Четыре сезона

Выдуманный полубезумный принц, ставший международным литературным идолом, обзывает совершенно неповинную в его душевных страданиях родину «тюрьмой, одной из худших в мире, со множеством затворов, темниц и подземелий». Мать Гамлета, королева Гертруда, глубоко аморальная женщина, возлегшая с братом и убийцей своего мужа, называет подданных «дрянными датскими собаками». И так на протяжении без малого двухсот страниц! Ну кому в Копенгагене или в Хельсингере, скажите, понравится читать все это, вышедшее из-под пера человека, и с датчанами-то, скорее всего, не бывшего знакомым? О том, что есть такой английский драматург Шекспир, почтивший своим талантом здешнее северное захолустье, свидетельствует только вмурованная в стену внутреннего дворика замка мемориальная доска.

Кронборг (поначалу замок назывался «Кроген» — «Крючок») возвели лет шестьсот назад на плоской гранитной скале среди дюн на самом севере острова Зеландия, напротив шведской крепости Хельсингборг. Строили замок вовсе не в качестве места, где «постель датских королей стала ложем блуда и кровосмешений», как замечает Шекспир, а чтобы охранять от пиратов пролив Эресунн. Идея в конце XIV века пришла в голову самой предприимчивой из датских королев, Маргрете I. В более-менее нынешний вид Кронборг два с лишним века спустя, как раз в шекспировские времена, привел самый продвинутый из «державных Датчан», Кристиан I. Этому Кристиану, бессменно просидевшему на престоле шестьдесят лет, Дания обязана и роскошью исторических кварталов Копенгагена, и появлением упомянутой сказочником Андерсеном Круглой башни, и элегантным дворцом Росенборг, и садами вокруг него, да и всей славой маленькой, но самодостаточной и оттого почти всегда миролюбивой морской державы. Любитель дорогой элегантности, Кристиан попытался превратить Кронборг в достойную престола резиденцию, но суровая военная мысль оказалась здесь сильнее беспечной праздности придворных. Основательный, как бабушкин сундук, Кронборг без удовольствия принимал кутежи и балы, зато надежно защищал пролив и побережье от неприятелей, а с транзитных судов датчане драли за это немилосердную пошлину.

Светская жизнь в Кронборге захирела к концу XVIII столетия, к той поре датские генералы окончательно вытеснили из замковых пределов датских принцев. Военные отплатили за гостеприимство как могли: фортификационную линию вокруг высокого прямоугольника замковых стен построили в виде огромной короны. Странноватый архитектурный стиль, жемчужиной коего и слывет Кронборг, смесь витых игривых башенок с неприступными редутами и контрфорсами, окрестили «северным ренессансом». Такой была старая датская догма.

Эти могучие стены ни приступом не взять, ни пушечным ядром не пробить. Не королевское Кронборг место, таких мрачных строений еще поискать, хотя хватает вокруг и каменных завитушек, и мраморных статуй Нептуна и Меркурия, символов мореходства и торговли, двух опор датского королевского могущества. На протяжении тысячелетней истории самой старой в Европе монархии датчане куда больше торговали, чем воевали, и кронборгские солдаты, «друзья страны и люди датской службы», находили время даже для того, чтобы выращивать цветы для королевского стола. Военных из Кронборга восемьдесят лет назад выдавила новая политическая география, и с той поры в замке — не благородные покои и не солдатские казармы, а музейные экспозиции. Изящный кассир с манерами, заставляющими вспомнить имя автора скульптуры Хольгера, пробует на паре британского типа рябых дам рыночный подход: «Вас интересует shipping?» — хищно полуутверждает он, явно намереваясь отправить теток в морской музей. Те не сдаются, они ведь на Гамлета приехали смотреть, а в свободное от истории и литературы время им явно куда больше по душе shopping. Но и большой сувенирный магазин в Кронборге их разочаровывает. Единственный след, оставленный здесь Гамлетом, — синий декоративный рисунок: тридцатилетний принц-мальчик держит в вытянутой руке череп бедного королевского шута.

Считается, что Шекспир создал эту бессмертную трагедию в 1600 году. Сюжет он позаимствовал, вероятнее всего, у английского писателя Томаса Кида, который в свою очередь переписал сочинение одного французского автора, а тот воспользовался сказанием из датской хроники о принце Амлете начала XIII века. Так или иначе, в Кронборге вымысел оказался сильнее реальности: самых доверчивых туристов возят сюда плакать над несуществующими могилами Гамлета и Офелии, а довольствоваться им приходится лишь сведениями о том, что в этих исторических декорациях бессмертную трагедию играют уже без малого двести лет. За вдохновением в Хельсингер-Эльсинор приезжали лучшие Гамлеты мирового театра, Лоуренс Оливье и Ричард Бартон.

С людской любознательностью, даже лишенной оснований, ничего не поделаешь. Туристы ищут Гамлета и там, где его нет. Принц Датский тенью встал в общий ряд достопримечательностей Копенгагена и окрестностей: «Кронборг (замок Гамлета, казематы) — $3–9; обед или ужин в турецком ресторане — $12; музей скульптора Торвальдсена — бесплатно; зоопарк — $4–8; пивоваренный завод „Карлсберг“ + дегустация пива — бесплатно».

