Четверо с базарной площади

— Да это я… Ну… Гнались за мной! — не соврал и не сказал правды Генка.

— Ой… — сказала Тося.

— Кто гнался? — Взгляд Тосиного отца упал на ружье в углу.

— Да ну… Это… Нельзя мне говорить — кто.

— Хм… — сказал Тосин отец, отодвигаясь на шаг и оглядывая Генку сверху вниз. — Может, натворил что-нибудь?

— Не! — Генка даже головой замотал. — Мы… Ну, в общем, расследуем одно дело. И, ну… нельзя говорить.

В голубых Тосиных глазах зажглось любопытство.

— Вроде сыщиков, что ли? А кто это «мы»?

— Мы — ребята.

— Да уж перестаньте вы терзать человека! — сказала очень похожая на Тосю Тосина мать, оставив на кухне дрова и войдя в комнату. — Предложили бы умыться сначала. Идем. — Она взяла Генку за руку. — Да ты прямо трясешься весь!

Генку действительно продолжала бить лихорадка. Он все еще не мог ни осознать, ни как-то объяснить случившееся.

— Значит, правда убегал, выходит?.. — спросил Тосин отец. — Напугался?

— Не-ет… — Генка помедлил. — Это я замерз. Это по-другому.

— А в чей двор прыгаешь, знал?

— Знал… — Генка покраснел. Хорошо, что на чумазом лице этого было почти не заметно.

— Ну, скидывай свою фуфайку и умывайся иди, потом договорим.

Тося достала из шкафа чистое полотенце и, пока Генка полоскался под умывальником, смущая его, стояла сзади.

Лицо Генки приобрело вполне благообразный вид, а когда он вышел из кухни, Тосина мать уже приготовила ему стакан чаю.

— Выпей вот — и успокоишься. Так-то, сыщик! — Тосин отец подтолкнул Генку к столу.

— Да я не хочу… — сказал Генка.

— А ты через нехочу, — приказал Тосин отец. — А то закроем дверь и не выпустим, — добавил он и вслед за матерью ушел на кухню для того, видимо, чтобы не стеснять Генку.

А он, оставшись один на один с Тосей, почувствовал себя еще стесненнее.

— Пей, — сказала Тося и, подперев голову кулаком, уселась напротив. Генка, чтобы не глядеть на нее, взял стакан и отхлебнул разок.

— Мне торопиться надо… — сказал Генка.

Тося засмеялась.

— Теперь не уйдешь! Раз уж попался папе.

Генка подумал и решил, что спешить не стоит. А то, чего доброго, и в самом деле примут его за жулика какого-нибудь…

Как ни вертелись его мысли вокруг последнего события, он ухитрился украдкой разглядеть комнату и пришел к выводу, что именно такой представлял себе обстановку, в которой живут Лия и Тося.

Все здесь было чистым и аккуратным, как сама председатель совета дружины: ни тебе фанерных перегородок, ни кривых табуретов — книжный шкаф, диван, ковер на полу, стулья и даже — пианино… Черное, как бархатный жакет у той, что ушла…

— А правда, за тобой гнались, Ген?

Генка кивнул.

— Ой… — сказала Тося. — А мне ты не расскажешь — кто?

— У-у… — помотал головой Генка. — Нельзя.

— А что вы расследуете, а? Может, мы всей дружиной расследуем? А, Гена?

Генка заколебался.

— Тут всем нельзя… — сказал он.

— А мне скажи…

И таким любопытством сияли «очи, что светят глубоким огнем», что Генка едва не сдался.

— А ты умеешь тайны держать?

— Ой, мне все-все свои тайны Алла доверяет! Это соседская девочка!

Генка подумал, что если он посвятит во что-нибудь Тосю — тем самым вроде обидит Лию…

— Никому не скажешь? — спросил Генка.

— Вот честное пионерское! — поклялась Тося. И даже сделала рукой салют над своим бантом.

— Мы, ты знаешь… — Генка вдруг вспомнил, что давал друзьям обет молчания. — Ладно, я тебе потом скажу, а, Тося?

— Ну, ладно… — погрустнела Тося. — Только самой-самой первой мне скажешь! Хорошо?

— Самой первой! — подтвердил Генка.

— А я тебе за это тоже одну тайну выдам!

Тося полезла в портфель и достала из него… начертанную печатными буквами записку: «Я тебя люблю и хочу дружить…»

— Вот. Ты тоже только — ни-ко-му! Ладно?

Генка, не то краснея, не то синея, кивнул.

Тося, к счастью, не заметила его чрезмерного смущения.

— Про любовь — это, конечно, глупость, правда? — сказала Тося, положив записку перед Генкой и забравшись коленками на стул, чтобы лучше видеть записку.

— Конечно… — промямлил Генка. И вытер капельки пота на лбу, проклиная в душе Сливину оперативность и радуясь, что не включил в письмо замысловатого Сливиного четверостишия.

— А если дружить, так надо было подписать, кто это, правда? — сказала Тося.

Генка с готовностью подтвердил.

— Что здесь такого, правда? — спросила Тося.

— Конечно… — сказал Генка.

— Ничего нет плохого, если мальчик с девочкой дружат. Наоборот — это даже интересно.

— Конечно, — еще раз подтвердил Генка.

На кухне послышались чьи-то шаги.

Тося быстренько убрала записку и, приложив палец к губам, спрятала Генкино послание в кармашек портфеля.

Из кухни вышел Тосин отец.

Генка встал.

— Ну что, герой, немножко успокоился?

— Успокоился… — сказал Генка.

— Ты, я вижу, не очень-то бодро чувствуешь себя в дамском обществе! Ничего, в этом мы с тобой одинаковые, брат!

— Мне надо идти… — сказал Генка.

Председатель совета дружины лично подала ему телогрейку. И впервые Генка пожалел, что телогрейка у него далеко не такая чистая, какой бывает сразу после стирки.

— Это я в саду измазал… — объяснил он, надеясь доказать этим, что имеет некоторое представление об опрятности.