Четверо с базарной площади

Теперь можно было выпустить Толячего, если он не предал и еще не сбежал.

Чиркая спичками, забрались на третий этаж.

Толячий, как выяснилось, умел держать слово.

Подложив под голову «Робинзона Крузо» и «Найденыша», Толячий спал.

— Что ж вы так долго?

Упрек был справедливым. Но скажи ему заранее — разве согласился бы подождать?

— Не так уж и долго, — сказал Слива. — Всего каких-нибудь половина первого.

Вскакивая, Толячий едва не ударился головой о кирпичную кладку бывшего монастыря. Но, к удивлению друзей, вроде обрадовался даже.

— Ну, и будет мне дома! — радостно сообщил он. Потом загрустил: — Вы хоть дела делали, а мне порка за вас.

— А что, тебе тоже попадает? — с интересом полюбопытствовал Слива.

— Еще как!.. — признался Толячий.

— А я думал: отличникам ничего, — сказал Слива.

— Я видел тебя на базаре. Как стемнело, думал, что вы вернулись, а тут какой-то лазил…

— Где лазил? — сразу спросил Фат.

— Да тут! Внизу. Что-то вроде шуршит, слышу, хотел окликнуть. Потом глянул во двор, а он уже вылазит.

— Кто он?

— Откуда я знаю! Темно ведь. Мужик какой-то.

— В сапогах? В телогрейке?

— Сапог я не разглядел. Наверно. А что в телогрейке — то да. Знакомый?

Друзья переглянулись.

— Да нет… Видели раз… — уклонился от прямого ответа Генка.

Тишина, нависшая сразу вслед за этим, показалась ему живой и словно бы враждебной.

— Ну, ладно, идемте! — с подчеркнутой бодростью сказал Фат. — Всем сегодня достанется.

— А куда ходили — не скажете?.. — В голосе Толячего прозвучала обида.

— Ты знаешь, нам еще не все ясно, — опять уклонился Генка. — Подожди немного. Ладно?

— Ладно, — согласился Толячий, довольный уже тем, что тройка «камчадалов» уговаривает его. — Говорите дома: репетировать ходили в Детский парк. Ну, и не заметили, как время прошло.

Спускаясь через люк, Фат шепнул Генке:

— Завтра надо проверить, что он здесь шарил!

Генка кивнул в темноте.

Оба почему-то были убеждены, что новость, которую сообщил им Толячий, может оказаться гораздо серьезнее, чем все их сегодняшние наблюдения.

Подвальное окошко старой котельной выходило во двор монастыря таким образом, что из окон Сливы и Генки окошко это нельзя было увидеть. Даже калитка и ворота находились вне поля зрения обитателей бывшего монастыря.

Стоило одним взглядом через щелку в заборе убедиться, что двор пуст, и можно незаметно пробраться в котельную…

Но ради чего?

Эмма Викторовна

Не будем задерживать внимание на том, что отцы поджидали Генку и Сливу. Спасительное «репетировали» помогло, естественно, мало. Но всякое дело требует жертв, и если стать на позиции родителей, то можно поверить даже, что иногда они бывают правы.

Перед началом уроков Толячий спросил у Сливы:

— Досталось?

Слива моргнул.

— А мне прям — ух как! — похвалился Толячий.

Генку и Фата раздирали догадки относительно посещения загадочным мужиком котельной. Что это был тот самый мужик, которого безуспешно пытался выследить Фат, и что посещение имело какую-то цель — сомнений не возникало. Ради любопытства пожилой человек в котельную не полезет. Тем более — поздно вечером, в темноте…

Надо бы с утра обшарить там каждый угол, но пропускать уроки за месяц до конца занятий было опасно… Да и отцы уезжали в командировку аж после обеда…

А Эмма Викторовна будто знала, что им не сидится в школе: велела всем троим (именно троим, а не вдвоем или еще с кем-нибудь четвертым!) зайти после уроков в учительскую.

Друзья вспомнили ради такого случая все свои большие и малые проступки за последний месяц, но вызвали их не для того, чтобы читать мораль.

Эмма Викторовна ждала их в учительской одна, и лицо у нее не было строгим.

— Садитесь, мальчики… — Она показала на стулья у входа.

— Нет… — сказал Генка. — Мы постоим.

Фат переступил с ноги на ногу. Их еще ни разу не приглашали садиться, вызывая в учительскую.

— Ну как хотите… — сказала Эмма Викторовна и села за маленький столик напротив тройки разведчиков, лица которых выражали явное замешательство по поводу столь невероятного начала.

— Дело вот в чем, мальчики… Какие-то вы сделались непонятные. Я не хочу сказать, что вы стали хуже учиться или хуже себя вести. Наоборот: у вас даже пятерки появились! И Фатым наверстал упущенное. А вот на уроках вы бываете какие-то сами не свои: издерганные, нервные и частенько… витаете где-то в облаках. Что-нибудь дома плохо?

— Нет! — сказал Генка. — Дома все хорошо.

— И у вас?

— И у меня, — невозмутимо подтвердил Фат.

Слива кивнул, тряхнув челкой.

— Что же тогда мучает вас?

Фат поглядел в окно. Слива глубокомысленно поморгал с минутку.

— Да ничто не мучает, Эмма Викторовна! — сказал Генка. И синие глаза его сделались теми большущими, невинными, про которые мать говорила, что легче себя обвинить в чем-нибудь, чем не поверить таким вот Генкиным глазам. — Это мы просто… Как всегда.

— Что просто?

— А ничего. Все просто.

— Тогда я вам сама подскажу. Я заметила это с того дня, как вы потеряли друга… Я понимаю, полковник был редкостно умным и добрым другом. — Фат нахмурился. — Я понимаю, что для вас это большая потеря. Но даже ради памяти о нем надо пережить это как-то попроще… Фатым, почему ты молчишь?

Фат был бледным и не глядел на учительницу.

— Слава…

Слива моргнул еще раз.

— Я правильно вас поняла?

— Да… То есть нет, Эмма Викторовна, — сказал Слива.

— Вы мало участвуете в пионерской работе. Тося говорила, что отказались даже транспарант сделать… Надо как-то активнее участвовать в жизни школы!

— А нам некогда! — брякнул Слива.

— Почему некогда?

— Да мы это… — быстро вмешался Генка. — Одну штуку мастерим, Эмма Викторовна. Вот закончим! Тогда…