Чикаго

— А тебя, грязный наркоман, я сегодня же отправлю за решетку! — закричал на него Раафат.

Раафат стоял посреди коридора, не зная, что же делать дальше… Он развернулся и выбежал на улицу. Вскоре послышался рев отъезжающей машины. Дверь оставалась открытой, свет еще горел у входа. Джефф принялся ходить из стороны в сторону, в раздражении бормоча ругательства. Вдруг он остановился, задумался на минуту, потом, будто очнувшись, не спеша подошел к двери, закрыл ее и погасил свет. Он протянул Саре руку, чтобы помочь подняться, проводил ее в комнату, и они сели рядом на диван, совсем недавно бывший свидетелем их страсти. Он посмотрел на ее лицо при свете и только сейчас заметил у нее кровоподтек под левым глазом и тонкую струйку крови в уголке рта. Он нежно прикоснулся к ее лицу и сказал осипшим голосом:

— Как подло он напал на нас!

Она молчала, будто не слышала. Он продолжал:

— Вот твой отец и показал свое животное лицо. Он продолжает распоряжаться жизнью совершеннолетней дочери, словно до сих пор живет в пустыне!

Она тихо заплакала. Он протянул ей тарелку, на которой лежали наркотики, и нервно попросил:

— Вымой тарелку как следует. Надо спешить. Я спрячу порошок у друга на соседней улице. А потом мы позвоним в полицию.

— Мы не станем звонить в полицию.

Он пристально посмотрел на нее.

— Сара… Дело серьезное. Мы должны заявить о нем в полицию, прежде чем он заявит о нас.

— Он не станет доносить на нас.

— С ума сошла! Откуда у тебя такая уверенность?

— Потому что он — мой отец.

— Как ты можешь доверять ему после того, что он с тобой сделал?

— Послушай, Джефф. Я хорошо знаю своего отца. Он никогда не донесет в полицию, понятно?! Это ведь все, что тебя волнует? А теперь оставь меня в покое.

— Что ты хочешь сказать?

— Оставь меня одну. Я хочу немного посидеть в тишине. Прошу тебя.

Она прислонилась головой к стене. Ей действительно нужен был покой. Она чувствовала боль и усталость, но в голове яркие картины сменяли друг друга: разгневанное лицо отца, его поднятая рука, которой он наносит ей одну пощечину за другой. Она в подробностях вспоминала все, что произошло, как будто еще до конца не осознала это либо хотела причинить себе еще большую боль. Перед глазами вставали сцены из прошлого, которые то вспыхивали, то гасли как огоньки. Она увидела себя ребенком в объятьях отца, увидела лицо матери, вспомнила, как на протяжении долгих лет ложилась вечером в свою кроватку, закрывала глаза, прятала голову под подушку и горячо просила Аллаха, чтобы папа с мамой не ссорились, а потом посреди ночи вскакивала, напуганная их криком. Она вспомнила свою первую ночь с Джеффом — приятная дрожь, страх при виде капель крови на простыне и шепот Джеффа:

— Вот теперь ты стала настоящей женщиной!

Когда она застала Джеффа за наркотиками в первый раз, она накричала на него и рассказала все, что знала из школьных лекций об их вреде, но он только рассмеялся:

— Тот, кто не попробовал, не может судить. Это отличное средство. Если бы не оно, я не увидел бы мир таким, каким изображаю его на своих картинах.

Он уговаривал ее попробовать, но она категорически отказывалась. Однажды вечером, когда она лежала с ним в постели, он стал особенно настойчив. Практически умолял:

— Послушай меня. Я тебе плохого не пожелаю. От одной дозы ты не потеряешь сознания, а только обретешь новое. Попробуй разок. Если не понравится, можешь больше не притрагиваться.

Она не забыла первое ощущение. Как только она вдохнула порошок, ощутила полет, будто парит среди облаков. Не было ни печали, ни тревоги, ни страха перед будущим. Чистое абсолютное счастье. После они занимались сексом, и она испытала оргазм. Когда в следующий раз он предложил ей наркотик, она не отказалась, а когда в третий раз она попросила сама, он раскатисто рассмеялся и сказал, подавая ей скрученную бумажку:

— Добро пожаловать в клуб счастья!

Секс для нее теперь был неотделим от этой зависимости. Вдохнув порошка, она достигала высшей точки оргазма, когда несколько раз вздрагивала, кричала и после этого обмякала. От избытка любви она умирала и рождалась. Сейчас Джефф хотел продолжения. Он придвинулся к ней совсем близко и сказал:

— Твой отец идиот. Обломал нам весь кайф.

