Честь воеводы. Алексей Басманов

Вот уже, как и предполагалось, лавина ордынцев докатилась до излучины. Перед нею конники разделились на два крыла, обтекая полуостров. И стало ясно, что татары действовали, как хотелось русским. Тысячи конников ринулись в воду, дабы одолеть преграду, захватить левый берег. Воины Алексея Басманова ещё находились на излучине, но настал миг, и они на рысях покинули её. На выходе из излучины, уже перед острокольем, Басманова встретил князь Юрий Оболенский-Большой, спросил:

— Ну как, сотский, идут басурманы?

— Ломятся, князь-батюшка, — ответил Алексей.

— Уж встретим «хлебом-солью» незваных, — пообещал воевода. Рядом с ним стояли тысяцкие, сотские. Князь повелел им: — Идите к ратникам, готовьтесь к сече. Начну я здесь, в сердцевине. Ордынцам тут хороший поминок приготовлен.

Алексей Басманов и Фёдор Колычев тоже были намерены уйти к своим сотням, но князь остановил их:

— Вы мне нужны... Вот о чём подумаем...

На Угре под Медынью немало челнов. Ходили на них медынские купцы с товарами по Оке до Нижнего Новгорода и далее по многим волжским городам. Воевода Оболенский взял те челны государевым словом по случаю нашествия татар для борьбы против них. И теперь челны были спрятаны по берегам реки в зарослях, ждали своего часа. Пришёл час погулять на челнах по реке в ночное время, лишить ордынцев сна и покоя. Захватив излучину, орда в этот день дальше не двинулась.

Князь Оболенский ещё в первый день, как вышли к Угре, отметил, что левый берег реки по излучине плотно зарос камышами, местами полоса камыша вдоль реки достигала тридцати-сорока сажен. И было хорошо, что молодой камыш ещё не пробился кверху, а старый, жёлтый и сухой, заполонил весь берег. Вокруг этих камышей и закружились мысли князя. Теперь он выложил их Басманову и Колычеву, считая их воеводами самых боевых сотен. Сказал им:

— Велю вам, Алёша и Фёдор, сделать до вечера по сто витеней-смолянок. Верёвки и смолу возьмёте в обозе. Как исполните урок, отдыхайте до полуночи. А в полночь челны, что спрятаны, — на воду, и за дело. Пойдёте гулять двумя сотнями вдоль берега, на коем ордынцы, и подожжёте камыши.

— Поняли, князь-батюшка. Статочное дело придумали. Токмо всю излучину за ночь не обойдём, — ответил Басманов.

— Верно, не обойти. Да и не пустят вас ордынцы на остриё. Возьмёте по пятьдесят челнов, в каждый посадите по два человека. Гоните челны на пятьдесят сажен друг от друга и разом поиграйте огнём. Ох и трудное у вас дело, сотские. Да верю, одолеете.

За то время, что ушёл Алексей с сотней в степи, не так уж много воды утекло, но узнать его было трудно. Двадцатилетний воин раздался в плечах, грудь стала круче, лицо возмужало, тёмно-карие глаза смотрели спокойно, в них светилась отвага. Фёдор был во многом подобен Алексею, но помогучей и посдержанней. Князь тронул их обоих за плечи и проводил:

— Идите же, не мешкайте. Да хранит вас Господь. — И князь перекрестил сотских.

Алексей и Фёдор поспешили к своим воинам. А князь Оболенский велел стременному подать коня. Воин подвёл гнедого скакуна. Юрий поднялся в седло и в сопровождении личной полусотни ратников помчался на левое крыло полка.

Ратники Алексея Басманова и Фёдора Колычева управились к сроку. Часа за два до полуночи приготовили по сто смолянок, спустили на воду челны, и у них осталось время на короткий сон.

К ночи разгулялся ветер, нанесло тучи, но дождь не пошёл. И ратники поблагодарили Бога за то, что сулил им удачу. Близко к полуночи воины вывели челны на чистый простор и по счёту до тридцати, по лёгкой воде Угры — по течению — полетели друг за другом вдоль берега излучины. Они прижимались к зарослям камыша, и с берегов их трудно было заметить. Воины действовали согласно. Алексей с десятским Глебом проплыли на своём челне почти три версты, дальше помчались челны Фёдора. И настал миг подать сигнал остановиться. Фёдор и десятский Касьян раздули трут, засверкал, заметался близ камышей огонёк трута, его увидели на ближних челнах и повторили для других, и пошёл сигнал от искрящихся трутов дальше, изначально к берегу, откуда уплыли. Челны круто свернули в камыши, и вот уже загорелись двести витеней-смолянок, от них вспыхнул сухой камыш, и на протяжении шести вёрст берег, на котором укрылся враг, запылал. А воины Колычева и Басманова, налегая на вёсла, поспешили убраться к своему берегу. Последние челны уходили по открытой воде: им некуда было спрятаться. Но в стане ордынцев пока царила тишина. Однако держалась она недолго.

Вскоре огонь был замечен врагом, послышались крики, конское ржание. Всё нарастало по мере того, как огонь стремительно наступал и валом катился всё дальше вдоль берега, с которого уже доносились дикое ржание лошадей и вопли отчаяния, а когда на излучине вспыхнули сухая трава и кустарники, в стане врага возникла паника. Огонь был уже всюду, и ордынцы не знали, куда бежать, где искать спасения от моря пламени.

