Чик (Гуд бай, Берлин!) (др.перевод)

19

Ночь на воскресенье. Четыре часа. Чик сказал, что это лучшее время. Четыре часа утра. Я почти не спал, только подремал полночи и моментально проснулся, услышав шаги на террасе. Я побежал открывать дверь – на пороге в сумерках стоял Чик с холщовым рюкзаком на плече. Разговаривали мы шепотом, хотя было и незачем. Чик оставил рюкзак у нас в коридоре, и мы выступили в поход.

На обратном пути из Вердера он поставил «Ниву» туда, где, по его словам, она всегда стояла. Это всего в десяти минутах от нашего дома. Прямо перед нами в сторону центра города пробежала лиса. Мимо с шумом проехала поливальная машина. Старушка, громко кашляя, шла нам навстречу. Вообще-то в ночи мы выглядели куда подозрительнее, чем днем. Метров за тридцать до «Нивы» Чик сделал мне знак остановиться. Я вжался в кустарник изгороди и стал слушать, как колотится у меня сердце. Чик вытащил из кармана желтый теннисный мячик. Он прижал его к замочной скважине на дверце «Нивы» и стукнул ладонью сверху. Я терялся в догадках, зачем это нужно, но Чик шепнул: «Профи в деле!», открыл дверь и тут же махнул мне рукой, чтобы я залезал внутрь.

Потом он снова покопался в проводах, завел мотор и попытался выехать с парковочного места, расталкивая бамперами машины впереди и сзади нас. Я сидел, съежившись на переднем сиденье рядом с Чиком, и разглядывал теннисный мяч. Абсолютно обычный теннисный мяч, только с дыркой диаметром в палец.

– И что, так можно с любой машиной?

– Не с любой. Только если центральный замок. Делаешь вакуум – и все.

Он пытался выскрести машину с парковочного места, а я крутил и сжимал мячик в руках, ничего не понимая. «Русские», – подумал я.

Через десять минут мы уже грузили вещи в машину. У нас есть прямой ход из дома в гараж, и мы стащили туда все, что нам казалось хоть как-то разумным взять. Прежде всего, взяли хлеб, консервы, хрустящие хлебцы и то, что можно на все это мазать – плавленый сыр, джем, паштет и всякое такое. Мы рассудили, что в поездке иногда будем есть. А для этого нам, конечно, понадобятся тарелки, ложки и ножи. Еще мы взяли трехместную палатку, спальные мешки и пенки. Правда, пенки мы тут же выложили и положили вместо них надувные матрасы. Сначала мы полдома снесли в машину, а потом начали все выбрасывать – большинство вещей совершенно не нужны. Мы таскали эту кучу вещей туда-сюда. Например, поспорили, надо ли брать ролики. Чик считал, что они могут понадобиться, если у нас закончится бензин – чтобы доехать до заправки. А я говорил, что в таком случае можно сразу брать складной велосипед или уж вообще путешествовать на велосипедах. В конце концов, мы придумали взять с собой ящик воды. Как потом оказалась, это было самой лучшей или вообще единственной разумной нашей идеей. А все остальное было совершенной фигней: мы взяли бадминтонные ракетки, огромную кипу манги, четыре пары обуви, отцовский ящик с инструментами и шесть замороженных пицц. Чего мы не стали брать, так это мобильников.

– Чтобы всякие говнюки не определили, где мы находимся, – объяснил Чик.

И дисков мы тоже не взяли. В машине были огромные колонки, но проигрыватель только кассетный – он был обит войлоком и прикручен под бардачком. Честно сказать, я был даже рад, что не буду слушать Бейонсе еще и в машине. Двести евро мы, конечно, взяли с собой, и все остальные мои деньги тоже, хотя мне было не совсем ясно, что мы с ними собираемся делать. Мне представлялось, что мы поедем по безлюдным просторам, чуть ли не по пустыне. Я не посмотрел в Википедии подробно, что там творится вокруг Валахии. Но я сомневался, чтоб жизнь там кипела.

