В краях, пропахших никотином,опасных, яко тать в нощи,сроднясь с терпением рутинным —уже друг друга не найти нам,сколь ни ищи, сколь ни ищи.Там в октябре темно и мокро,и листьев выцветшая охраупала на озябший сквер…Машина времени заглохла.Заглохла, как СССР.Слагало счастье пасторали,взрывало пульс, мешая спать.Летела жизнь, как авторалли…Как глупо мы себя терялиза падью пядь, за пядью пядь.Плыл без ветрил фрегат «Паллада» —друзья, учеба, ОРВИ…Лишь помню шорох листопадав периоде полураспаданавек потерянной любви.Куда
ты делось, время оно?Что нам неймется, ворчунам?Сложился замок из картона,и давит время многотоннона плечи нам, на плечи нам.И пузырится дней болотце,нас затянувшее по грудь…Как прежде, естся нам и пьется,но от Вселенной остаетсячуть-чуть.
Было
Не дозволялось заглядывать за ограды,верить в любую роскошь. В одежки. В цацки.Вот оттого-то и ездили в стройотряды,в чем помогал искусно рычащий Градский.Пшенку давали к обеду. А к ней окрошку —выверенным залогом успехов в спорте.Все повсеместно ездили на «картошку» —буквою «зю» гнилой борозды не портя.В тесных гробах возвращались домой «афганцы»,тухла страна, дававшая сбой за сбоем…А в развлеченьях царили кино и танцы —те, что порой итожились мордобоем.Мы находили пути через сто протоков,в сердце лелея гроздья любви и гнева…Словно цветы сквозь асфальт, в нас врастал Набоков,и Солженицын, и Новгородцев Сева.Над головами, как птица, летало знамя,над стадионом носилось: «Судью на мыло!».В зеркало смотрим: а было ли это с нами?Фотоальбом опять подтверждает: было.
Доктора
Неизменно довольны собой,доклевав витаминные крохи,над землею парили гурьбойптицы доинтернетной эпохи.Обходясь без мадридов и ницц,пролетал торопливо, как росчерк,вдоль периметра наших границстратегический бомбардировщик.Жизнь опять хоронила мечту —каждодневно, привычно, устало.И генсек с манной кашей во ртунес пургу, как генсекам пристало.В сонном царстве вранья и тоскис каждым днем тяжелели вериги…Хорошо, что всему вопрекибыли книги. Обычные книги.Одиночки нащупали днов непрерывном хождении строем.Им из двух оставалось одно:просто чтенье и чтенье запоем.Хоть летели на риф корабли,слепоту полагая за благо,нас лечили, как только могли,доктор Чехов и доктор Живаго.
Функция места
Счастье вряд ли могло обойтись без меня,хоть являло немало сноровки.Распашонка-квартира, «Три белых коня»,трехкопеечный вкус газировки.Если книги с тобою по младости лет,и друзьями сумел ты разжиться —наплевать на пластмассу столовских котлети убогие польские джинсы.Нам давалась от силы квадратная пядь…Дотяни-ка, попробуй, до сотни,если рядом отрава в формате ноль пятьи глумливый оскал подворотни!Сердце билось полней, сердце билось быстрей,в ритме птичьей взволнованной трели…И порою в продмаге «давали курей» —голубых, словно небо в апреле.И пока самодержцу великой Русизал в ладоши отчаянно хлопал,сквозь помехи врывалась в эфир Би-Би-Сии крутила то «Slade», то «Deep Purple».Как все было стабильно: рекордный надой,встречный план, загнивание Веста…Но ведь счастье, когда ты совсем молодой,зачастую – не функция места.