И только там, где стояла русская рать, где занимался рассвет и виднелось чистое небо, можно было вырваться из огненного мешка. Страх перед бушующей стихией огня оказался сильнее страха перед мечами, копьями, саблями, бердышами, рогатинами. И хан Саадат-Гирей, тоже вначале дрогнувший, но будучи мужественным и смелым воином, опомнился и заставил своих князей и мурз прекратить панику, поставить тысячи в боевой порядок и двинуть их на урусов. Постепенно беспорядочный гвалт в стане врага прекратился, послышались отдельные команды. И вскоре ордынцы, спасаясь от огня, двинулись на русский рубеж. Они шли на всём двесятивёрстном пространстве.

Ратники князя Оболенского-Большого, воеводы Ивана Овчины, князя Дмитрия Шуйского, новгородцы, псковитяне, ярославцы — все приготовились к встрече врага. К началу сечи вернулись в строй и сотни Алексея Басманова и Фёдора Колычева. Затрубили боевые рога. И по их призыву выделенные для того сотни выбежали вперёд за свой же частокол и встали перед ним, прикрываясь щитами. Было велено передовым воинам не вступать в сечу с ордынцами, а лишь на время заслонить остроколье. И вот уже конница татар неудержимо приближается. Её ничто не может остановить. Ещё миг — и жиденькая цепочка русских ратников будет смята. Полетели в русичей тысячи стрел. Но того мгновения, чтобы достать своими саблями русских воинов, у ордынцев не оказалось. Ратники, прикрывшись щитами от стрел, словно призраки скрылись за частоколом.

И конная лавина ордынцев на всём десятивёрстном пространстве врезалась, воткнулась в остроколье, и рекою полилась кровь. Тысячи коней распороли груди, животы, тысячи татарских воинов вылетели из седел и упали на землю под копыта коней, на дубовые зубья. Конское ржание, крики людей, стоны, ругань взорвали округу. Задние ряды ордынцев продолжали напирать, сминая передние, не уяснив себе, что им уготовано впереди. Но всех их ждала на рубеже русской рати только смерть. Татарские воины, которым как-то удавалось проскочить через частокол, падали под ударами русских воинов. Однако ордынцы все лезли и лезли со страстью обречённых. Сзади к ним подступала стена огня. Вслед за камышами, сухими травами и кустарниками загорелись хвойные деревья. Спешившись и побросав коней, несколько сотен ордынцев сумели прорваться за остроколье. Началась сеча в чистом поле. Но русские дружины не дрогнули. Князь Оболенский-Большой, Дмитрий Шуйский, Иван Овчина, тысяцкие, сотские бились впереди, подбадривали своих воинов, ломились в гущу врагов. Русские ратники не отставали от воевод и сломили натиск прорвавшихся ордынцев, погнали их в пламя пожарища.

Уже рассвело. Поднималось солнце. Сеча теперь продолжалась там, где огонь не доставал ордынцев, — в центре и на левом фланге горловины. Воевода Оболенский-Большой, а следом за ним и воевода Иван Овчина повели свои сотни правого крыла на помощь тем, кто сражался в центре. Здесь против русских бился сам хан Саадат-Гирей с отборными воинами. Среди них были отряды турецких янычар. Эти воины бросались на русские дружины с дикой яростью. И сотни Алексея Басманова и Фёдора Колычева попали под такой натиск. На пеших воинов-каргопольцев ринулся конный строй. Но их спасли рогатины, которыми наряду с саблями и мечами были вооружены каргопольцы. Рогатинами они валили наземь коней, выбивали из седел воинов. Однако, не считаясь с потерями, ордынцы и янычары продолжали натиск. Их было значительно больше, чем ратников под рукой Басманова и Колычева. Рогатины ещё сбивали врага, но и за мечи пришлось взяться. Фёдор и Касьян увлеклись боем, разя направо и налево, вломились в гущу татар, и падали те, сражённые мощными ударами, один за другим. Но пришёл миг, когда перед Фёдором появились два сильных бывалых воина. Фёдор ловко уходил от сабельных ударов и достал одного противника в рысьей шапке, пронзил его бок. Но другой, ловкий ордынец в то же мгновение колющим ударом в правый бок сбросил Фёдора на землю. От Басманова подоспел Донат, свалил ордынца рядом с Фёдором. В эти минуты подступила вся сотня Басманова. Сеча шла в сажени от Колычева. Фёдор хотел подняться, чтобы встать возле Алексея, но потерял сознание. В себя он пришёл на спине Доната. Десятский уносил его с поля сечи. Фёдор зашевелился, застонал. Донат повернул голову:

— Потерпи, боярин, потерпи. Сие не край и не достать косой твоего живота.

К полудню сеча стала затухать. Но и пожар на излучине пошёл на убыль. Татары, потеряв надежду прорваться сквозь русский строй, отступали к бродам через выгоревшие камыши. За спиною сумевших спастись осталось не меньше десяти тысяч убитых соплеменников. Князь Оболенский-Большой, направляя коня в прогалинки между убитыми и обгоревшими ордынцами, не решился преследовать орду за пределами Угры, потому как полк поредел наполовину. В последние минуты сечи был ранен в руку и сотский Алексей Басманов. Его перевязывал воин, когда князь Оболенский увидел Алексея.