Четыре вечера с Владимиром Высоцким

Но в основном ему, конечно, не давали спеть ни по радио, ни по телевидению, и он мало снимался почему-то. Для такого уровня актера все-таки странно, что он снялся не очень много. Нет, ему было нелегко, конечно. Ему было нелегко.

Рязанов. Но это его не озлобило.

Влади. Я, вы знаете, думаю, что надо все-таки слушать то, что он сам писал об этом, по любому поводу. Потому что он на все ваши вопросы уже ответил…

Я несла свою Беду По весеннему по льду. Обломился лед — душа оборвалася, Камнем под воду пошла, А Беда, хоть тяжела,— А за острые края задержалася. И Беда с того вот дня Ищет п свету меня, Слухи ходят вместе с ней — с Кривотолками. А что я не умерла, Знала голая ветла Да еще перепела с перепелками. Кто ж из них сказал ему, Господину моему, — Только выдали меня, проболталися. И от страсти сам не свой Он отправился за мной, Ну а с ним — Беда с Молвой увязалися. Он настиг меня, догнал, Обнял, на руки поднял, Рядом с ним в седле Беда ухмылялася… Но остаться он не мог — Был всего один денек, А Беда на вечный срок задержалася…

А теперь мне предстояла встреча с близкими друзьями Высоцкого. Но как определить, кто был более близок?

К кому питал он больше душевной склонности? Тем паче когда умирает крупная личность, оказывается, что друзей невероятное количество. О большинстве из них покойный зачастую даже не подозревал. Но о тех троих, с кем предстояло мне встретиться, разногласий среди окружения Высоцкого, пожалуй, не было. Этих трех все называли одними из самых близких друзей: актер Всеволод Абдулов, кинорежиссер. Станислав Говорухин, золотоискатель Вадим Туманов. Конечно, этот отбор был произволен, и немало еще людей, с которыми Володя действительно дружил, могли бы принять участие в нашем разговоре. Но, как говорится, нельзя объять необъятное. Тем более телевизионная передача имеет свои жесткие рамки. Пока подтягивались Абдулов и Говорухин, мы начали беседу с Вадимом Ивановичем Тумановым. Разговаривали мы на кухне в квартире Высоцкого, где Володя проводил с друзьями не одну ночь, рассказывая, слушая, споря, где он знакомил их со своими новыми песнями.

Вадим Иванович — человек колоритный, самобытный, интересный, с трудной судьбой. В двадцать два года был арестован и попал на Колыму. А после смерти Сталина, когда пришла для него свобода, так и остался на Колыме, возглавил старательскую артель по добыче золота. После рассказов Туманова о своих побегах из лагеря Высоцкий написал песню:

