Четыре бездны. Книга 2
Шрифт:
– Да ты что? Спятила? Тут же немцы кругом!
– Ну и что, я всё равно пойду и заберу детей! – упорствовала Вера, потерявшая от безвыходности контроль над собой.
– Гражданочка, послушай меня внимательно!.. – рассерженно потряс её за плечи лейтенант обеими руками. – Либо ты сейчас самостоятельно, не оглядываясь, пойдёшь обратно, либо я тебя арестую! Поняла?
Вера утвердительно кивнула и заплакала. В конце улицы она оглянулась и увидела, что ополченцы заняты уговорами очередной задержанной матери. Она тотчас нырнула в соседний переулок, обогнула дворами баррикаду и выскочила из города.
– Товарищ лейтенант, гляньте в бинокль! – закричал с баррикады один из бойцов. – Не та ли это женщина, что вы отпустили,
– Та, сержант. Та. И зачем я её отпустил… – огорчённо вздохнул лейтенант, не отрывая глаз от бинокля. – Срежут её фашисты миномётным огнём! Срежут!
– Ты гляди, как лавирует! Давай ещё немножко! Давай! Тяни к оврагу! Тяни!.. – приложив к глазам ладонь, отчаянно сопереживал бегунье усатый сержант, неосторожно высунувшийся из-за укрытия.
– Всё! – опустил бинокль лейтенант и пнул с досады валявшийся рядом камень. – Не дотянула!
Под вечер, после нескольких настырных безуспешных атак захватчиков и нескольких отчаянных контратак защитников города, наступило затишье. С обеих противоборствующих сторон тут же повыскакивали в поле санитары и стали собирать раненых.
– Эй, Михалыч, погляди-ка левее! – прорезал подозрительную фронтовую тишину высокий юношеский фальцет.
– Что там? – откашлявшись, ответил хрипловатый бас.
– Женщина мёртвая в синем платье. У оврага.
Преобладавший огромным превосходством в технике и артиллерии противник непрерывно нападал при мощнейшей поддержке с воздуха на истекавшие кровью, но время от времени решительно бросавшиеся в контратаки дивизии 16-й и 20-й армий, защищавших Смоленск с юга и юго-запада, тесня их к Днепру. В конце концов советские армии обескровели в неравной схватке и отступили в северную часть города, предварительно взорвав над Днепром все мосты.
15 июля южная часть Смоленска была полностью захвачена фашистами.
Родион Кузьмич остался на своём посту до конца и на рассвете смело вышел навстречу врагу, сжимая в руке два патрона с картечью. Один из них он не спеша вложил в ствол старенького ружья и прицельно выстрелил. И пока немцы не опомнились, выстрелил второй раз и тут же превратился под перекрёстным огнём мотоциклистов, разъехавшихся в разные стороны, в решето. Он расчётливо, без тени сомнения, обменял своё старческое, катившееся к закату бытие – обменял дорого, на две молодые фанатичные жизни, готовые ради идеи уничтожить на своём пути всё на свете.
Фашисты неоднократно врывались в северную часть Смоленска, закидывая левый берег Днепра несметным количеством снарядов и бомб, а защитники города самоотверженно раз за разом сталкивали их в реку и сами предпринимали отчаянные нахрапистые попытки захватить плацдарм на южном берегу, обильно обагряя своей и чужой кровью священные для восточных славян воды Днепра. Но без поддержки с воздуха и массированного артобстрела сделать это не удалось.
16 июля, раздавив танками передовые рубежи советских войск, фашисты ворвались в северную часть Смоленска и в течение суток захватили город практически полностью.
В конце месяца бои уже переместились к востоку от Смоленска. Только 30 июля постоянно отступавшие советские войска закрепились наконец на одной линии: Великие Луки – Ярцево – Кричев, мужественно отбивая следующие одна за другой атаки противника.
– Как она? – холодновато спросила высокая сухопарая женщина с уставшим желтоватым лицом, бесшумно вошедшая в палату, и кивнула на только что доставленную из Смоленска раненую.
– Бредит, товарищ хирург. И в бреду почему-то вспоминает, как рожала, – смущённо ответила молоденькая медсестричка, дежурившая у кровати раненой.
– Приготовь инструменты, – коротко приказала хирург, занятая своими думами, – сделаем перевязку.
