Сломался голос твой, тинэйджер-соловей;деревья прячут в тень сухой излом ветвей —так руки прячут от господ простолюдины.Ноябрь уж наступил. За этого «ужа»любой вассал ЛИТО, от вредности дрожа,осиновый мне кол вобьет в район грудины.В нем бездна правоты, поскольку он привыкхранить от «косяков» великий наш язык,но мне давно плевать (мне коньячку долей-ка…)Но мне давно плевать. Я осенью никто,и слишком далеко ближайшее ЛИТО.Живи и здравствуй, уж, безвреднейшая змейка.Вновь ветром за углом – голодным, как койот —я ранен, а потом пускай меня добьетхолодный серый шелк пустой небесной тверди.Еще не стала льдом наружная вода,но кончились в игре все козыри, когдапредчувствие зимы заполнило предсердья.От дня отгородясь неодолимым рвом,на мир снисходит ночь в молчанье гробовом;звезда в моем окне
косит безумным оком…Да, я давно не тот. И все – давно не те,но осень говорит, что сила – в простоте,и водит предо мной манящей бритвой Оккам.
Ноябри
Проигранными вдребезги пари,не верными ни Богу, ни отчизнебродячими котами ноябриприходят в неприкаянные жизни.И все трудней хранить в себе тепло,звучат шаги потерянно и гулко…Глядит на всех затравленно и злотрубопровод сырого переулка,где ты бредешь, где хмарь и пустота,где серые заплаканные стены,и на лице опавшего листаарабской вязью выделились вены.Здесь корабли дрейфуют на водевслепую, потеряв свои пенаты.Здесь, «ничего» помножив на «нигде»,ты вычислишь свои координаты.Когда, холодной мрачностью дыша,порывом ветра ломкий воздух вспорот,куда-то в пропасть падает душа,как мертвый дождь на полумертвый город.
Предчувствие зимы
Остались только в книгах приключения.Есть лишь покой, исполненный значения.Твоя Итака ждет тебя, Улисс.В термометре – усталый столбик Цельсиябредет, как похоронная процессиябезмолвная, по переулку вниз.Как прежде, сердце с разумом не знаются,и снова провода разъединяются,исполнив прихоть проржавевших клемм.А сверху, мерзлым слоем землю выстелив,летят, как льдинки, прописные истины.Но где они прописаны? И кем?В родстве нездешнем черное и белое,и частное объединилось в целое,гармонию, как счастье, обретя.И, с небесами не дружа суровыми,снег, падая, становится сугробами —аморфными, как пена для бритья.Что наша жизнь? Игра воображения,нехитрых санок резвое скольжение,движение из полутьмы во тьму.И в этой бесконечной тихой замятивиновно, как всегда, пространство памятив рожденье слов, не нужных никому.
Декабристы
Мы застряли в зимней паутине —каждый человек и каждый дом…Говорят, что лето в Аргентине,но отсюда верится с трудом.День недолговечный коротая,грустно мерзнет, в воздухе паря,птица, подло брошенная стаейв мертвые объятья декабря.Ни уйти отсюда, ни остаться.Мир лишен и следствий, и причин.Гулкое двухцветное пространство.День от ночи трудноотличим.Но глядятся в снегопад искристый,презирая стылые ветра,гордые деревья-декабристына Сенатской площади двора.
Начало января
Отопитель поставлен на полный нагрев.Вечер выглядит томною дамою треф,но надежды, внезапно на год постарев,затупились, как стрелы в колчане.Бесприютно осваивай зимний ликбез.Время есть, но его остается в обрез.Новый час, ниспадая, как влага с небес,на молчанье меняет молчанье.Я молчанью себя до отказа скормлю.Больше некуда плыть моему кораблю.Ртутный столб, сиротливо припавший к нулю,крест поставил на минусе с плюсом.Но, согрета надеждой и красным вином,жизнь проста, как пасьянс, и сложна, как бином,и уютна. А там, за озябшим окном,воздух ветром искусан, как гнусом.Бледнолицый январь, ты такой же, как встарь.На гвозде – не ушедший в отрыв календарь.Близ аптеки на улице – тот же фонарь.Стылый сумрак, дрожащие ветки…Дождь не станет никак даже легким снежком.Ветра шорох разбойничий тих и знаком…И душа моя дремлет кошачьим клубкомпод ребром, не нуждаясь в подсветке.
Плюс и минус три
Январский вечер экономит свет,сил на уют окрестный не истратив.Он скучно идентичен – следом в след —с унылой вереницей старших братьев,легко сужает в точку окоем,и, приходя стремительно и яро,закрашивает сумрачным углемпривычно серый профиль тротуара.Ежевечерне, словно на пари,с покорным постоянством крепостногосменяются плюс три на минус три,и сердце Кая замерзает снова.День пролетает – быстрый, словно блиц,и прячется в темнеющий подлесок.Скрывают окна выраженья лицпод кружевным никабом занавесоктак, будто бы снаружи – силы зла,которые развеются с рассветом…И кажется, что жизнь почти прошла.И что январь осведомлен об этом.