Взгляды на декады
60-е. Срез
В тектонике живых шестидесятыхнадежды не нуждались в адресатахпод дружный хор соседей и друзей…Гагарин дверь открыл безмерным далям,рубились на мечах Ботвинник с Талем,ревел Политехнический музей.Мы бегали по стройкам да по клумбам.Америку оставили Колумбам,играли в Чингачгука, в Виннету…И, веря в неосознанное чудо,мы различали
в каждом дне покудане девушек, а яблони в цвету.Народ был прост, без лишних фанаберий;не воздавалось каждому по вере.Гудок завода, шепоток струны…Евреев не любили. Впрочем, этопочти любого времени примета.Как, впрочем, и почти любой страны.Шкворчала незатейливая пища,на класс глядела Маркса бородища,а дом родной был тесен, словно клеть.Он был открыт и смеху, и простуде,и старились вблизи родные люди,которым лучше б вовсе не стареть.И, жив едва в вождистской ахинее,плыл воздух… Он закончится позднее,быстрее, чем возможности рубля.Зато, не зная здравиц и приказа,жила любовь. Трагична, большеглаза…Доронина. Плющиха. Тополя.
70-е. Фрагмент с попугаем
Было лето жесточе, чем к Цезарю Брут:минский август скорей походил на Бейрути деревьям обугливал ветки.И жара миражами качала дома,и сходила с ума, и сводила с умаот соседки по лестничной клетке.И с огнем, получившим прописку в глазах,мы швыряли вещички в раздутый рюкзак:майки, плавки, потертые книги…Наконец дождались мы, с жарой совладав,и вобрал нас в себя неохотно состав,в Симферополь ползущий из Риги.Всюду – курица, яйца, батон, самогон,звуки музыки всласть наполняли вагон:«Песняры», Магомаев и Верди…А в соседях – прибалт из местечка Тракай,чьим попутчиком был небольшой попугай,прозябающий в клетке на жерди.А в соседнем купе слышен «ох!» был и «ах!»,даже воздух вокруг знойной страстью пропах,словно был там с Рахилью Иаков.Там друг друга любили взахлеб, допьяна,а ведь были-то, в принципе, муж и жена —но из двух независимых браков.А другой пассажир, лейтенант из ментов,был по пьяни за мелочь цепляться готов —вот ко всем и цеплялся, му*ило.Чай был просто нагретой водой с сахарком;не предложишь такой ни в райком, ни в обком,а для нас – как для плебса – сходило.Поезд двигался к югу, как гибкий варан,пшенной кашей давился вагон-ресторан,мух гуденье, немытые миски…И – обратно, в купе, в неродную среду,где беззвучным комочком грустил какаду,наклоняя свой профиль семитский.
1990
Не подпадает под титул «Вехи»год девяностый в двадцатом веке.В усталых душах – темно и гадко.Год безнадеги и год упадка.Мы в нем не люди, а биомасса.Эмблемы «Пумы» и «Адидаса» —везде. И рожею хмурясь сытой,грядет хозяин с бейсбольной битой.Надежды – в луже, судьба – в утиле,в подъезде запах болотной гнили.У наступившей асталавистыпонуро морщится лоб пятнистый.И фарш, и маслице – по талонам.Соседка Танька торгует лономне по призванью, не для потехи —копейки платят в библиотеке.На стылых рынках в кассетном плеске —«Кар-мэн», Добрынин и Анне Вески.У жвачки траченной – вкус стрихнина.Всеобщий гомон. Гуляй, рванина!Помойка. Шелест грошовых сплетен,но «Взгляд» покуда не подзапретен.И все ж признайся лихому году,что ты не так понимал свободу.И в этом шоу не жди антракта,но надо ж все-таки выжить как-то!И дышит хрипло сквозь смятый рубликСоюз Советских (пока) Республик.
Эпоха и речь
И тянулась эпоха – голая, словно плац;не хватало шагов, и со стенкой сходилась стенка.А в пепельнице, похожей на пепелац,дотлевала очередная нетленка.Утекало время – дождинками в водосток,и проклятья печать помечала и рок, и диско…Послевкусие юности – терпкое, как глотокпопулярного и дешевого бренди «Плиска».