Вадиму Туманову

Был побег «на рывок» — Наглый, глупый, дневной. Вологодского с ног И — вперед головой! И запрыгали двое, — В такт сопя на бегу, На виду у конвоя Да по пояс в снегу. Положен строй в порядке образцовом, И взвыла «Дружба» — старая пила, И осенили знаменьем свинцовым С очухавшихся вышек три ствола. Все лежали плашмя, В снег уткнули носы. А за нами двумя — Бесноватые псы. Девять граммов горячие, Как вам тесно в стволах! Мы на мушках корячились, Словно как на колах. Нам — добежать до берега, до цели, Но свыше — с вышек — все предрешено. Там, у стрелков, мы дергались в прицеле, Умора просто, до чего смешно. Вот бы мне посмотреть, С кем отправился в путь, С кем рискнул помереть, С кем затеял рискнуть. Где-то виделись будто. Чуть очухался я, Прохрипел: «Как зовут-то? И какая статья?» Но поздно — зачеркнули его пули Крестом: в затылок, пояс, два плеча. Ая бежал и думал: «Добегу ли?» — И даже не заметил сгоряча. Я к нему, чудаку: Почему, мол, отстал? Ну, а он — на боку И мозги распластал. Пробрало! Телогрейка Аж просохла на мне. Лихо бьет трехлинейка — Прямо как на войне. 76 Как за грудки, держался я за камни. Когда собаки близко — не беги! Псы покропили землю языками И разбрелись, слизав его мозги. Приподнялся и я, Белый свет стервеня, И гляжу: «кумовья» Поджидают меня. Пнули труп: «Сдох, скотина!.. Нету проку с него». За поимку — полтина, А за смерть — ничего. И мы прошли гуськом перед бригадой, Потом — за вахту, отряхнувши снег. Они — обратно в зону, за наградой, А я — за новым сроком за побег. Я сначала грубил, А потом перестал. Целый взвод меня бил, Аж два раза устал. Зря пугают тем светом: Тут — с дубьем, там — с кнутом. Врежут там — я на этом, Врежут здесь — я на том. Я гордость под исподнее упрятал — Видал, как пятки лижут гордецы! Пошел лизать я раны в лизолятор, Не зализал — и вот они, рубцы. Надо б нам вдоль реки — Он был тоже не слаб, — Чтоб людям не с руки, А собакам — не с лап. Вот и сказке конец: Зверь бежал на ловца — Снес, как срезал, ловец Беглецу пол-лица. Все взято в трубы, перекрыты краны, Ночами только ноют и скулят… Но надо, надо сыпать соль на раны, Чтоб лучше помнить: пусть они болят.

Рязанов. Вадим Иванович, как случилось, что вы встретились? Вреда бы вы вращались в разных мифах совсем.

Туманов. Познакомились в 73-м году. В общем-то, не случайно, я стремился к этому. Меня познакомил человек, которого сейчас уже, к сожалению, нет. Ая до этого слышал и уже любил песни Высоцкого. Было в них для меня что-то родственное. Очень точно о Колыме писал. Я потом очень удивился, когда узнал, что он совершенно не бывал в этих местах.

Рязанов. А что вас все-таки объединило? И по возрасту разные, и по образу жизни.

ТУМАНОВ. Это сложный вопрос, я, наверное, не смогу даже ответить. Как обычно дружат люди? Много у нас тем было, интересующих нас обоих. Много разговоров.

Здесь, в квартире, бывали еще Слава Говорухин, Сева Абдулов. Споры получались. Мы о чем-то говорили, говорили. Спохватимся — уже утро. Разбегались, а назавтра снова.

О Володе говорят, что он хорошо заваривал чай, это совершенно неправильно. Он заваривал его как попало, просто много сыпал из разных банок. Когда хвалили его чай, он мне подмигивал, что вроде да. Просто сыпал много из разных банок, и получалось наваристо.

Рязанов. Скажите, у Волсщи были при жизни враги или, скажем, люди, которые его не любили?

Туманов. У Володи было, думаю, очень много врагов. Вы знаете, это сложная тема, а особенно, наверное, в мирю писателей и поэтов. Здесь, мне кажется, особо.

Не могу забыть эпитафию. Она появилась после смерти Володи. Я помню ее не всю. Она неизвестно кем написана, но довольно бойко.

Ему велели словом бойким Повсюду сеять гниль и плесень И черпать из любой помойки Сюжеты ядовитых песен.

Чувствуется, что она написана профессионально. Правда, человек, написавший эту гадость, решил остаться неизвестным…

Рязанов. Скажите, пожалуйста, Вадим Иванович, а как вы встречались с ним? Он ездил к вам туда, на прииски?

Туманов. Он бывал у меня и в Бодайбо, бывал у меня и в Пятигорске, и в Крыму, ездили мы вместе в Ленинград.

Рязанов. Меня интересуют те сюжеты, которые у него возникли на приисках. Например, песня о речке Ваче была написана под влиянием, очевидно, каких-то общений с вами, золотоискателями?