Джефф говорил в своей обычной манере, как говорил о плохой погоде или давке в метро, — безразличный тон и легкое сожаление. Он не ждал от нее никакой реакции, поскольку сказанное им не обсуждалось. Он потянулся к флакону, в котором когда-то хранились витамины, посмотрел его на свет, потом аккуратно встряхнул, высыпал немного порошка на тарелку и при помощи бритвы выложил порошок тонкой полоской. Когда он стал вдыхать его через трубочку, Сара вдруг вскочила и отошла к окну, как будто пытаясь убежать. В глубине души она сознавала, что жалкая попытка, еще не начавшись, была обречена на провал. Сара отвернулась и стала смотреть в окно. Однако Джефф был, как всегда, уверен, что Сара не откажется. Он посмотрел на нее с улыбкой, смеясь над ее детским капризом, и протянул ей бумажную трубочку. В его голубых глазах была абсолютная власть, и, почувствовав ее нерешительность, он сказал твердо, решая вопрос раз и навсегда:

— Давай, малыш. Хватит шалить. Возвращайся к нам.

Она опустила глаза и подошла к нему с поникшей головой, покорная, в отчаянии, которое вскоре должно было перейти в непреодолимую одержимость. Она упала рядом на диван, взяла трубочку, поднесла ее к носу, закрыла глаза и сделала глубокий вдох.

25

Еще в полицейской академии преподаватели предрекали Сафвату Шакиру блестящее будущее — это был дисциплинированный курсант, сильная личность, с блестящими интеллектуальными и физическими данными. По окончании колледжа он вступил в должность заместителя начальника сыскного отделения округа аль-Азбакия и, несмотря на молодость, смог значительно улучшить его работу.

В то время в задачи офицера сыска входило поймать разыскиваемого и добиться от него признания традиционными способами — избить, повесить на крюк или отходить хлыстом. Если подозреваемый не признавал обвинений, над ним издевались по-другому — вводили в задний проход толстую палку, тушили сигареты о его половой орган, пропускали через него разряд тока. Пытки продолжались, пока он не сдавался и не сознавался во всем. По правде говоря, традиционных методов было достаточно. Однако случалось, что арестованный умирал, и тогда офицеры оказывались замешанными в неприятной истории, из которой было два выхода: либо сфабриковать заключение о том, что он скончался в результате резкого скачка артериального давления, и по-тихому его похоронить, пригрозив родственникам, чтобы не болтали, либо приказать подчиненным сбросить труп с крыши отделения, а потом составить служебную записку о том, что он покончил жизнь самоубийством.

Молодой офицер Сафват Шакир с одобрения начальника усовершенствовал методы работы. Вместо ударов и пыток утюгами приводили жену арестованного (если он не был женат, то мать или сестру), приказывали полицейским срывать с нее одежду вещь за вещью, пока она не останется абсолютно голой, и забавляться ее телом на глазах у обвиняемого, который тут же терял волю и подписывал все, что ему давали. Такой подход оказался поразительно результативным, на признание теперь требовалось в два раза меньше времени, и уже несколько лет подряд начальник отделения получал из министерства внутренних дел только благодарности за оперативность и эффективность. Однажды, правда, возникла проблема: когда один из обвиняемых не выдержал, увидев, как солдаты хватают его старуху-мать за половые органы, истошно вскрикнул, как будто его резали, и потерял сознание. После этого его разбил односторонний паралич. Однако и в этом случае Сафват не растерялся. Он приказал отвезти парализованного в больницу и написать заключение, в котором говорилось, что тот давно страдал повышенным давлением, которое и стало причиной инсульта. За исключением этого инцидента, с помощью новых методов работы удалось добиться поразительных результатов, и их взяли на вооружение в других отделениях. В министерских кругах заговорили о выдающихся способностях Сафвата Шакира и вскоре перевели работать в службу госбезопасности, где он применил свои методы на политических заключенных, оказавшиеся здесь такими же эффективными и перекочевавшие по инициативе начальства в другие области страны. С опытом Сафват Шакир довел свой метод до совершенства, придав ему театральности. Так, когда с жены или матери обвиняемого срывали одежду, он со стоном разглядывал тело женщины и обращался к нему:

— С ума сойти! Что за чудо-женщина! Разве не грех оставлять ее без секса и заниматься политикой?

Или:

— Да, мать твоя старовата. Но, увидев ее голой, мы решили, что она еще сгодится. Есть еще порох в пороховницах!

Заключенный мог расплакаться, начать проклинать их или, наоборот, умолять. Однако Сафват, как настоящий актер, знал, что нужно выдержать паузу, пока заключенный умолкнет, потом посмотреть на него и сказать вполголоса, так, чтобы его слова прозвучали как наущение дьявола: