Четырнадцатое, суббота
Шрифт:
– А то не знаешь! Капусту всю почти поели - из незрелой все лето серые щи варила. Хоть чуть-чуть на закваску оставить! Огурцы, вот, последние сняла солить. Репу не дам, хоть она пусть дозреет. Молоко - детям, остатки продаю, надо же и пастуху заплатить, соль, мыло покупать надо. Хочешь есть - иди, вон, морковки надергай, да грызи. Ты же у нас Зайцев!
– Я - Лев!
– Ах, подумайте! Мясо, значит, ему надо. Так иди и заработай! Срам какой, сборщик налогов - и без гроша ходит. Детей нечем кормить, слыханное ли дело?!
– То есть как это: без гроша? А по весне три рубля
– Это на черный день! Мало ли, а вдруг война? Настанет черный день, а мы совсем голые. А ты уж постыдился бы. Вон, в Нидвораеве, жена сборщика налогов - в парче, да в атласе, да в мехах! В бричке ездит, сапоги сафьяновые носит. Да у них, что ни день - зарплата… Боятся селяне, вот и несут. А ты у меня? Тьфу, глаза б не глядели!
– Ну завелась, закипела!
– возмутился Лева.
– Ну, пойду, ну и заработаю. Что я могу сделать, если деревня наша - голытьба одна! Что я, к деду Парфёну за бабками пойду? Он как последнюю старуху свою схоронил, так сам по дворам махорку стреляет.
– К Марфе вчера на постой три молодца залетели. С виду не бродяги, небось и ендрик серебром заплатили. Она знаешь, Марфа-то, своего не упустит. Вот и пусть уважает, пусть делится.
– Ну ладно, пойду, не шуми только, - сказал Лева, надевая форменный китель.
Мы проспали часов до семи, что называется, без задних ног. Когда проснулись, было слышно, что Марфа уже шебуршится на кухне. Она принесла нам в огромной сковороде яичницу из дюжины яиц с салом, краюху свежего хлеба, масло и молоко. Позавтракав с чувством и расстановкой, мы сложили свои монатки, расплатились с Марфой и собирались уже распрощаться, как тут в горницу без стука ввалился какой-то детина в форме неизвестного мне рода войск.
– Привет, Марфа!
– пробасил он.
– Ну, здравствуй, Лев. Зачем пожаловал?
– Ты чего же… это… налоги-то не платишь?
– Сдурел, али как? Белены, что ли, объелся? Какие налоги, очумела твоя голова?
– Обычные!
– пришелец повысил голос.
– Сама знаешь! Давай, давай плати быстро, а не то…
Он покосился на нас. Так, вот, значит, и рэкетир подвалил. Ясненько. Я уже было приготовился сделать телодвижение, чтобы показать ему, где Бог, а где порог, но Вольф остановил меня, говоря взглядом, мол сами разберутся.
– Не то что?
– Марфа подбоченилась, приняв позу сахарницы.
– Ты, Левушка, смотри, не зарывайся! Я по весне все налоги выплатила до полгрошика! Теперь осени жди, соберем урожай, вот и приходи тогда. На базаре я не торгую, прачкой не подрабатываю А подсобное хозяйство налогом не облагается, не наложил еще на него лапу ваш Бэбэ!
У сборщика налогов глаза округлились, в них выступил испуг. Было заметно, что и мои попутчики слегка струхнули.
– Ч-ч-щ! Не Бэбэ, а Великий волшебник, Маг и Чародей…
– Да ладно тебе, слушать тошно. Не боись, жуков-тараканов у меня нету, повывела. Был бы волшебник - наколдовал бы себе золота столько, сколько надо и не обирал бы честных тружеников. Нету у меня денег, убирайся!
– Ты ж вон путников
на ночь пустила, небось не беспла…– Ах ты, морда твоя бесстыжая! Странников в дом не пустить, в чистом поле на ветру оставить, не накормить, не напоить, да кто бы я была после этого! Проваливай, пока ухватом не огрела!
Парень пожал плечами и вышел.
– Это кто?
– спросил я Марфу.
– Да так, ОМОНовец.
– ОМОН?
– удивился я.
– Да, Организация Мытарей и Обирателей народа. А ну его, никто тута его не боится. Труслив, как заяц, и фамилия такая. Да вы не подумайте, все, что полагается мы исправно платим. А уж сверх того - халтура там какая иль еще что - так уж извиняйте, гроша ломаного не дадим.
Позже я узнал, что за неимением в обращении более мелкой разменной монеты, с дензнаками тут поступали весьма вольно. Ежели цена на товар или услугу была меньше номинальной стоимости гроша, его (грош, то есть) ломали топором или клещами на две или четыре части, и эти части свободно обращались. Отсюда и пошло выражение: ломаный грош.
Мы еще раз поблагодарили Марфу, распрощались и вышли. На завалинке Марфиной избы печально сидел незадачливый сборщик налогов. Когда мы выводили из сарая оседланных коней, он все еще сидел, обхватив голову руками.
– Что, ОМОНовец, плохо дело?
– спросил его Вольф.
– Отвали!
– хмуро ответил тот.
– Выбрал бы ты, дружище, другую профессию!
– В советчиках не нуждаюсь.
Но Вольфа уже понесло:
– Собирать налоги - дело непростое. Тут надо иметь решительность, смелость, я бы сказал, наглость!
– Пошел ты!
– Я-то пойду! А ты - сиди, грусти, кури бамбук, а лучше - меняй профессию. Зарплату давно не платили?
– Три месяца.
– Ну, это ничего. Мне, бывало, по полгода не платили, ничего, пережил. Халтура, знаешь ли, выручала.
Вольф мечтательно поднял глаза и цыкнул зубом. Но, заметив наши с Лешеком укоризненные взгляды, пояснил:
– Вообще-то я почти вегетарианец.
– Сменю!
– воскликнул вдруг незадачливый мытарь, решительно поднимаясь.
– Сменю к чертовой матери эту профессию. В пастухи пойду или к плотнику в подмастерья. Только вот обидно до соплей, я же служил честно, лишнего не брал, начальство не обманывал, за что же такая несправедливость? Пойду в Алмазную долину, да я до самого Великого Волшебника, Мага и Чародея, Властелина ночи, Повелителя Алмазной долины Бэдбэара доберусь! Разве можно честных людей обманывать? Где моя зарплата? И не вернусь, пока мне не заплатят мои кровные!
– Вот это по-мужски, - одобрил Вольф.
– Чем нюни-то распускать.
– Каска-то есть у тебя?
– спросил я.
– Чего?
– Да понимаешь, в наших краях принято, когда требуешь выплаты задержанной зарплаты, сидеть на мостовой и стучать каской.
– Ничего, я и без каски как-нибудь. Вы сами-то, мужики, куда путь держите?
– Да туда и держим. В Алмазную долину.
– Мужики, я с вами, мужики! Вместе, ведь, веселее, а я вам пригожусь, вот увидите! Позвольте, составлю вам компанию, возьмите, не пожалеете! Обождите меня, я мигом, бедняку собраться - только подпоясаться!