Четыре угла
Шрифт:
Позади недовольно пробурчали. Очередь. Желающих натереть себе счастья и удачи много. Не хорошо, Полина, жадничать…
Подмигнув дедушке, Полина прошествовала по деревянному мосту и ступила на брусчатку, сохранившуюся еще с немецких времен и до сих пор в некоторых местах разрезанную старыми железнодорожными рельсами.
Полина остановилась, ощутив несильный толчок в спину. Обернулась и была награждена недовольным взглядом женщины в шляпе. Огромное количество народа не позволяло так опрометчиво останавливаться, но девушке было все равно. Послав ей ответный посылающий далеко и надолго взгляд, Полина подняла голову
Мало кто знает, что изображено на этом флюгере.
А Полина знала. И это щекотало девушку внутри, делая ее среди всех особенной! Когда-то Дмитрий Анатольевич Макеев, отец девушки, доктор исторических наук и кандидат искусствоведения, поведал легенду, что кафедральный флюгер выполнен в виде русалки. И когда по весне начинают атаковать город ураганные ветры, флюгер поворачивается в обратную сторону от вихря и указывает на то место реки Преголи, где тонут люди.
Робко улыбнувшись себе, Макеева откусила добрый кусок чуроса и отправилась вокруг Кафедрального собора. Потопталась у могилы И. Канта, поглазела на сувенирные киоски, усыпанные изделиями из янтаря, и примостилась на первый ряд деревянного амфитеатра.
Марципан щекотал нос, а остывший чай приятно успокаивал размотанные нервы…
Полина запрокинула голову и посмотрела в голубое небо, по которому неторопливо и размеренно плыли кудрявые облака. Теплый ветер прикоснулся к лицу и пробрался под футболку. Девушка передернула плечами.
Ей было хорошо. Воистину хорошо и уютно. Она давно не ощущала чувства умиротворения, и терять эту ниточку не хотелось.
И домой не хотелось тоже.
И как никогда одиночества не хотелось.
Пусть она позже пожалеет… А она, несомненно, пожалеет, но сейчас Полина так чувствовала…
Разбудила телефон и открыла номер телефона, которым она не собиралась никогда пользоваться…
Не давая себе времени передумать, нажала на кнопку вызова, поднесла трубку к уху и уставилась на белобрысого мальчонку, управляющего красным воздушным змеем, разрезающим голубое небо алыми бороздами.
Гудок.
Второй.
Пусть не возьмет… Господи, пусть он не возьмет!
Третий…
– Да?! – прозвенел в трубке веселый, слегка хриплый голос. – Слушаю.
– С Днем рождения, – просипела Полина, зажмурившись. Это не выглядело праздно, это выглядело жалко. Голос на том проводе молчал. Дыхание только говорило. Тяжёлое, частое, грузное. Словно под дых невидимого собеседника ударили. – Это Полина.
Смешная… Да этот голос Гризманн узнал бы среди тысячи полифонических звуков.
У Роберта дар речи пропал. Дыхание перехватило.
Разве мог он мечтать о таком подарке?
Гризманн смерился с тем, что она не позвонит. Уговаривал себя, убеждал, принуждал усмириться.
А она позвонила…
Парень откашлялся прежде, чем выдавить из себя слова.
– Я тебя ждал, – на выдохе, еле-еле слышно произнес и сам испугался. – Очень долго ждал, – прошептал.
Всю жизнь… всю жизнь ждал…
Полина закрыла глаза. Крепко стиснула веки и мотнула головой.
Молчала. Ничего не могла больше сказать.
Ошибка. Глупая необдуманная ошибка – позвонить Роберту.
– Полина, я сейчас вышлю адрес сообщением, – не оставил сомнениям
шанса Гризманн и прервал звонок.Глава 5.
Воронцов знал, что его никто не ждет.
Вот уже четвертый год не представлял, с кем его бывший лучший друг отмечает свои дни рождения, когда все прошлые именины друзья детства Воронцов и Гризманн отрывались на полную катушку вместе.
Четвертый год Алексей бьется головой о бетонную стену, выстроенную Робертом между ними.
Один неправильный шаг – и он в одночасье лишился всего самого родного и близкого: семьи и лучшего друга. И если причину первого он принимал безусловно и безропотно, то что произошло с закадычными друзьями – Воронцов не понимал. Это случилось с ними сразу после его непоправимой ошибки, но каким образом его личная жизнь сказалась на отношениях с Гризманном – для Алексея оставалось неразгаданной загадкой.
Расплатившись в супермаркете за элитный виски, Алексей не собирался нарушать четырехгодичную традицию. Бросив бутылку на заднее кресло своего внедорожника, Воронцов направился туда, где, был уверен, найдет Гризманна – на загородную дачу его семьи.
Под шинами скрипел гравий.
Уже на подъездной дорожке Воронцов заметил за кованными массивными воротами убегающий в небо сизый дым.
Значит, он не ошибался, и бывший друг по обыкновению жарит мясо на горящих углях.
Тоскливо улыбнулся.
Шашлык всегда был традиционно прерогативой Воронцова, да и уха выходила у парня не хуже, чем у мишленовского повара.
У ворот стояли припаркованными несколько авто. Алексей проехал по неширокой улочке дальше, заглушил двигатель и выполз из машины, прихватив бутылку.
Огляделся по сторонам и потянул носом воздух, пропитанный сырой свежестью и гарью.
Кто бы что ни говорил, за городом дышалось по-иному. Легкие раскрывались, насыщенный кислород проникал в кровь, заставляя голову кружиться. Тишина дачного поселка, периодически нарушаемая воем собак, давила на перепонки.
В двух шагах от него находился покосившийся электрический столб. Воронцов подошёл ближе и поднял голову. На верхушке знакомо бросалось в глаза крупное гнездо, и два красных клюва привычно поглядывали на чужака.
– Здорова, ребята, – прокричал Воронцов двум благородным аистам, уже несколько лет не покидающим свое свитое жилище. – Как поживаете?
Птицы опустили клювы, смерили парня настороженным взглядом и, встряхнув длинными шеями, спрятались в гнезде.
Воронцов усмехнулся и подошел к тяжелой мощной двери, за которой еле слышно доносилась музыка ни о чем. Фоновая, без слов… Под такую Гризманн всегда любил повтыкать и запариться.
Алексей с чувством глубокой тоски засунул виски в подмышку и провел по отросшим волосам ладонью, зачесывая их назад.
Не раздумывая, нажал на звонок.
Загородную дачу семьи Гризманн сложно было назвать дачей в буквальном понимании. Двухэтажный добротный кирпичный дом больше походил на коттедж, в котором можно было провести лет пять, не выходя на свет Божий и ни в чем не нуждаясь. В подвале имелся даже небольшой винный погреб с коллекционным алкоголем, привозимый отцом Роберта из разных стран, а на цокольном этаже – подогреваемый бассейн, в котором молодые парни куролесили не по-детски.