– Это же надо, как ноги зацепило. Да ещё в таком месте… – обескураженно лепетала медсестра, ещё стеснявшаяся
чужого нагого тела.– Да, чуть в сторону и покалечило бы женское счастье, – сдержанно сказала хирург, всего насмотревшаяся на своём врачебном веку, срывая быстрыми, профессиональными движениями с живота и ног раненой пропитанные кровью бинты.
– Ай!.. – вскрикнула раненая и открыла глаза, но тут же закрыла и опять впала в беспамятство.
«Кто у тебя, мамочка, дома? Доченька?» – досуже допытывался принимавший роды колобкообразный весёлый врач. «Да, доченька… Галя… Три годика ей…»
«Тогда радуйся! Сына родила! Предлагаю назвать в честь бесстрашного Чкалова! Он опять рекорд дальности полёта установил!»
«Нет-нет! Я хочу назвать Валерием!»
«Так Чкалов и есть Валерий!»
«Простите, доктор, забыла от волнения…» – обессиленно прошептала роженица и с радостью, уже засыпая, успела подумать: «Я сдержала слово! Пустила на белый свет Галю и Валерия!..»
Два безумно томительных месяца пролежала Вера в вяземском военном госпитале. Раны её, полученные от взрыва немецкой мины, были тяжкими и потребовали нескольких операций. Всё это время она пыталась, как только пришла в себя, узнать что-либо о судьбе детей, мамы и мужа. Она приставала с бесчисленными вопросами к докторам и нянечкам, лихорадочно пролистывала все газеты, какие только попадали в госпиталь, внимательно слушала сводки Совинформбюро и подобострастно опрашивала раненых, каким-либо образом связанных со Смоленском, но ничего хорошего не узнала, и на душе у неё нисколько не стало легче. Наоборот, наслушавшись рассказов о зверствах фашистов по отношению к мирному населению, она совсем помрачнела и, несмотря на незалеченные до конца раны, стала подумывать о побеге. Она ещё не знала, каким образом незаметно покинет госпиталь и какими путями будет пробираться к Смоленску, но знала, что непременно сделает это. Она каждую ночь в горячке придумывала скоропалительный план побега, а утром, поостыв, понимала, что её очередная выдумка вряд ли осуществима, и начинала заново ломать голову. Перебрав десятки непригодных вариантов, она стала помаленьку терять веру в свои силы и вот-вот готова была окончательно отказаться от поспешных намерений. Но, как часто бывает в жизни, вмешался случай. На утреннем обходе она мельком услышала, как один из эвакуировавшихся из Смоленска врачей спросил у другого:
– Товарищ капитан, а правда, что Смоленский обком партии сейчас в Вязьме?
– Правда, товарищ лейтенант. А что?
– Пойду попрошусь на фронт.
Что капитан ответил лейтенанту, Вера не слышала – она выскочила в коридор, выследила медсестру Катеньку из приёмной палаты, с которой была в приятельских отношениях, и стала требовать свою гражданскую одежду.
– Да вы что! Меня накажут за это! Уходите отсюда! Уходите скорее!.. – испуганно замахала руками Катенька.
– Замолчи и слушай меня внимательно! – прикрикнула на неё Вера. – Мне срочно надо передать секретную информацию в Смоленский обком партии. Он временно находится здесь, в Вязьме. Я только что узнала об этом, и если ты помешаешь мне, тебя накажут ещё строже!
– Я не знаю… – растерялась Катенька. – Надо бы доложить старшей медсестре.
– Нельзя! Ни в коем случае нельзя! Речь идёт о государственной тайне!
– Ну, если это так важно, и ненадолго…
– Ненадолго! Неси скорее одежду!
– Нет, только не сюда! – испугалась Катенька ещё больше. – Пойдёмте в подсобку!
Через четверть часа Катенька принесла квадратный пакет, свёрнутый из толстой серой бумаги, на котором было крупно написано печатными буквами: ЛЫЗЛОВА.
Вера решительно разорвала пакет и оторопела – её любимое голубое платье с ромашками, подаренное мужем к последнему дню рождения, было изодрано и забрызгано кровью. Босоножка была одна и тоже в неприглядном состоянии. Вера всхлипнула, но тут же взяла себя в руки и сунула пакет обратно Катеньке: