Четыре сестры-королевы

Маргарита молча раскачивается, сдерживая смех. Неужели она одна здесь видит правду? Эта штуковина – жалкая подделка. Император Балдуин одурачил Францию, чтобы наполнить свои опустевшие сундуки. Конечно же, архиепископ должен понимать это, – но нет, закрыв глаза, он продолжает совершать латинскую литургию и помахивать скипетром.

Людовик сдергивает накидку, его примеру следует Роберт. А потом, словно сговорившись, они снимают туфли, рейтузы, камзолы, ремни и кольца и падают на колени в одних нижних сорочках – у Роберта из тонкого выбеленного льна, а у Людовика власяница из козьей шерсти. Кожа у Людовика вокруг шеи загрубела и покрылась кровавыми волдырями от шерсти; когда он поднимает руку к небесам, то открывает длинные, словно резаные, раны, красные полосы на предплечьях. Маргарита отводит глаза, ей хочется, чтобы он исчез, однако остальные смотрят на голое, изможденное тело ее мужа, который снова пытается изобразить из себя Господа.

В толпе удивленно шепчутся, когда братья встают. Некоторые в благоговении падают на колени – именно это и нужно сейчас Людовику. Рядом с ним Роберт напоминает ощипанного цыпленка, из-под сорочки торчат костлявые тонкие ноги. Его лицо тоже блестит от благочестивых слез, словно это не он на прошлой неделе в Фонтенбло высыпал мусор из окна на голову уходившего графа Шампанского, после чего пронзительно захохотал на весь замок. Тем временем Тибо сжимает локоть Белой Королевы, словно она (или он сам?) вот-вот провалится сквозь пол.

Держа сомнительный ларец перед собой на вытянутых руках, Людовик спускается с высокого алтаря; его лицо трагично, как будто перед ним лежит истерзанное и иссеченное тело Господа. Роберт идет с ним к дверям собора, его взгляд перемещается с трясущегося золотого ларца на исступленную толпу, еле сдерживаемую королевской стражей. Люди тянут руки, чтобы прикоснуться к реликвии. Королева-мать с Альфонсом и напыщенным Тибо по бокам проталкивается перед Маргаритой, оставив ее в хвосте процессии вместе с престарелой королевой Ингеборгой.

– Представляешь, каким несчастным должен чувствовать себя Господь, – говорит Ингеборга, заметив, как она покраснела. – Умер на кресте Он, однако слава достается Бланке.

Что остается Маргарите, кроме как идти с высоко поднятой головой, как королева, каковой она и является? Она смотрит по сторонам, переводит взгляд с одного лица на другое, но все смотрят на ларец, на босого короля, на бьющуюся в истерике Бланку. То есть почти все.

Вон там какой-то юноша поймал ее взгляд. Он моложе ее, еще не совсем мужчина, и в богатых сине-золотых одеждах – это цвета Шампани. Его глаза бегают. Он все понимает. Маргарите приходится отвести взгляд, чтобы не рассмеяться.

На улице истерия. Горожане в простых холщовых и в изысканных алых одеждах, проститутки в желтых чепцах, матери с детьми, нищие в отрепьях – все толкутся в стремлении взглянуть на так называемый венец, топча в своем безумии несчастных, которые упали. Стража бьет по рукам, тянущимся к королевской семье, но какой-то старик подползает незамеченным к ногам Людовика и хватает его за лодыжку. Один из рыцарей приставляет острие меча к руке бедняка, колет дряблую кожу – но в это мгновение Людовик отдает ларец Роберту и отстраняет клинок. Старик съеживается и закрывает голову руками. Людовик швыряет меч на землю и встает перед бедняком на колени.

– Что тебе нужно, друг мой?

– Я болен, мой господин. Я страдаю при каждом вздохе. Помогите мне, пожалуйста.

Людовик кладет руки на голову старика. Маргарита отворачивается, подавляя желание убежать от этого кощунства. Вместо этого она идет к королевской карете, чтобы дождаться в ней мужа, подальше от безумия, вызванного запылившимися прутиками. И чтобы не смотреть, как сияет Людовик.

Маргарита не видела столько жизни в его сонных глазах со дня их свадьбы. Скоро, поощренный отцом Жоффреем, он, может быть, станет поживее и в других делах. Маргарита разглаживает юбку, подкрашивает губы и ждет.

Но из открывшейся двери кареты на сиденье забирается Бланка.

– Людовик и Роберт понесут венец в Париж – пешком! – Она улыбается так гордо, словно эта идея пришла на ум ей – как, наверное, и было.

– Пешком? Это займет больше недели. – Ну и дураки эти французы, легковерны, как дети! Маргарита чуть не расхохоталась, но по холодному взгляду свекрови поняла, что с зачатием ребенка опять придется повременить.

– Я предполагаю увидеть их не раньше чем через две недели. Ноги у них нежные.

– Они пойдут босиком?

– Что такое несколько волдырей по сравнению с муками Господа по пути на Голгофу? – Глаза Бланки наполняются слезами. – Иисуса секли, издевались над Ним, толкали на землю, пока Он нес Свой крест на спине и Терновый венец колол Ему голову.

Маргарита выглядывает в окно и видит Людовика и Роберта, ковыляющих по каменистой дороге; лицо Людовика светится от восторга, а Роберт улыбается через силу.

– Сам Терновый венец находится сегодня в руках Людовика, – настаивает Бланка.

Маргарита больше не может сдерживаться:

– Венец в руках у Людовика не сможет оставить следа даже на непропеченном хлебе, не то что исколоть до крови человека.

Бланка в ужасе замирает с разинутым ртом:

– Ты сомневаешься в слове Божьем?

– Я сомневаюсь в слове Балдуина. Вы не задумывались, королева-мать? О шипах? У нашего венца их нет. Где они?

– Шипы удалили перед тем, как венец прибыл во Францию. Для безопасности. Они касались крови Христовой, и их нельзя возить туда-сюда без охраны.

– Так что же приобрела Франция за свои деньги?

– Престиж, наивная девочка. Славу. Честь обладания самой важной реликвией нашего Господа. – Ее тон смягчается. – Скоро мы будем владеть и частью Истинного Креста. Император согласился и его продать Франции.

Маргарита не настолько глупа, чтобы закатить глаза. Спорить с Бланкой – пустая трата времени.

– Наверняка мы скоро поедем, королева-мать. Вы не поспешите в вашу карету?

– Я поеду с тобой. Нам есть что обсудить.

– Вряд ли вам будет интересно услышать, что я скажу, моя дорогая свекровь. – Маргарита силится говорить как можно любезнее.

– Я думала обсудить твою бездетность и нужду Франции в наследнике престола.

Маргарита нащупывает за спиной задвижку кареты. Возможно, ей лучше пойти пешком вместе с Людовиком. Лучше босой идти в Париж, чем слушать разглагольствования Бланки. Увы, карета трогается. Бланка снимает свою корону и кладет на сиденье между ними. Говоря, она проводит языком по губам.