Туманов. Совершенно точно. Значит, есть такая в районе Бодайбо речка Вача, это совершенно все точно, и месторождение Вача. Работают там очень сильные люди, мужественные. Есть и такие, которые любят выпить. И пили, и пропивали, и снова зарабатывали. И там был один тип такой… Володе рассказали историю про этого парня, который работает много лет и всегда приезжает после отпуска «голенький» обратно. Песенка получилась смешная…

ПРО РЕЧКУ ВАЧУ И ПОПУТЧИЦУ ВАЛЮ

Под собою ног не чую, И качается земля. Третий месяц я бичую, Так как списан подчистую С китобоя-корабля. Ну, а так как я бичую — Беспартийный, не еврей, — Я на лестницах ночую, Где тепло от батарей. Это жизнь — живи и грейся! Хрен вам, пуля и петля! Пью, бывает, хочь залейся, — Кореша приходят с рейса И гуляют от рубля. Руль не деньги, руль — бумажка, Экономить — тяжкий грех. Ах, душа моя — тельняшка В сорок полос, семь прорех. Но послал Господь удачу, — Заработал свечку оц, Увидав, как горько плачу, Он сказал: «Валяй на Вачу, Торопись, пока сезон». Что такое эта Вача, Разузнал я у бича — Он на Вачу ехал плача, Возвращался — хохоча. Вача — это речка с мелью В глубине сибирских руд. Вача — это дом с постелью, Там стараются артелью, Много золота берут. Как вербованный ишачу, Не ханыжу, не торчу. Взял билет, лечу на Вачу, Прилечу — похохочу. Нету золота богаче — Люди знают, им видней!.. В общем, так или иначе, Заработал я на Ваче Сто семнадцать трудодней. Подсчитали — отобрали За еду, туда-сюда, Но четыре тыщи дали Под расчет — вот это да! Рассовал я их в карманы, Где и руль не ночевал, И поехал в жарки страны, Где кафе да рестораны, — Позабыть, как бичевал. Выпью — там такая чача! — За советчика-бича. Я на Вачу ехал плача, Возвращаюсь хохоча. Проводник в преддверье пьянки Извертелся на пупе, То же и официантки, А на первом полустанке Села женщина в купе. Может, вам она — как кляча, Мне — так просто в самый раз! Я на Вачу ехал плача, Возвращаюсь веселясь. То да се, да трали-вали, — Как узнала про рубли, Слово по слову у Вали — Сотни по столу шныряли, С Валей вместе и сошли. С нею вышла незадача, Я и это залечу, Я на Вачу ехал плача, Возвращаюсь — хохочу. Суток пять как просквозило. Море вот оно — стоит. У меня что было — сплыло, Проводник воротит рыло И за водкой не бежит. Руль последний в Сочи трачу— Телеграмму накатал: «Шлите денег — отбатрачу, Я их все прохохотал». Где вы, где вы рассыпные? Хоть ругайся, хоть кричи. Снова ваш я, дорогие — Магаданские, родные — Незабвенные бичи! Мимо носа носят чачу, Мимо рота — алычу… Я на Вачу еду — плачу, Над собою хохочу.

Рязанов. Как проходили его выступления у вас на прииске?

Туманов. Между Бодайбо и Иркутском авиационные рейсы. И вот ребята узнали, что приехал Высоцкий.

Летчики, командиры самолетов взяли и отложили рейсы.

Можете представить, что там потом их ожидало? Три самолета вылетели с опозданием на три часа.

Рязанов. Уже после концерта?

Туманов. После. Рейсы отложили! Самолеты, правда, небольшие — «Ан-24». Но все-таки… Вот его популярность…

Тем временем подошли Всеволод Абдулов и Станислав Говорухин. Расположились на знакомой им кухне, в той же обстановке, только хозяина не было среди них.

Говорухин. Для Володи общение с людьми было как форточка в мир. Он с жадностью слушал все новое, что приносили сюда люди. Вот, скажем, Вадим Иванович Туманов, человек исключительно сложной, редкой судьбы. Так Володя, используя его жизненные наблюдения, «выжимал» у него сведения в течение нескольких лет.