Все в мире преходяще, кроме датской монархии. Нынешнего принца Датского зовут Фредерик; этот-то понапрасну не терзался гамлетовскими вопросами и уже женился. Под венец, к алтарю копенгагенского собора Пресвятой Богоматери, 35-летний кронпринц отвел простую австралийскую девушку Мэри Элизабет Дональдсон, дочь университетского профессора математики и секретарши. Нравы наследника престола долго беспокоили нацию — в молодости Фредерик чрезмерно дружил с фотомоделями, но в конце концов остепенился. А Мэри всем, кроме цвета крови, оказалась хороша; в частности, и тем, что в ее прошлом даже самые дотошные журналисты не нашли компрометирующих обстоятельств. Первые тридцать лет биографии новоявленной принцессы расцветило разве что увлечение ветеринарией, а самую «спорную» характеристику Мэри дал ее школьный учитель: «симпатичная девочка с приятной улыбкой». Так что проклятие современных королей — женитьба принца на буфетчице или стюардессе — семью датской королевы Маргрете II и принца Хенрика из династии Глюксборгов счастливо минуло. «Великие в желании не властны», — утверждал Шекспир в «Гамлете», но разве справедливо это теперь?

…В Кронборге тянет покурить не в подземных казематах, а за последним крепостным валом, на высоком берегу над холодной весенней водой Эресунна. Жиденькое солнце безуспешно старается согреть стальную балтийскую волну. Как ни кутайся в плащ, от порывистого ветра не убережешься, зажигалка настойчиво, раз за разом, гаснет, хоть кремень сточи. «У паруса сидит на шее ветер», — во-он косой белый треугольник, легкая яхта меняет галс и несется прочь, быть может, к проливам с гортанными нордическими названиями Каттегат и Скагеррак, за которыми — Северное море. Самая удобная скамейка, лицом к Швеции, установлена на спине равелина Береговой батареи, наверное, как раз отсюда замковые канониры целили в пиратские шхуны. Справа и сзади, за Свиной башней — «площадка перед замком», которую Шекспир, будь он знаком с планом Кронборга, отрядил бы для первой встречи Горацио с призраком отца Гамлета. Но шекспировский Эльсинор — конечно, не датский Кронборг, и вот эту гамлетовскую строфу:

У тех, кто с этой кручи смотрит в море И слышит, как оно ревет внизу, Там поневоле сами возникают Отчаянные помыслы в мозгу, —

следует воспринимать всего лишь как литературное преувеличение. Не сыскать в окрестностях Кронборга ивы, со сломанной ветви которой сорвалась «в рыдающий поток» несчастная Офелия. Каменные и земляные крепости вокруг замка окружены похожим на чинный графский пруд тишайшим водяным рвом, по стекольной глади которого скользят лебединые пары. Не видно и кладбища, где жонглировал черепами безутешный принц, воспевая «государыню Гниль», где он на последней странице трагедии уснул навеки, «убаюкан пением херувимов». Да и херувимов тоже не видать.

Конечно же, трагедия Шекспира — не про Данию, не про Эльсинор, не про Гамлета, а про бессмертную человеческую душу и ее бессилие в борьбе со злом. Как витиевато сказал советский критик, «даже собственноручно казнив преступного узурпатора, Гамлет не может вправить на место суставы вывихнутого времени». Но и не один Гамлет бессилен.

Сигарета выкурена до фильтра, ветер пронизывает до костей. Настроение, даром что день ясный, невеселое. Обратно, от замка к городу, дорога ведет краем закованного в бетон моря. На обочине стоит странный памятник современного искусства: веселящиеся рыбы клюют тела утонувших рыбаков. Шекспир не был в Дании. Гамлет, к вящей радости датчан, не жил ни в Кронборге, ни в Хельсингере. Гамлет не жил вообще, Гамлета нет и не было.

Вот завершающая авторская ремарка трагедии: «Похоронный марш. Все уходят, унося тела, после чего раздается пушечный залп».

ВЕСНА. ВОСТОК

Чужая речь

…От московского берега были перекинуты два громадных моста. Один цепной, тяжкий, Николаевский, ведущий в слободку на том берегу, другой — высоченный, стреловидный, по которому прибегали поезда оттуда, где очень, очень далеко сидела, раскинув свою пеструю шапку, таинственная Москва.

Михаил Булгаков, «Белая гвардия»

В мире, уверен, нет другой страны с населением в пятьдесят миллионов человек, столичные жители которой так привычно и легко, без малейших признаков стеснения, говорили бы друг с другом на иностранном языке. Киев, быть может, и думает по-украински, но изъясняется все еще по-русски, родная речь и после многих лет независимости здесь не в моде. Вывески с названиями улиц и учреждений на украинском да прилавки книжных магазинов, где, кроме школьной классики и специальной литературы, остальное — и Чейз, и Маринина, и Тополь — в знакомых обложках без всякого акцента лишь подтверждает тезис о добровольной лингвистической недостаточности. Украинский язык звучит на государственных телевидении и радио, но куда более динамичный коммерческий эфир забит русскими шлягерами. Зубоскальство москалей по тому поводу, что в украинских учебниках литературы Гоголь считается зарубежным писателем, в Киеве из непритязательной шутки превращается еще и в подтверждение раздвоенности национального сознания. Два гетмана, Хмельницкий и Мазепа, тянут потомков каждый в свою сторону. И самый знаменитый среди москвичей киевлянин, Михаил Булгаков, в родном городе не прижился. Как немецкоязычный еврей Кафка в Праге, Булгаков, русский с татарскими корнями, стал для воспетого им Города чужеродной туристической аттракцией.