Четверо в каменном веке. Том 2

Наконец, пациент перестал паниковать. Теперь можно его перетаскивать. Носилки он соорудил ещё дома: две жерди и крепко привязанная к ним шкура.

«Сейчас испытаем, что у меня получилось».

Парень, хоть и похудел, но весил преизрядно. Михаил упрел, переваливая его на носилки.

«Кость, что ли, тяжёлая?»

Долго ли, коротко ли, но неандерталец оказался в санях. В дороге до транспорта он снова потерял сознание и теперь мирно лежал в отрубе. Лошадь снова попыталась убежать, но на привязи это не очень получается. Поэтому пациент занял лежачее место, а они с Йв сели на скамейку. Можно отправляться. Дело подходило к вечеру, но времени до темноты вполне хватало, чтобы успеть к одному удобному местечку, которое он видел по дороге. Уселись в сани, Михаил гикнул и лошадка почапала.

***

К распадку сани доехали без перерывов – Лизке как раз хватило сил на один забег. Потом была обычная бытовуха: Йв рубила дрова, Михаил обихаживал лошадь. Потом в очередной раз показывал волшебство: разжигал костёр от спички. Мужчину ситуация забавляла: Йв видит это уже не в первый раз и не перестаёт по-детски удивляться.

Галё очнулся, когда они уже жевали. Девушка внезапно подскочила к саням и начала что-то лопотать. Михаил прервал их любовное щебетание большой кружкой отвара. Как раз настоялись и уже остыли травы, которые сунула Ольга. Что-то там противовоспалительное и жаропонижающее, вроде коры ольхи и тополя. Может, ещё что – он не знает. Но воняет знатно. На вкус же – даже страшно глотать.

С уверенным видом он протянул кружку Йв и показал, что всё должно оказаться внутри её друга. Вы видели, как тошнит гусеницу? Михаил увидел. После первого глотка Галё ещё сумел сдержать рвотные позывы. Но это ведь только первый глоток, а дальше парень, как маленький, стал вертеть головой. Потом дело дошло и до рук. Молодёжь долго материлась, но девушка чего-то добилась: Галё позволил привязать руки. И всё. Теперь ему оставалось немного вариантов. Либо остаться без носа, который зажимала Йв, чтобы залить отвар. Либо захлебнуться. Ну, и последний вариант – всё-таки проглотить.

Нос пареньку стало жалко. Да и захлебнуться не получилось, хотя Йв очень старалась. Кстати, в этом она оказалась права – выпить залпом оказалось гораздо легче. Но стоило успокоиться, как проглоченное запросилось наружу. Вероятно, чтобы не переводить ценный продукт, Йв схватила пациента за горло и на всякий случай закрыла ладонью нос и рот.

Ничего не пролилось, конечно. Но пациент внезапно расхотел дышать. Он хрипел, сипел, булькал, дергался и извивался взад-вперёд – никто ведь шины не снимал. Наконец, ему повезло – при особо сильном рывке он задел больную ногу и вырубился. Спазмы тут же прекратились и пациент спокойно засопел. Что снова говорит о том, что все проблемы в нашей голове.

Михаил пощупал лоб парню. Температура у того немного поднялась до нормальной человеческой. а то совсем ледышкой лежал в пещере. Немного выступил пот. Ну, так ведь как брыкался! Вот и вспотел. А может, это правильно, что пот. Михаил лёг с другого борта и завернулся в одеяло: раз больной выздоравливает, то можно спокойно поспать.

***

Следующий день особыми событиями не блистал. Лошадка чапала. Пациент спал. Время от времени сбавляли скорость или вообще останавливались. Но двигались в нужном направлении.

Вернулись уже ближе к полуночи. Был уже поздний вечер и пришло время останавливаться и разбивать лагерь, когда Михаил признал в чёрном силуэте на пределе видимости – родную Скалу. Тут же решил, что приехать лучше поздно, но сегодня. Зачем лишний раз рисковать и ночевать в чистом поле?

Лизка из последних сил доковыляла до конюшни, где и застыла. Михаил нагрёб ей сена. А с водой пришлось задержаться. У ворот его уже ждали. Сразу жёны выйти не успели, но сейчас спустились и с рёвом полезли обниматься.

– Мишенька-а-а-а, почему так до-о-о-олго? – Завыли они в голос.