20

Я выставил руку из окна, а голову положил на руку. Мы ехали со скоростью 30 километров в час среди полей и лугов, над которыми медленно вставало солнце, где-то за Рансдорфом. Это было самое прекрасное и самое странное, что со мной когда-либо происходило. Что в этом было такого странного, трудно сказать, потому что мы всего лишь ехали на машине, а я уже кучу раз в жизни ездил на машине. Но одно дело, когда рядом сидят взрослые и разговаривают о разных видах бетона и Ангеле Меркель, и совсем другое – когда они рядом не сидят и никто не разговаривает. Чик тоже выставил левую руку из окна со своей стороны, а руль держал правой. Мы взбирались на небольшой пригорок, и ощущение было такое, будто «Нива» сама по себе катится среди полей – это совсем другая езда, другой мир. Все казалось больше, краски – ярче, звуки – как в Dolby Surround, и я, честно сказать, не удивился бы, если б перед нами сейчас возник Тони Сопрано, динозавр или космический корабль.

Мы съехали с прямого выезда из Берлина, оставив позади набирающее обороты утреннее движение, и рассекали теперь по пригородам, выбирая второстепенные шоссе и пустынные проселочные дороги. И тут вдруг выяснилось, что у нас нет карты. Только схема дорог Берлина.

– Карты – это для слабаков, – заявил Чик, и, конечно, был прав. Но как добраться до Валахии, если не знаешь даже, где находится Рансдорф? В общем, начала вырисовываться небольшая проблема. Поэтому для начала мы просто решили ехать на юг. Ведь Валахия – в Румынии, а Румыния – на юге.

Следующая трудность заключалась в том, что мы не знали наверняка, где юг. Еще до полудня на небе появились плотные грозовые тучи и закрыли солнце. Жара была – не меньше сорока градусов. Воздух был еще раскаленнее и душнее, чем вчера.

У меня был такой маленький компас-брелок – я его когда-то вытащил из автомата со жвачкой, – но в машине он упорно не желал показывать на юг. Да и снаружи показывал, куда заблагорассудится. Мы специально остановились, чтобы удостовериться в этом. А когда я залезал обратно в машину, то заметил, что под резиновым ковриком у меня под ногами что-то лежит. Аудиокассета. На ней было написано: «The Solid Gold Collection. Ричард Клайдерман». Оказалось, что там даже не музыка, а так – бренчанье на пианино, Моцарт всякий. Но ничего другого у нас все равно не было. Мы надеялись, что на кассете может еще оказаться что-нибудь приличное, поэтому прослушали все до конца. Сорок пять минут. Блин. Но должен признаться: как следует протошнившись по поводу Кляйдермяна и его музыки, мы послушали и вторую сторону, где оказалось то же самое. Но это все-таки лучше, чем ничего. Серьезно, я не стал говорить этого Чику, да и сейчас мне не особо приятно об этом вспоминать, но все это минорное говно страшно меня загрузило. Я стал думать о Татьяне и о том, как она посмотрела на меня, когда я ей вручал рисунок. А потом мы понеслись по автобану под «Балладу для Аделины».

На самом деле мы как-то запутались на подъездах к автостраде, и Чик, который водить в общем-то более-менее умел, но на немецкий автобан еще никогда выезжал, яростно вцепился баранку. Когда после съезда нужно было влиться в поток, он затормозил и остановился, потом снова подбросил газа, потом снова затормозил, некоторое время катился со скоростью пешехода по полосе торможения, и только потом ему удалось перестроиться влево. К счастью, в нас никто не въехал. Я изо всех сил упирался ногами в пол и думал, что если мы сейчас умрем, это будет из-за Кляйдермяна и его пианино. Но мы не умерли. Бренчание становилось все более и более одухотворенным, и мы с Чиком сошлись на том, что нужно валить с автобана на ближайшем съезде и дальше ехать только по тихим шоссе и проселкам. Тут случилась еще одна неприятность: на дороге слева от нас внезапно появился какой-то мужик на черном «мерседесе». Он пялился на нас и яростно жестикулировал, как будто пытаясь что-то нам втолковать. Сначала он вроде показывал цифры пальцами, потом вытащил мобильник, и вид у него был такой, будто он записывает наш номер. Я от страха чуть в штаны не наложил, а Чик только пожал плечами: мол, он благодарен этому типу, обратившему наше внимание на то, что мы до сих пор едем с включенными фарами. Потом мы потеряли его в потоке машин.

