Четвёртый караул

Закончив проливку, пожарные спустились вниз и смыли с себя остатки перьев. Остальные караульные уже собрались возле машин, чтобы перекурить самим и дать отдохнуть дому. Дождь утих. Пьянчужка, который, должно быть, всё это время зорким глазом наблюдал за происходящим из своего укрытия, выбрался из мокрых кустов и, пошатываясь, направился к своему разгромленному жилищу:

– Эй, туда нельзя!
– встрепенулся Касатов, и вместе со словами изо рта вырвался ни то дым, ни то пар.

– Да я только сигареты взять, - вяло ответил мужичок и скрылся внутри.

Прошла минута, затем ещё несколько, а мужичок всё не появлялся. Это внушало некоторое беспокойство. Тяжело вздохнув, Касатов затушил окурок о подошву сапога и направился в дом. Волошин из любопытства пошёл за ним следом. Внутри пахло мокро и горько, с потолка капало, но дым уже рассеялся. В густых сумерках они всё же различили фигуру мужичка, который как ни в чём не бывало мирно посапывал на влажном диване под зияющей в потолке дырой…

***

Зачинался хмурый рассвет. Дождь давно закончился, но стало только холоднее, и в воздухе замелькали редкие снежинки. Холмы тонули в густом белом тумане, который резко контрастировал со свинцовым тоном неба. Эта лёгкая белёсая масса, подгоняемая ледяным ветром, быстро перемещалась и меняла привычные очертания пейзажа до неузнаваемости.

В восемь часов утра, как обычно, прозвенели три звонка, и караулы, раздирающе позёвывая, полностью одетые в боевые одежды с тяжёлыми сапогами и кислородными баллонами за спинами, собрались в специальном помещении с металлическими шкафчиками вдоль стен и синими буквенными отметками на полу в два ряда, где служебный кот уже занял место командира отделения. Начальник пожарной части Бубнов, невысокий грузный мужчина с одутловатым лицом и водянистыми голубыми глазами, вот уже десяток лет из своих сорока девяти каждое утро, за исключением нескольких дней в году, стоял посреди этой комнаты и отдавал приказы невнятным голосом с булькающими звуками, исходящими из глубин его большого живота:

– Караул становись!.. Для принятия дежурства разойдись!

Несмотря на то, что Андрей Васильевич повторял эту процедуру изо дня в день, он так и не сумел усвоить последовательность, всегда вносил сумятицу в строгий порядок, путался и задавал вопросы не впопад, а для экономии времени и вовсе что-нибудь упускал. Так, он напрочь игнорировал ту часть, где следовало бы проверить теоретические знания у заступающих в караул пожарных, разумно полагая, что они и так всё знают, чай, не первый год работают.

Сам Андрей Васильевич никогда не был рядовым бойцом и стал начальником пожарной части по счастливому стечению обстоятельств. Однажды его спросили:

– Ты ведь совхозом руководил?

– Руководил…

– Ну вот и с пожарной частью справишься…

Вопреки столь случайному назначению, Андрей Васильевич обладал непререкаемым авторитетом среди своих подчинённых, чему в немалой степени способствовали большущие кулачищи и крестьянско-рабочее красноречие, но человеком он был добрым и грамотным. Благодаря многолетней работе в сельском хозяйстве он прекрасно разбирался во всей технике, что занимала гараж пожарного депо. В отличие от своего заместителя Ларисы Николаевны, – обладающей чудовищной ленью и дородностью бабы, которая заняла должность по протекции то ли своего дядюшки, то ли мужа, работавших некогда здесь же, – Андрею Васильевичу не нужно было уточнять, что такое сальники и где находятся ступицы, для которых они предназначены. Он знал об этом всё, так как ни один час провёл при ремонте стареньких тракторов, потрёпанных комбайнов и грузовиков военных лет. Теперь же Андрею Васильевичу приходилось разбираться почти с тем же самым, с такими же грузовыми автомобилями, которые являлись его ровесниками или младшими современниками.

Пока шёл развод, Волошин успел отмыть от грязи пожарный автомобиль первого хода. Старый УРАЛсиял чистым алым цветом будто новый. Принимающий дежурство из первого караула пожарный Попов скрупулёзно заглядывал в каждый отсек и сверял наличествующий инструмент с описью, пока Волошин стоял в сторонке.

– Откуда тут лишний лом?
– недовольно пробурчал он, обнаружив несоответствие.

– Не знаю, - пожал плечами Волошин. Он не выспался, и ему не хотелось об этом думать.

– Убирай!
– велел Попов и вручил Волошину лом, который оказался рифлёным, а такие в этом гараже не водились.

