Четверги с прокурором

Итак, мисс Z. Допросили. Холодная, расчетливая, отменно владеющая собой рыжеволосая особа. Да, подтвердила дама, она слышала о гибели Y. Страшное и прискорбное событие. Но она ничем не может помочь следствию. У нее оборвались все контакты с мистером Y, впрочем, не настолько уж и тесные, вероятно, сестре-настоятельнице могло так показаться, но у монахинь об этом свои представления. Следует добавить, что полиция Белфаста не спускала глаз с мисс Z не только потому, что та была католичкой, скорее, потому, что водилась с католиками-экстремистами, во всяком случае, по имевшимся отрывочным сведениям. Но никаких уголовно наказуемых деяний в вину ей поставить было нельзя. Разумеется, ее спросили и о том, нет ли у нее подозрений, что убийство мистера Y могло носить политический характер. Знаете, ответила мисс Z, в Ирландии, да и во многих других странах мира всякое деяние может носить политический характер, не исключено, что это же относится и к убийству мистера Z. Ответ хоть и с двойным дном, но верный.

Я уже рассказывал вам, дорогие друзья, историю, которая наглядно показывает роль свидетелей и свидетельских показаний, наверняка вы помните ее. В какой-то степени это можно сказать и о данном деле, но как и чем завершилось это расследование, как обнаружили второго мужчину в черном, совершившего убийство в присутствии семидесяти тысяч свидетелей, как выразился тогда генеральный прокурор, – так вот, я рассказываю только со слов генерального прокурора. Я в расследовании не принимал участия, однако живо могу себе его представить. Все началось с того, что одно весьма сознательное начальствующее лицо вместе со своим подчиненным стояли у окна управления полиции и смотрели на улицу. Перед этим они обсуждали другое дело, но дело с убийством ирландца не выходило у начальника из головы, хотя папка и не лежала в тот момент у него на столе.

– Небольшой эксперимент, – предложил начальник.

– Что? – не понял подчиненный.

– Он имеет отношение к убийству на стадионе. Как я понимаю, вы еще не забыли о нем. Так вот, предлагаю один небольшой эксперимент. Вот мы с вами уже довольно долго, минут десять, наверное, простояли у окна, глядя вниз, на улицу. Чуть в стороне – видите? – выезд из нашего управления. Сколько машин за это время выехало через него?

– Сколько машин выехало? Да ни одной!

– Ни одной?

– Ни одной!

– Подумайте хорошенько.

Подчиненный подумал, как ему было велено, и спустя пару секунд повторил:

– Ни одна машина не выезжала.

– Нет, выезжала, – не согласился шеф. – Патрульная машина.

– Ах так! – ответил подчиненный. – Ну разве что патрульная.

– А как по-вашему? Патрульная машина – не машина?

Примерно так же обстояли дела и на стадионе. Тогда еще раз были опрошены все полицейские, стоявшие в оцеплении у выходов с трибун, и на вопрос «На самом деле стадион никто не покинул, ни одна живая душа?» один, не колеблясь, ответил: «Нет, никто, ни один человек. Только медсестра».

Достали из хранилища видеозапись, еще раз прокрутили: да, верно, в толпе находилась и медсестра. Старший представитель отдела по расследованию убийств вновь поднимает дело и среди показаний множества свидетелей находит вот что. Какой-то шофер такси сообщил, что на некотором расстоянии от стадиона к нему в машину села пассажирка, одетая как медсестра. Он ее запомнил потому, что она, усевшись на заднее сиденье, ничуть не смущаясь, стала переодеваться.

– Было на что посмотреть, – признался таксист, – к тому же рыжая как огонь.

Да, друзья мои, теперь вы поняли все. Естественно, вас интересует, каковы мотивы убийства. Дело в том, что мистер Y был агентом протестантов-экстремистов – или же его считали таковым. Мисс Z поручили устранить его. При обыске квартиры мисс Z обнаружили не только аккуратно выписанный приказ на устранение мистера Y, но и в достатке изобличающих материалов. Стоит упомянуть и о том, как уголовная полиция арестовывала, вернее, пыталась арестовать мисс Z. Ей выслали повестку. Она явилась в полицию, такая же подтянутая, собранная, хладнокровная. И волосы не перекрасила. Ее сначала спрашивали о том, что не имело прямого отношения к убийству, и мисс Z с раздражением ответила:

– Я все это уже тысячу раз говорила.