Чик действительно выглядел немного старше своих четырнадцати. Но уж точно не на восемнадцать. Правда, мы не знали, как он выглядит на скорости и через грязные стекла. Чтобы это проверить, мы поставили парочку экспериментов на пустой дороге между полей. Я стоял на обочине, Чик раз двадцать проезжал мимо меня, а я смотрел, при каком раскладе у него самый взрослый вид. Он клал спальник на сиденье, чтобы быть повыше, надевал мои солнечные очки, поднимал их на лоб, брал в рот сигарету, а под конец даже приклеил себе пару кусочков черной изоленты на лицо, чтобы изобразить бородку в стиле Кевина Кураньи. Но выглядел Чик при этом вовсе не как Кевин Кураньи, а как четырнадцатилетний мальчишка, налепивший себе изоленту на лицо. В конце концов, он отлепил все это художество и приляпал маленький квадратный кусочек ленты под нос. С этой штукой Чик стал похож на Гитлера, но с расстояния это выглядело действительно лучше всего. А так как мы были еще только в Бранденбурге, политических конфликтов в связи с этим можно было не опасаться.

Но проблема с выбором направления оставалась. Нам попадались указатели на Дрезден. Дрезден, я почти уверен, находится на юге, и мы для начала решили ехать в ту сторону. Но когда нужно было выбирать между двумя дорогами, мы по возможности выбирали ту, где было меньше машин, а там быстро становилось очень мало указателей, а те, что были, указывали направление на ближайшие деревни, а не на Дрезден. На юг – это на Буриг или на Фрайенбинк? Пришлось кинуть монетку. Чику страшно понравилось кидать монетку, и он сказал, что дальше мы будем выбирать дорогу только так. Орел – направо, решка – налево, ребро – прямо. Естественно, монетка никогда не вставала на ребро, поэтому ехать вперед не удавалось вовсе. Скоро мы бросили это дело с монеткой и стали просто поочередно сворачивать направо-налево-направо-налево. Это была моя идея, но она оказалась не лучше. Может показаться, что если все время попеременно сворачиваешь то направо, то налево, не может выйти, что ездишь кругами. Но нам это как-то удалось. Когда мы в третий раз оказались перед указателем, где налево был Макграфписке, а направо – Шпреенхаген, Чик придумал ехать только в направлении тех населенных пунктов, названия которых начинаются с букв «М» или «Ч», но таких было определенно недостаточно. Тогда я предложил ехать в сторону только тех мест, количество километров до которых – простое число. Но мы тут же неправильно свернули около указателя «Бад Фрайенвальде, 51 км», а когда это до нас дошло (семнадцать на три), мы были уже где-то далеко.

Наконец сквозь тучи проглянуло солнце. Посреди кукурузного поля дорога разветвлялась. Резко налево шла булыжная дорога, направо – грунтовая. Мы заспорили, какая из них ведет на юг. Солнце стояло еще не совсем в зените, не было и одиннадцати.

– Юг там, – сказал Чик.

– Там восток.

Мы вышли из машины и съели по паре шоколадных печенюшек, которые уже наполовину растаяли. Насекомые в кукурузном поле гудели оглушительно.

– Знаешь, что стороны света можно определять с помощью часов? – Чик снял свои часы. Старой российской модели, их нужно заводить вручную. Чик держал часы на вытянутой руке между нами, но я не знал, как с их помощью определить сторону света, и он тоже. Нужно как-то направить одну стрелку на солнце, и тогда вторая укажет на север, что-то в этом роде. Но около одиннадцати обе стрелки указывают на солнце, а там уж точно не север.