Последний месяц зимы
Всесильный бог погоды много дней как залил зенки,забыл дела, как в школе
первый класс на переменке,и скрылся от вопросов в свой заоблачный сераль.Но календарь, угрюмо скособочившись на стенке,упрямо утверждает, что на улице февраль.Давно сугробы выцвели, давно сошли на кашу.Зима – когда-то наше все – теперь уже не наше;она сдает позиции. Легко, за пядью пядь…От вечера до вечера соскальзывают в кашельпроклятые гриппозные плюс два, плюс три, плюс пять.Стучат по крыше градины – крупны, как чечевица.Зачем куда-то улетать в такую зиму, птица? —и здесь неплохо кормят, и не холодно ничуть.В такое время встретиться сложнее, чем проститься,и миражом мелькает ускользающая суть.А на скамейке замерли торжественно вороныи выглядят серьезнее министра обороны,распоряженья глупые бормочут нараспев.Зима, в твоем оружии закончились патроны,и ты сама закончишься, начаться не успев.
Пронто
Мир вокруг опасен и неведом,им владеют белки и скворцы…Тротуар укрылся, словно пледом,слоем аллергической пыльцы.Соблюдая дух погодной сводки, —дунул раз-другой и был таков —ветерок перебирает четкикрохотных пушистых облаков.Смотрит благосклонным взором фавнасолнце на безлюдный ряд аллей,где летят на землю плавно-плавностреляные гильзы тополей.Жизнь спешит куда-то в темпе пронто,исчезая даром, просто такза далекой кромкой горизонта,где Земля стоит на трех китах,где, срываясь вниз, впадают рекив пустоту небесных теплотрасс…Мир как не нуждался в человеке,так и не нуждается сейчас.
Бордюр-поребрик
Лето вдаль уплывает на траченном ржавчиной судне.Для одних – слишком рано, другим же – хватило с лихвой.Небо темным набрякло. Четыре часа пополудни.И дождинки нечастые цокают по мостовой.Грозовое предчувствие, без никакого резонапоявившись на миг, тихой тенью ушло в пустоту.Впереди межсезонье – граница, транзитная зона,накопитель в большом и безумном аэропорту.До чего же безветренно в городе влажном и хмуром,где престиж и успех почитаемы, словно тотем!В дни, подобные этим, уместны Дассен с Азнавуром.Про себя напевая, бредешь, наблюдая за тем,как девчонка-малявка порхает легко и небрежно —(так, что хочется верить: мы все никогда не умрем…) —по бордюру, скорей – по сырому поребрику, междууходящим рыжеющим августом и сентябрем.
Радио Ностальжи
Парадизо
Над прошлым – бурный рост бурьяна;и да, прекрасная маркиза,все хорошо. Зубовный скрежет —союзник горя от ума.Но еженощно, постояннов кинотеатре «Парадизо»зачем-то кто-то ленту режетс моим житейским синема.Бандиты, демоны, проныры —ночная гнусная продленка…На кой им эти киноленты?Кто заплатил им медный грош?!Но остаются дыры, дыры,и грязь, и порванная пленка,разъединенные фрагменты…Причин и следствий – не сведешь.Несутся по одноколейкевоспоминания-салазки.Смешались радости и горев бессмысленную кутерьму…И я, кряхтя, берусь за склейки;дымясь, придумываю связки.Кино, хоть я не Торнаторе,я допишу и досниму.На факты наползают числаи с разумом играют в прятки.И я блуждаю, словно странникв туманной горечи стиха,ища тропинки слов и смысловсредь их трагической нехватки:давай, давай, киномеханик,раздуй, раздуй киномеха.
Латте
Эта жизнь напрокат, этот день напрокат…Чашка кофе. Пустой кафетерий.В океанские хляби ныряет закат,словно кровь из небесных артерий.И не пахнет предчувствием стылой беды,и ребенок играет у кромки воды,строит стены песочного замка,потемнела от грязи панамка.В продырявленном небе плывут облака,словно сделаны белым заплаты.И впадают минуты, часы и векав остывающий медленно латте.День теряет оттенки, играет отбой.Как сердитая кобра, белесый прибойзло шипит на мальчишку с лопаткой…Прочен замок с кирпичною кладкой.Из куста – стрекотанье беспечных цикад…Я случаен, как зритель в партере.И нырнул в океанские хляби закат,словно кровь из небесных артерий.Все застыло в тиши уходящего дня,и мальчишка так странно похож на меня:оживает в скупом монохромефотокарточка в старом альбоме…Отчего – от усталости иль подшофе,но над чашкой остывшего латтея чуток прикорнул в придорожном кафе,и ошиблись на век циферблаты.Ничего не меняется в беге планет,но мальчишки с лопаткой давно уже нет,только времени шелест негромкийразличим у прибоя на кромке.