– Подождите. Говорили же о неделе. Три дня туда, три обратно, и день там. А я за три обернулся. И то кое-как.

А сам обнимал обеих за плечи, поглаживал успокаивающе и пытался разобраться в себе. Всю жизнь он гасил в себе злость, ненависть, зависть, считая, что показывать их – некультурно. И это, в конце концов, удалось. Задирают одноклассники? Имитируй, что никого не видишь и не слышишь. В институте в твою группу засунули мажорное гавно? Будь выше этого. Девушка снова шантажирует постелью? Ей же хуже – пусть теперь самоудовлетворяется. Сосед моральный урод? Надень маску и не замечай его. Начальник дурак и хам? Просто выполняй всё по инструкции. А чтобы не шалили нервы – надо научиться закукливать сознание, оставляя снаружи только безэмоциональный манекен. Это же так просто – отделить своё внутреннее Я от внешнего мира белым туманом, через который, как через нирвану, ничего не проникает. Год за годом туманная оболочка только уплотнялась, становясь настоящим панцирем. Это было удобно и приятно. Только у отсутствия отрицательных эмоций есть обратная сторона – отсутствие эмоций положительных. Человек становится манекеном, роботом.

Выкрутасы Ольги иногда расшатывали эту броню, на мгновения в ней появлялись трещины, но тут же зарастали. Никто не переходил грань – им обоим было удобно такое сосуществование. Неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы не Перенос. Мужчина понял, что в такой обстановке нервы у него не справляются. Даже более того – в диком мире лучше выпустить зверя. И Михаил понемногу отпускал поводок. Один из этапов – тот поединок с Чуком или порка жены осенью. Основательно его тогда сорвало с резьбы. Но выплёскивая негатив, он стал замечать, что гораздо полнее чувствует мир. Яркость красок и звуки природы – всё это полилось в него. Сначала понемногу, но потом поток только нарастал. И он понял, что вот эти две женщины рядом с ним – самые близкие и родные. Других таких не будет. Незнакомое тёплое и светлое чувство, будоражащее с непривычки и щекочущее нервы. Всё это так непривычно: вдруг, под старость реально полюбить. А особенно – ощущать на себе чью-то любовь.

– Всё равно долго! – Донеслось до него сквозь погружение в самого себя. – Знаешь, как страшно было! Тебя нет и нет. Столько ужасов передумали!

Михаил встряхнулся, прекращая самокопание.

– Так, давайте без паники! Вот он я. И я устал до чёртиков, спать хочу. А надо ещё гостями заниматься. Вы пока поставьте кипятиться пару вёдер. Мне завтра понадобится холодный кипяток.

Озадачив барышень ЦУ[*], он вернулся к неандертальцам. Заставлять беременную таскать тяжести – это не комильфо. Но, блин, она только что бегала по заснеженной степи. Как-нибудь справится. Срок-то у неё, судя по всему, гораздо меньше, чем у Иры с Ольгой.

Раненого определили в баню. Никакого смысла мучиться и затаскивать его вверх по лестнице, протискиваться хитровывернутым способом через двери. Только чтобы завтра с утра тащить обратно через две двери, потом вниз и через узкие повороты крытого двора – до бани. Там тоже надо умудриться втиснуть. Не проще ли убрать ненужную петлю?

Через полчаса мужчина уже показывал неандерталке, что железная хрень в углу – это место для огня. Разжёг, а дальше особых навыков не требовалось. Будет подкидывать по мере надобности. Так и оставил их. Даже если печь задымит, то угореть они не угорят, имея привычку сидеть в дымной пещере. И не замёрзнут.

[*] Ценные Указания.

***

Они не замёрзли. Утром вождь застал парочку на полу, хотя накануне с таким трудом закинули неандертальскую недвижимость на полок. Вероятно, топить каменку тоже надо уметь. Девушка подкидывала дрова как обычно, а потом камни прогрелись, и температура резко скакнула вверх. Вчера Михаил автоматом закрыл отдушину и входной люк, а дикарка не догадалась, что таким способом можно проветрить. С какими усилиями беременная спускала мужа вниз – остаётся тайной, но утром оба лежали на прорезиненном полу. Температура в парилке всё ещё стояла выше комфортной. И воняло. Резь пота, прогорклость жира, вязкость мокрой шерсти... И ещё немного дыма и дерьма.