После этого начальник отдела по расследованию убийств, распахнув дверь в соседнее помещение, спросил:

– А вот это вам знакомо?

Там стоял манекен, одетый в форму медсестры. У допрашиваемой будто язык отнялся, она стала лепетать что-то невразумительное, словом, от прежнего хладнокровия ничего не осталось, и в конце концов она, заливаясь слезами, во всем призналась… Но позже отказалась от своих показаний – на процессе она была оправдана, поскольку суд присяжных счел представленные следствием доказательства неубедительными.

– Ничего, ничего, – впоследствии сказал мне начальник отдела по расследованию убийств, – к подобным сюрпризам мы всегда готовы. Самое главное: мне известен убийца.

И еще одно. Вскоре после возвращения в Белфаст мисс Z была убита. Кем, спросите вы? Вот это уже на самом деле лежало вне нашей компетенции. Остается вспомнить старую как мир истину: насилие порождает насилие.

Квартет «Розамунда» Шуберта. Ми-минор. Жаль, что меня зовут не Розамунда, а Мими. Мне так нравится это имя. И ту женщину, что стоит, вглядываясь в майскую ночь в Тоскане, с заложенной пальцем страницей моей книги, тоже зовут не Розамунда. Может быть и так, что написанная мной книга, очень сложная для понимания вещь, тоже носит другое название, не «Башни Венеры», а «Бури Венеры».

На этом заканчивается двадцать девятый четверг земельного прокурора д-ра Ф. и «История об убийстве на глазах 70 000 свидетелей».

Тридцатый четверг земельного прокурора д-ра Ф., когда он поведал «Историю о цыганке Хельге», сравнив ее с балладой, предварив рассказ напоминанием о том, что на этот день приходятся годовщины битвы при Саламисе и «Канонады при Вальми»; это, однако, опять же не имеет отношения к упомянутой балладе

– Ее, мои дорогие друзья, звали Хельгой, а фамилия ее показалась бы исконно цыганской лишь истинным знатокам этого народа. Впрочем, имя это довольно широко распространено в Германии. Скажем, ее звали Хельга С. На самом деле ее звали вовсе не Хельга С, но уж оставим все так. То, что я называю эту женщину «цыганкой», а не представительницей народа «рома», не считается выпадом против политкорректности, о которой я в свое время уже высказывался и не считаю необходимым высказываться вновь. Не с руки мне сейчас углубляться в дебри формулировок…

Хельга С. была сорокалетней женщиной, чей облик совершенно не вязался со стереотипным образом сорокалетней цыганки.

Цыганки в этом возрасте – пышнотелые матроны, имеющие по нескольку внуков, с золотыми зубами, в широченных ярко-красных юбках и пестрых шалях. Хельга С. была худощавой женщиной неприметной внешности, русоволосой и спокойной. Хотя по происхождению своему была самой настоящей чистокровной цыганкой.

Я познакомился с ней в период ее пребывания в следственном изоляторе, это было в начале семидесятых, когда я непродолжительное время работал в должности следственного судьи и – не помню, упоминал я об этом, или же нет, – в должности судьи, занимающегося проверкой законности содержания под стражей женщин-заключенных. Звучит интригующе, но, поверьте, на деле все куда прозаичнее. Я не стану в деталях описывать круг своих должностных обязанностей, поскольку это совершенно другая история. Ограничусь лишь тем, что имеет непосредственное отношение к истории Хельги С. Однажды, уступив требованиям каких-то общественных групп, борющихся за права женщин-заключенных (это было году эдак в 1970-м, мне бы тогда их заботы!), находящимся в следственных изоляторах женщинам было разрешено приобретать и пользоваться парфюмерно-косметическими изделиями. Последствия уподобились тайфуну. Теперь наши дамы старались перещеголять друг друга, отчаянно раскрашивая себя при помощи румян, туши для ресниц, лака для ногтей и т. п. Ни дать ни взять представительницы индейских племен.