Четыре сестры-королевы
Шрифт:
– А граф де Понтьё не будет с нами сегодня пировать? – с огоньком в глазах спрашивает он у Генриха. – Не добавить ли мне пару капель кое-чего в его воду для омовения рук? Скажем, настойки паучника, чтобы улучшить пищеварение?
Дядя, удостоившийся сидеть за одним столом с королем за свою помощь в деле с Понтьё, указывает Элеоноре на молодого человека:
– Видишь, как ловок Лестер? Отметь также восторг твоего мужа. Симон де Монфор умен и амбициозен. Ты должна с ним подружиться.
Она широко улыбается, когда Монфор подносит ей чашу для омовения рук.
– Сегодня вы меня обслуживаете, monsieur?
От его прочувствованного взгляда у нее пробежали мурашки по спине.
– Английские лорды любят деньги, моя госпожа.
Она окунает руки в воду и вытирает полотенцем, которое он подал.
– Вы заплатили Норфолку? Сколько?
– Много меньше, чем стоит такая привилегия, – прислуживать самой красивой королеве в мире.
Она открывает кошелек у себя на поясе и достает несколько монет:
– Это будет достаточной компенсацией?
При взгляде на серебро глаза у него заблестели. Ага! Тоже денежки любит.
– Пожалуйста, возьмите, monsieur, в подарок от меня.
– Благодарю, моя госпожа, но не могу…
– Ш-ш-ш! Король услышит, что вы отвергаете подарок его королевы, monsieur. У него ужасный характер.
Граф берет монеты, целует их и кладет в свой кошелек.
– Я зашью их в рубашку, чтобы носить рядом с сердцем.
– Если даже он их действительно зашьет, они там долго не задержатся, – усмехается дядя, когда Монфор удаляется. – Граф Лестер крайне стеснен в средствах.
Симону, младшему сыну графа Монфора, казалось, была уготована участь священнослужителя, сообщает Элеоноре дядя. Но у него обнаружились другие амбиции. Он уговорил самого старшего из братьев уступить ему права на графство Лестер, затем поехал в Англию и подал прошение Ранулфу, графу Честеру – попечителю Лестера, – вернуть ему титул и земли. Вскоре он завоевал благосклонность Ранулфа, а с ней и Лестер.
– Симон прибыл ко двору пять лет назад по протекции Ранулфа и с тех пор неотлучно здесь, – говорит дядя. – Он упорно добивается влияния на короля и двор.
– Должно быть, действительно боек на язык, – замечает Элеонора.
– Смотри, как легко он вытянул у тебя деньги.
Элеонора усмехается:
– Не ты ли советовал мне подружиться с ним?
– И ты выбрала самый дорогой способ. Замок Лестера был заброшен много лет и сейчас кое-как восстанавливается. Графу нужны доходы – и немалые, – если он хочет его отстроить заново.
– Ему нужно жениться на богатой наследнице.
– Это его единственная надежда. К несчастью, нынче богатые наследницы – редкость. А Монфору нечего предложить, кроме красивой внешности и сладких речей.
Усевшись перед советом насупленных баронов, Генрих бросает выразительный взгляд на Элеонору: видишь, что мне приходится терпеть? Он прокашливается и начинает снова:
– Как правитель Германии и Италии, император Священной Римской империи является ценным другом Англии.
Примерно пятьдесят сидящих перед ним баронов начинают роптать. Некоторые скрестили руки на груди.
– Папа могущественнее императора, и он ненавидит Фридриха, – говорит седобородый граф Кент [28] . –
Почему бы не последовать примеру французского короля и не сохранить в их споре нейтралитет? – Он качает кудлатой головой. – Как твой бывший наставник, Генри, я думал, что научил тебя с большей мудростью выбирать друзей.– Теперь вы мне не наставник, сэр Хьюберт, а королевский подданный, – обрывает его Генрих. – И вы должны обращаться ко мне соответственно. – Он снова не сдержался. Пора вмешаться Элеоноре.
28
В XIII веке графом называли владельца графства, а слово «барон» обозначало титул, дающий определенные права, поэтому граф Кент заседает в совете баронов.
– Король уже заложил приданое за брак его сестры с императором, – говорит она. – Он сделал это с добрыми намерениями, уверенный, что вы признаете ценность Фридриха как союзника. Что он сделал не так?
– То, что заложил приданое, которое не может выкупить, – ворчит граф Кент.
– Так вы думаете, что союз ничего не стоит? – спрашивает Элеонора.
Он бледнеет:
– Этого я не говорил, госпожа.
– Тогда сколько же он стоит? Пять тысяч серебряных марок?
– Определенно…
– Десять тысяч? Двадцать? Или мы должны спросить, во сколько нам обойдется оборона, если император нападет? Потому что, если мы не заплатим, он нападет.
Встает Гилберт Маршал, граф Пембрук:
– Ваша Милость, не забывайте: ваша власть зависит от повиновения баронов. Мы не примем нового повышения налогов. Куда ушли деньги, что вы взяли с нас недавно? Разве они не предназначались на оплату приданого императрицы?
– Потрачены на свадьбу короля с иностранкой и ее коронацию, не иначе, – замечает Роджер де Куинси, граф Винчестер. – Мне говорили, на пиру подали тридцать тысяч блюд.
– Это сильное преувеличение! – возвышает голос Генрих. – А насчет того, что моя королева – «иностранка», то интересно бы выяснить, у кого из вас течет в жилах только английская кровь.
– Вы должны знать, что мы уже изошли кровью, оплачивая ваши глупости, – ворчит сэр Хьюберт.
Симон де Монфор, прислонившись к дальней стене, безразлично усмехается:
– Идеи становятся глупыми, едва придет срок платить. Когда король предложил союз с Фридрихом, этот же совет поддержал его.
– Это было два года назад, – сопит граф Винчестер, – а насчет брака он мог бы посоветоваться с нами, но он отдал руку леди Изабеллы без нашего голосования.
– Я виноват в том, что императору надоело ждать? – Генрих смотрит на Монфора, словно тот, а не он сам, король. – Пока бароны размышляли, он мог жениться на ком-нибудь другом.
– Совет в таком количестве не может собираться чаще. У нас много и своих дел, – говорит Симон. – Наш король вправе принимать спешные решения без нашего утверждения. Будь советников меньше – тогда другое дело.
Дав Генриху повод созвать Совет Двенадцати, Монфор удаляется в тень, и все о нем забывают, кроме Элеоноры. Ее золовка права: он действительно необычайно красив. Только глаза нарушают совершенство – не столько их разрез или цвет, сколько выражение. В них таится что-то жесткое, черствое. Холодное.