Четыре дня Маарьи

Мать Стийны засуетилась в поисках того, "что годилось бы поставить на стол". Она квохтала вокруг нас, как курица-наседка, и все время просила: "Садитесь!" — хотя мы уже сидели. Мне показалось, что Стийна чувствует себя тут такой же чужой, как и я. Она сидела за длинным обеденным столом, хмуро смотрела на засиженную мухами лампочку и барабанила пальцами по клеенке.

 - Если бы хоть предположить могла, — напевно говорила мать Стийны, — но ведь ты, Зийна, никогда не пишешь. Мы уж думали, что хочешь все лето торчать в городе. Ну до чего же здорово, что ты и подругу с собой взяла, горожанкам тоже нужно разнообразие…

Стийна недовольно смотрела на мать и не давала мне объяснить, что я горожанка не больше, чем Стийна.

 - Мы только заглянули по дороге и сразу же поедем дальше, — сказала Стийна. — Мы уже поели.

 - Куда же вы? — изумилась мать Стийны. — Опять в Тарту? Ну немножечко все-таки перекусите! Отец на работе. Зажарю яичницу… и… Вчера принесла из центра свежих огурцов.

Глядя на Стийну и ее мать, я испытывала странное чувство. Казалось, будто между ними стоит какая-то стена, которую обе не замечают.

Мать Стийны была симпатичной, жизнерадостной женщиной, с виду гораздо старше моей матери, но такая же отзывчивая и деловитая. Однако мне не понравилось, что она обращалась к дочери как-то заискивающе. И подчеркнуто безразличный тон Стийны не нравился мне тоже.

 - Пойдем во двор, — сказала мне Стийна.

 - Быстрее возвращайтесь, — попросила мать, — яичница скоро будет готова!

Мы сели на лавочку у колодца.

 - Маленькой я ужасно боялась колодца, — рассказывала Стийна. — Понимаешь, не то чтобы самого колодца, но я боялась, что, может быть, когда-нибудь у меня возникнет неодолимое желание броситься в колодец, что такое желание окажется сильнее моего рассудка.

Я не понимала, казалось, вообще перестала тут понимать подругу.

 - Почему мать зовет тебя Зийной?

Стийна не ответила. Поглядела в небо и сказала:

 - Пожалуй, еще распогодится! Смотри, голубого больше, чем белого.

 - И как вы себя чувствуете?

 - При чем тут мое самочувствие?

 - Ну, погода и здоровье — удобные темы для разговора!

Стийна покосилась в мою сторону и сказала очень тихо:

 - Видишь, есть люди, которые не могут правильно выговорить самое простое имя.

Уфф!

 - Но ведь дать имя она все-таки сумела, — возразила я.

 - Ах, ну что значит одно имя! — Стийна махнула рукой. — Разве яблоня знает, как она называется? А она все равно яблоня!

Это я вроде бы где-то читала. Книжная премудрость. Но у меня-то у самой в голове разве другая?

 - Так-то оно так, но, вишь, Типа знает свою кличку.

Типа растроганно вильнул хвостом. Стийну моя логика не поколебала.

 - Имя — это что-то крайне случайное, — считала она. — На одном языке "пуу", на другом «дерево», на третьем "трии". Но сами деревья только деревья, и не больше.

Я чувствовала, что тут таится возможность возразить Стийне, но для этого мне нужно было бы владеть десятью языками. Стала фантазировать просто так:

 - Но разве не жутко было бы, если бы деревья умели говорить, как люди? Скажешь ему по-эстонски: "Дерево яблоня, дай мне парочку яблок!" — а оно отвернется и скажет на другом языке: "Извините, я вас не понимаю!"

Мать Стийны позвала нас есть. В гостях еда всегда вкуснее, я ела с удовольствием и поглядывала на повизгивающего под столом Типу — не могла решить, принято ли в этом доме кидать собаке кусочки под стол или нет. У нас можно, когда мама не видит…

Мать Стийны, сунув руки под передник, смотрела на нас влюбленными глазами.

Она проворно убрала наши опустевшие тарелки и спросила:

 - Может, еще что-нибудь войдет?

Тетя сказала бы про такую женщину: "Из прислуги". Мне, во всяком случае, было неловко пользоваться этим заискивающим обслуживанием. Я поблагодарила и сказала:

 - Знаете, мы во дворе обсуждали, что было бы, если бы деревья умели говорить, как люди?

Мать Стийны засмеялась и сразу вдвое помолодела. Мне ужасно нравится, когда люди смеются. Они в такие минуты похожи на детей и более непосредственные. Я даже мечтаю, когда буду в состоянии купить себе магнитофон, стану записывать на пленку смех разных людей. Ведь каждый человек смеется по-своему: один гогочет, другой хихикает… Мать Стийны смеялась звонко, немножко икая и прикрывая рот рукой. Я предположила, что у нее нет одного из передних зубов.

 - Да, но если бы уж деревья говорили, то говорили бы и животные, и цветы, и… и, например, всякие печенки-селезенки у человека.

Она опять засмеялась, но тут же посерьезнела — со двора донеслось громкое нестройное пение.

 - Жи-вее-ет при-вольно хо-о-лостой, женатый ссорится с женой!..

 - Мама, у тебя деньги есть? — быстро спросила Стийна.

 - Совсем немного, — призналась мать, прислушиваясь к нестройному пению.

Она пошла к полке, на которой стояли жестяные коробки для бакалейных продуктов. Не спуская глаз с двери, она открыла коробку с надписью: «Мука» и достала оттуда две стянутые резинкой трехрублевки. Одну дала Стийне, другую торопливо сунула обратно в «Муку». Резиновое колечко осталось на столе.

 - Так мы пойдем, — сказала Стийна.

 - Приезжайте еще в другой раз, — сказала мать Стийне, когда мы попрощались. — Так приятно было!

И что было приятного? Даже не поговорили толком…

В прихожей послышалось тяжелое топтание, и Стийна сказала:

 - Полезем в окно!

Я в нерешительности замешкалась. Тут дверь распахнулась — ив комнату ввалился коренастый мужчина в промасленной одежде и в шестиугольной фуражке. Он с напряжением раскрыл мутные глаза и заорал:

 - А-а! Городская барышня изволила пожаловать!

 - Аугуст! — умоляюще произнесла мать Стийны.

Она стояла между мужем и дочерью, не зная, что делать. И Типа в растерянности прыгал то к Стийне, то к ее отцу.

 - Иди отдыхать, Аугуст, — попросила мать.

 - Отдыхать? — Мужчина усмехнулся. — А чем же эта финтифлюшка будет кормиться, если рабочий человек будет отдыхать? Небось голод домой пригнал, а?

 - Пойдем, — сказала мне Стийна и повернулась на прощание к отцу. — Опять ты пьян!

Только теперь он заметил меня.

 - Ишь, какую хорошенькую с собой привезла! Нет, ну почему бы городским финтифлюшкам не скакать туда-сюда, если деревенский мужик вкалывает на работе!

Он плюхнулся на стул у стола, Стийна дернула меня за рукав, надо было как-то попрощаться, но сказать: "Всего доброго!" показалось мне неуместным.

Выйдя на шоссе, мы все еще продолжали молчать. Мимо нас мчались только личные машины, никто даже не притормозил.

 - Ну, убедилась теперь, что у меня тоже есть родители? — сказала наконец Стийна.

 - Твоя мама мне понравилась.

 - А отец? — Стийна усмехнулась.

 - Послушай, может, он вовсе не твой отец?

 - Мой. К сожалению. Родной, абсолютно родной папочка.