Четвёртый круг

— Ты хочешь сказать…

— Да, Ватсон! Великолепно! Стоунхендж!

Я вообще-то имел в виду не Стоунхендж, а нечто совсем другое, быть может, и не доисторическое, не уверен, но, разумеется, не признался в этом. Только кивнул головой в знак полного согласия. Иногда полезно не заканчивать фразу.

— Всё в Стоунхендже связано с символом круга, начиная от циклического хронометра, который он, кроме всего прочего, собой представляет, и кончая самой формой этого мегалитического памятника.

— Знаю, я там был однажды, — заметил я самоуверенно.

Холмс посмотрел на меня взглядом, которым между собой обмениваются, наверное, лишь посвященные, и продолжил:

— Энциклопедия говорит о том, что идея круга лежала в основе представлений о мире у многих древних цивилизаций. Поселения ацтеков, например, были построены в виде ряда концентрических кругов, святилища первых жителей Японских островов имеют форму солнечного диска, который в системе их символов является главным. Даже совсем примитивные пещерные рисунки первых людей из экваториальной Африки содержат необычные круговые орнаменты. А как только мы переходим к историческим временам…

Однако я не дал ему возможности осуществить этот переход. Я улучил момент прервать его, когда он остановился, чтобы чуть передохнуть, — предмет изложения Холмса явно захватил, в таких случаях он всегда начинал говорить быстро, даже не договаривая слова, а это время от времени сбивало ему дыхание.

— Это все действительно очень интересно, Холмс, но я не вижу, какая тут связь с письмом Мориарти.

На секунду на лице Холмса отразилось недовольство, ведь я лишил его возможности поговорить подробно, к чему он, как и все несостоявшиеся рассказчики, очень был склонен, но голос его оказался неожиданно спокойным, когда он ответил:

— Я тоже не вижу, но какая-то связь должна существовать. Мориарти послал мне последний вызов из могилы, и глупо было бы ожидать, что мы без особого труда покончим с ним. Таким образом, нам предстоит, Ватсон, огромная работа, может быть — самая большая и тяжелая из всех, с которыми мы доселе сталкивались.

— Нам? — спросил я смущенно. — Не знаю, что бы я мог… Думаю, моя осведомленность о тайнах круга, мягко говоря, недостаточна…

— Не переживай, дружище, — ответил Холмс бодрым тоном. — Ты не останешься в стороне в расследовании этой величайшей загадки. Есть и для тебя задания, абсолютно соответствующие твоей скудной осведомленности.

Несколько секунд он рассеянно шарил в карманах, что-то выискивая. Наконец он нашел искомое, но не там, а на письменном столе, где оно и появилось на свет. Это был довольно длинный список книг, написанный его нервным, мелким почерком, с множеством пропущенных букв и сокращенных слов. Похоже, что, кроме меня, вряд ли кто-либо хоть как-то мог ориентироваться в этих иероглифах.

— Вот, — сказал он быстро. — Я тебя попрошу завтра, сразу после открытия, прийти в библиотеку Британского музея. Там ты найдешь мистера Дойля, управляющего. Он допускает исключения из правил, когда дело касается меня, и позволит вынести эти книги. С ними ты поспешишь сюда. У нас очень мало времени, Ватсон. Большие Часы стучат!

7. Матрас и страх

У нас теперь настоящий маскарад.

Тога предыдущего гостя ни в какое сравнение не идет с костюмом нового. Прошло добрых десять миллисекунд, прежде чем я нашла в исторических блоках памяти, что это такое. Фламандская дворянская одежда шестнадцатого века! Ни больше ни меньше!

Всё самое яркое и разукрашенное — полный контраст с хлопчатобумажными майками и бермудами Шри, и даже с буддистским одеянием, которое он теперь почти не надевает, хотя сам Будда пришел к нему в гости. У фламандца на голове — треугольная шляпа с какими-то ужасными перьями, направленными назад. Какую же это несчастную птицу ощипали, чтобы добыть такие перья? Джунгли кишат экзотическими птицами, но ни у одной я не видела столь яркого оперения.

Самая смешная часть одежды нового гостя находится ниже шляпы — немыслимо большой складчатый воротник, накрахмаленный, очень похожий на гипс, который в больницах накладывают при травме шеи. Из-за этого его голова как-то неестественно вздернута, придавая ему крайне надменный вид. Он должен чувствовать себя очень неуютно при здешней влажности и жаре, но ему все же не приходит в голову снять воротник. На какие только жертвы не идут мужчины, лишь бы только следовать моде…

И все остальное на нем кажется слишком тяжелым, громоздким. Прежде всего толстая льняная рубашка, вся какая-то волосатая и лохматая, без воротника; если под ней нет майки, то я вообще не понимаю, как он переносит сильный зуд, который эта рубашка должна вызывать. Меня просто бросает в дрожь, когда я думаю об этом. Поверх рубашки — суконный жилет, вышитый и украшенный, с множеством маленьких карманов, набитых всякой всячиной. Иногда он вынимает откуда-то бутылочку, откупоривает ее и нюхает содержимое; от этого он вздрагивает, явно испытывая удовольствие. Правда, с недавнего времени в нем заметно некоторое смущение, поскольку никто в храме, кроме него, этого не делает.

Поверх жилета на нем надет своеобразный длинный пиджак или короткое пальто темно-синего цвета из какой-то плотной ткани, может быть, из парчи, с обилием обтянутых тканью пуговиц и пышными буфами на рукавах. Он скроен так, чтобы подчеркивать талию, но это не слишком заметно, потому что его хозяин имеет лишних килограммов десять. По крайней мере по меркам нашего времени; кто знает, впрочем, что считалось нормальным в его столетии. (Ясно, что и он путешественник во времени, как и старый сицилиец, но мы договорились — никаких вопросов по этому поводу…)

А поверх всего — накидка или плащ с тускло-красной подкладкой, заляпанный по краям засохшей грязью. Поскольку у нас муссонные дожди закончились, это — воспоминание, захваченное им из своего мира и времени. Фламандец снимает плащ только по вечерам, перед тем как отправиться спать, и использует его в качестве одеяла.

Разумеется, я предложила ему нормальное постельное белье, но случилась неожиданная неприятность, и он теперь вообще не использует кровать. Решив, что ему, как усталому путнику — с учетом того, откуда он прибыл, — это понравится, я постелила для него любимый матрас Шри с вибраторами, которые колеблются в ритме, наиболее способствующем крепкому расслабленному сну, но он этого так сильно испугался, что вскочил как ошпаренный и в панике сбежал в един из пустых углов, абсолютно лишенный каких-либо технических приспособлений, где потом и ночевал.

Там он просто растянулся на голом полу и укрылся плащом. Первое время мне это было жутко неприятно — что я за хозяйка, коли у меня гости спят на полу? Но потом я перестала волноваться, потому что фламандцу это явно не мешало. Впрочем, и Шри, как глава семьи, мало обращал на это внимание. Наоборот, его очень позабавило, когда несчастный гость впал в панику из-за вибрирующего матраса: Шри вместе с Буддой, прижав ладони ко рту, выбежали из храма и буквально валялись от смеха. Ну как и полагается истинным поклонникам нирваны.