Четверть гения

– Через неделю принесите статью. В трех вариантах, на два печатных листа, на лист, на три странички. Для разных редакций... Приложите образцы тестов и графики.

И они написали эти варианты. Сдали. Стали ждать. Собирались вместе. Искать таланты, выводить кривые, вертеть ручки не хотелось. Предложение Игоря об алгоритме влюбления прозвучало как раз вовремя.

– Я предложил эксперимент, - сказал Игорь.
– За мной и право стать его первой жертвой.

– Право - вещь непрочная, нечто юридическое, и все, - забасил Карл, эксперимент же дело серьезное. Что это за опыт, о котором подопытный знает заранее?

– А ведь верно, - Тихон задумчиво потерся щекой о собственное плечо, лучше взять испытуемого со стороны.

– Но тогда и изучать мы его будем со стороны, - уверенно отпарировал Игорь.
– А тут я, ученый, окажусь внутри меня - влюбленного. Представляете?

– В принципе, - сказал Леонид, - этот опыт вообще не представляет собой ничего особо интересного. В литературе его ставили сплошь и рядом. Например, в романе "Властелин мира" или в опере "Любовный напиток"...

– А опыт над Беатриче и Бенедиктом у Шекспира?!
– радостно закричал Карл.
– Там же просто говорят каждому в отдельности, что другой влюблен. И все.

– Где там?

– В "Много шума из ничего".

– Ну разве это эксперимент был?
– снисходительно сказал Тихон.
– Взяли-то всего-навсего один прием, который в тысяче других случаев не помогает.

– Конечно! У испанцев даже поговорка есть: "Если женщина должна стать как пламень, мужчина должен быть как лед", - со вкусом произнес Игорь.
– Нет, мы сначала разработаем алгоритм любви на основе всего накопленного мировым опытом, а потом уж его и применим.

– Разработаем, разработаем, - охотно согласился Карл.
– Уже начали ведь. Только ты скажи, почему тебе так хочется влюбиться?

– ...Она была хороша... собой. Я смотрел на нее глазами не просто влюбленного, а влюбленного антрополога. И видел, что передо мной тот самый идеал женщины, который искали в мраморе Праксители и Мироны, отчаявшись найти его в жизни. Строго на месте были все кости, косточки и мышцы, безукоризненно правильна дуга бровей и точно прочерчен овал щеки. Только рот был чуть-чуть неправилен - достаточно, чтобы при малейшем намеке на улыбку обнажались зубы такие ослепительные, что засвечивали пленку, и у меня не осталось ее фотографий. Она говорила мне: я устала - и я нес ее на руках по Арбату. Месяц я встречал ее после работы, а от ближайшей станции метро было туда ходу восемь минут. Двадцать пять научных работ я задумал за эти двадцать пять восьмиминуток, двадцать пять идей были разработаны за эти минуты до тонкостей, насколько это было возможно без эксперимента.

Так продолжалось месяц. А через неделю после того, как этот месяц кончился, мой лучший друг попал в автомобильную катастрофу, и я ни разу не навестил его в больнице...

Через две недели после этого я насмерть разругался со своим научным руководителем - точнее, он со мной. Ругал он меня за дело, все у меня из рук валилось, но мне было все равно, и мы расстались...

Через год после того месяца у меня тяжело заболела сестра. Я искал для нее профессоров, старался как будто, переживал, мучился, но все - как будто. Мне было все равно... Три года было все равно. И когда я от вас, дружинников, убегал, тоже было почти все равно. Ну, а теперь - хватит. Клин клином!

– Что же, - сказал после долгого молчания Тихон, - кандидатура, очевидно, утверждается. Тем более что у Плонского как раз развязался шнурок на левом ботинке, а это хорошая примета. Кстати: предлагаю дополнить структуру института сектором любви. Заведующим назначить тов. Плонского И, М. Проголосуем? Единогласно.

– Теперь выберем предмет любви, - предложил Карл.

– Куда торопиться? Алгоритм-то не выработан!
– удивился Леонид.

– Выбор предмета тоже работа на алгоритм, - ответил Карл.

