Четырех царей слуга

— Когда по царской воле под Чигиринской крепостью устраивали переправу на глазах войска великого визиря, то по моему приказу и собственноручному чертежу...

Военно-инженерные познания шотландца сослужили хорошую службу для «армии» князя Фёдора Юрьевича Ромодановского. В ночь на 28-е его полки под проливным дождём переправились через Москву-реку и закрепились на противоположном берегу после «драки» с войсками «польского короля» Ивана Ивановича Бутурлина. Бутырцы, набив себе немало шишек и получив ещё больше хороших синяков, оказались в числе победителей.

На следующий день стороны заключили между собой перемирие до 1 октября. В походных лагерях противников началось пиршество, благо запасов вина, пива и хмельного мёда имелось ещё предостаточно. В воздух палили из мушкетов и пушек. Пороха не жалели, поскольку никто из военачальников на это внимания не обращал. Больше всего палил из всего, что стреляло, сам царь, приговаривая:

— На потешной войне жизнь должна быть как на настоящей. Пусть люди к пальбе привыкают.

Генерал Патрик Гордон, обычно пребывавший возле государя, прибавлял вежливо к сказанному:

— Истинно сказано, ваше царское величество. Привыкнув к вражеской пальбе холостой, фейерверочной, солдат внимания на летящие пули и ядра обращать не будет. Не будет им кланяться на войне.

— Верно говорено. Стрелять в лагерях всю ночь, пока в моей палатке пир идёт...

В первые дни учения «генералиссимус Фридрих», в миру начальник Преображенского приказа, вместе с бомбардиром-преображенцем Петром Алексеевым расположили свои войска в две полевые линии лицом к противной стороне. Бутырский солдатский полк вместе с потешным Семёновским, чьи синие кафтаны солдат и офицеров хорошо просматривались в поле, составили правый фланг позиции.

Главнокомандующие встретились между собой ещё раз — на Кожуховском поле, окружённые свитами из офицеров. Бутурлин и Ромодановский начали разговаривать, «и дошло меж ими до слов досадительных, и, выняв Иван Иванович пистолет, не взывав обычаем кавалерским, по князе Фёдоре Юрьевиче стрелил, но никакого зла ему не сотворил».

После такого объяснения главнокомандующие послали в атаку друг на друга пехоту. Назойливо и безумолчно затрещали барабаны. Произошла яростная свалка, в которой участвовали и бутырцы. Итогом битвы в поле стало некоторое сокращение численности войск: 45 человек с обеих сторон получили ранения, ожоги и телесные повреждения. Не все из них с поля боя ушли своими ногами — их уносили, взяв с бережением за руки и ноги, в станы, отдавая там под присмотр полковых лекарей. Те ругались, поскольку их сумки с аптечными припасами заметно опустели:

— И как ты от деревянного багинета-то не отвернулся, аника-воин? А если бы всамделешный, железный? Тогда тебе было каково?

Раненые, как правило, отвечали лекарям на слова укоризны с известной бравадой:

— Ничего, что он меня деревом оцарапал. Я ему фузейным прикладом всю башку разбил. Подись, уже помер озорник...

«Израненных в потехе», что не хотели идти к лекарям, отправили в обоз вылечиваться командирским приказом. Узнав о числе раненых в дневной свалке, Пётр приказал:

— Похвалить за доблесть и выдать на человека по чарке белого вина да по четверти пива на двоих.

Гордону после того рукопашного боя вновь пришлось блеснуть мастерством фортификатора. По приказу «генералиссимуса Фридриха» его бутырцы вместе с полком генерала Франца Лефорта построили в ста саженях от «Безымянного городка» бутурлинцев два земляных редута. Их окопали рвами, укрепили плетнём и поставили на валу рогатки.

Считается, что такую идею князю-кесарю подсказал опытный швейцарец. Между главнокомандующим и полковником солдат-бутырцев в шатре первого, за столом, уставленном всевозможными яствами (о которых на настоящей войне полководцы могли только мечтать) состоялся заинтересованный разговор:

— Ваше сиятельство! Надо стеснить неприятеля в поле.

— Хорошо, Пётр Иванович. Сейчас вышлю роту гусар, они все в железе. И подсоблю им конными «нахалами» из моих холопей.

— Так их польский король Иван Иванович атакует своими конными дьяками и подьячими. И может прогнать с поля обратно в лагерь.

— Тогда мы заключим перемирие с Ивашкой Бутурлиным. И будем думать, как биться завтра.

— Зачем опять перемирие? Зачем долго думать? Надо строить редуты, пока стрельцы спят после обеда.

— Где строить-то, на каком берегу?

— Редуты возводить следует прямо перед неприятельским ретраншементом. Удивить их нашим нахальством надо.

— Хорошо ты придумал, Пётр Иванович, дорогой ты мой. Так слушай мой приказ генералиссимусский — один редут строить тебе, другой твоему другу сердешному Лефорту Францу. Иди, а я пойду государя, бомбардира Петра Алексеева, порадую такой фортификационной выдумкой. Будет теперь стрельцам теснота в поле, а он их ой как не любит после сестрицы-то свой, царевны Софьи...

Генерал Гордон, послав с приказом князя-кесаря солдата в лефортовский полк, поспешил к палаткам бутырцев. Послеобеденный «долгий» час только начинался, и следовало поторопиться с земляными работами. Иначе из лагеря Бутурлина могли атаковать и побить деревянными штыками-багинетами и тупыми копьями. Стрельцы московских полков были ох как злы на потешных и на бутырцев.

Самодержец в зелёном кафтане Преображенского бомбардира оказался несказанно рад такому продолжению Кожуховских манёвров. Но, глядя прямо в глаза любимому ближнему дворянину, спросил Ромодановского:

— А, чай, мой любезный, Фёдор Юрьевич, не генерал ли Гордон сию фортификационную затею выдумал? Иль ты её сообразил со своими приказными людьми?

Князь-кесарь перед самодержцем всегда держался в ответах прямо и без всяких боярских хитростей. Большим государственным мужем был во всех отношениях. Поклонившись Петру Алексеевичу, с облегчением от того, что не соврёт царю, сказал:

— Он, мой государь. Петрушка Гордон придумал. Наш немчина-затейник. Учён больно, не в пример воеводам твоим, государь...

Однако представление шотландского наёмника о том, что русское воинство всегда спит после походного обеда, оказалось ошибочно. Войска Бутурлина старались помешать возведению редутов бутырцами и лефортовцами. Чтобы отогнать противника обратно в лагерь, князь Ромодановский выслал в поле большую часть своей конницы. Произошла немалая свалка.

Стрельцы бежали в свой обоз и стали из-за телег бросать в наседавших конников ручные гранаты. Те сразу отхлынули назад, на защиту строящихся редутов. Пострадавших среди них не оказалось. А одним-единственным раненым во время «гранатного» боя оказался «польский король» Иван Иванович Бутурлин. Кто-то из «злокозненных» стрельцов во время свалки запустил гранатой в своего генералиссимуса. И не промахнулся.