– Он тебе что, мешает?
– поинтересовался Волошин, удивившись такой принципиальности.

– Зачем он здесь?

– Может быть, он из другой машины?
– предположил Волошин и с ломом в руках пошёл проверить свою догадку. Однако в отсеках другой автоцистерны всё было на месте. «Выходит, лом стащили с пожара», - равнодушно подумал Волошин и бросил его в угол гаража…

Едва Волошин шагнул за ворота, как холод мгновенно пробрал до костей. В ушах засвистело. Он посильнее натянул на уши шапку, но в них всё равно задувало при каждом порыве. Волошин низко наклонил голову, вжался в застёгнутую наглухо курточку и двинулся против ветра к противоположной стороне улицы, где у невысокого штакетника, из-за которого выглядывали несколько мелкоплодных яблонь и вишнёвых деревьев, были припаркованы его «жигули». После выезда Волошин был насквозь промокшим, пропахшим дымом и потом, и если синюю футболку и носки он ещё мог сменить на запасные, то форменные зелёные брюки были одни, и теперь, пока он шёл к своему покрывшемуся лёгкой испариной автомобилю, каждый шаг добавлял живописных брызг на почерневшие штанины, ибо хвалёная боёвка во время работы в конце концов всегда становилась влажной вместе с внутренней ватной подстёжкой и всем исподнем. В ботинках отчётливо ощущалась сырость. Прежде чем сесть за руль Волошин поднял голову и без всякого интереса оглядел окрестности. На холмах по-прежнему лежал туман, который мелкой моросью опускался на город. Его товарищи уже успели отъехать, он махнул им вслед рукой и поспешил сесть в свою машину. Из-за ночных треволнений Волошин был измотан, хотя ему удалось немного поспать, но на работе он всегда спал вполглаза, настороженно вслушиваясь в посторонние звуки. Вследствие такого полусна он ощущал себя тряпичной куклой, вялой и безвольной, и единственным желанием его было сейчас снова принять горизонтальное положение и забыться.

Волошин вырулил на дорогу и довольно лихо спустился со склона. Здесь не было нужды давить на газ – машина сама вынесла себя не перекрёсток, где Волошин притормозил, повернул направо и снова отпустил поводья. Не прошло и пяти минут, как он остановился у своего гаража, расположенного неподалёку от трёхэтажного кирпичного здания, некогда служившего общежитием, чем объяснялись странная планировка и небольшие площади квартир. Волошин загнал «жигули»в гараж, закинул за спину рюкзак и направился к дому. Подъезд пахнул привычными ароматами деревенского сортира и табачного дыма. Каждая ступенька, обезображенная толстым слоем красно-коричневой краски, давалась всё тяжелее и тяжелее, и пока Волошин поднялся на третий этаж, совсем вымотался.

Со времени утреннего чая на работе прошло уже пара часов, и Волошин чувствовал лёгкий голод. Он ещё раз позавтракал, пока в бойлере грелась вода, а затем принял душ. Всякий раз ему приходилось проводить много времени под тёплыми струями, тщательно намыливая себя и смывая суточную вонь, но даже тогда его преследовал неистребимый запах гари. Он впитывался в каждую клеточку тела, застревал копотью в глотке и долго свербел там по возвращении с пожаров.

После душа истома растеклась по телу, и Волошин залез под одеяло. Он растянулся во весь рост и коснулся пальцами ног прохладной спинки кровати. Сон быстро овладел им, и он по-детски засопел, пуская в подушку слюни из приоткрытого рта. По сравнению с другими пожарными Волошин выглядел почти мальчиком, худощавым и подтянутым, с всклокоченными на затылке русыми волосами. Его глаза – серые, карие, зелёные крапины, – посаженные близко к переносице, смотрели мягко и с участием, а за привычку говорить «спасибо» и «пожалуйста» коллеги сразу же окрестили его интеллигентом.

Пока Волошин спал, снег принимался идти несколько раз, но позже не оставалось даже следа на чёрной холодной земле. К вечеру небо расчистилось и выглянуло солнце, но теплее от этого не стало.

Кок

Пожарное депо, возведённое на одном из холмов в 1964 году на месте прежней старинной каланчи, ныне представляло собой невзрачное строение с беспорядочными пристройками, холодными кабинетами, большим гаражом и маленьким садиком у входа в контору отряда, из окон которой открывался вид не на панораму города, утопающего то в зелени, то в снегах, а на безобразные развалины какого-то неизвестного сооружения и золотую маковку деревянной церкви, стоящей ниже по склону.