– Объектом любви, видимо, должно стать лицо, неизвестное объекту опыта, сформулировал Тихон.
– Лучше всего пойти сейчас на улицу и познакомиться с первой встречной девицей от семнадцати до... сколько тебе, Игорь? Двадцать семь? Значит, до двадцати восьми лет. Чтоб опыт был чистым.

– Ничего не надо доводить до крайности. Так ты можешь потребовать, чтобы избранница была уродливой - красивую, мол, и без алгоритма полюбить можно. (Это Карл.)

– И потом, кто будет знакомиться с этой первой встречной? Я?
– Игорь поежился.
– Неужели вы думаете, что я справлюсь с ролью уличного ловеласа?..

– Опять же, - протянул Леонид, - предмет любви должен быть человеком, за которым мы могли бы наблюдать, не ставя его в известность об эксперименте.

– Алла, - сказал Карл.
– Алла. Сам бог велел. Мы тут ее забросили, когда наткнулись на коллективную гениальность, а сестричка-то моя тем временем подросла...

– Знаем. Чемпионка, слава богу, - сказал Игорь.
– Только, извини, она же девчонка, и почти совсем некрасивая. И потом, мы с ней вместе четыре года назад за район в шахматной команде играли. Не заметить я ее, конечно, не мог до сих пор помню, как она проводила в королевском гамбите контратаку черными. Но как я ее тогда увидел четырнадцатилетней девчонкой, так до сих пор девчонкой и воспринимаю. Так что на роль предмета она, по-моему, не годится.

– Отлично!
– обрадовался Тихон.
– Как раз то, что требуется.

XI. УДАЧА

(Отрывок из незаписанных воспоминаний Игоря Плонского)

Когда я оглянулся, она теребила наполовину снятые перчатки. Спокойно, деловито стаскивала их, будто ей надо было вымыть руки. Впрочем, что именно она делала, в тот момент меня не интересовало, и я даже мысленно на этом жесте не задержался, хотя потом вспомнил его. Ужасно было то, чего именно она не делала. Она не бежала к ближайшему милиционеру. Не визжала, созывая прохожих. Не кидалась, размахивая сумочкой, между мною и...

Их было трое. Высокие, уверенные в себе и налитые здоровой наглостью, чуть подвыпившие веселые парни. Им было хорошо и весело в пивной, хорошо и весело на улице, хорошо и весело в автобусе, и они не собирались долго подбирать слова для выражения своей веселости. И своего мнения об единственной понравившейся им пассажирке. К ним привязался невесть с чего типчик в очках? Отлично. Выйдем вместе из автобуса - и нам будет еще веселей. Захотел покрасоваться перед своей девицей? Молодец! Сейчас ей будет на что посмотреть. Красивый будешь. А потом за нее возьмемся...

Последние две фразы мне не пришлось додумывать - я их услышал сам. Парни не торопились, растягивая удовольствие. А я прикидывал про себя: центр тяжести у меня низко, удары я переношу неплохо, сразу не свалюсь, минуты две выстою. А тем временем авось кто-нибудь позовет милицию: только не я! И, к сожалению, не она. Да, захотел я показать себя рыцарем перед любимой девушкой. А эта любимая теребит перчатки...

Самый высокий из трех решил, что пора переходить к делу. Шаг вперед, взмах руки, к концу которой привешен весьма увесистый кулак - цвета и веса японской бронзы. Я сделал шаг назад и пригнулся, пропуская кулак над своей головой. "Ударить его в живот? Нет, подожду. В данной ситуации не стоит бить первым. Вдруг да можно будет все-таки обойтись без драки..." - безнадежно подумал я, провожая глазами огромный кулак, точно пушечное ядро, чуть ли не с шумом рассекший воздух. И я увидел, как на запястье рядом с этим ядерным кулаком опустились белые пальчики, тонкие пальчики, гибкие пальчики моей любимой. Они помогли бронзовой руке пройти до конца всю амплитуду заданного ей размаха и потянули еще чуть дальше, слегка встряхнув ее при этом. Чтобы такой здоровенный парень так визжал? Алла изящно придержала верзилу за отворот пиджака - придержала ровно на треть секунды, только для того, чтобы бедняга не ударился слишком сильно головой об асфальт.