Чингисиана. Свод свидетельств современников

И, получив в дар от Ибаха бэхи кравчего Ашиг тумура и сотню людей, Чингисхан обратился к Журчэдэю: «Я ханшу Ибаха бэхи тебе отдал. Отныне все четыре тысячи уругудов вступают под водительство твое!»

И молвил еще Чингисхан, обращаясь к Хубилаю*:

«Ты шеи дюжим молодцам сворачивал И наземь исполинов запросто валил. Сейчас Зэв и ты, Зэлмэ и Субэгэдэй — Вы четверо, подобно верным псам, Мне преданы и телом, и душой. Куда я только вас ни посылал, Вы отправлялись по команде сразу, Вершили дело точно по приказу, Крушили скалы, камни разбивали. В любое место шли, Во все пределы, Воинственное вы вершили дело, Вы бились насмерть и — не отступали.

Когда я мог, как верных псов, с тобой Зэлмэ, Зэв и Субэгэдэя туда отправить, где были вы всего нужнее*; когда богатырей бесстрашных Борчу, Чулуна, Мухали и Борохула мог при себе держать* я днем и ночью; когда уругудов и мангудов храбрых, ведомых Журчидэем с Хуилдаром, мог выставить передовым отрядом, — тогда лишь я душою был покоен».

И повелел тогда же Чингисхан: «Приказываю, Хубилай, тебе всеми военными делами ведать!»

И молвил еще Чингисхан: «За нрав строптивый Бэдуна осудив, его я не поставил тысяцким ноёном. Наставь его на ум, мой Хубилай! И пусть командует он тысячью моих мужей да держит всякий раз совет с тобою. Засим увидим мы, каким он станет».

Потом подошел Чингисхан к Гунану из племени Гэнигэдэй и молвил: «Борчу и Мухали и остальные достославные ноёны, Додай и Доголху и прочие почтенные чэрби! Про нукера Гунана так скажу:

Светлым днем Он всюду вороном летает — Все повысмотрит; Темной ночью, Словно волк, он всюду рыщет, Чтоб наброситься. Кочевал я — никогда не отделялся он, Оставался я — он прочь не откочевывал, Был со мною всюду и всегда. С чужеродным не вступал в сношения И перед врагами не заискивал. Было от меня ему доверие: Ни коварства в нем, ни лицемерия Я не заприметил никогда.

Да будут Гунан и Хухучос во всех делах надежными советниками вам!»

И повелел тогда же Чингисхан: «Верный нукер, Гунан мой, правь же сродниками, гэнигэсцами своими! И да будешь ты ноёном-темником, повинующимся Жочи, старшему из сыновей моих!»

И присовокупил Чингисхан к сказанному им:

«Нукеры верные Гунан, Хухучос, Дэгэй, старик Усун увиденного не сокроют — правдиво обо всем доложат, услышанных вестей не утаят».

И молвил Чингисхан, обратясь к Зэлмэ: «Когда в Дэлун болдоге появился я на свет, старик Жарчудай, взвалив на плечи раздувальные мехи, с горы Бурхан халдун спустился. Любезной матушке моей он соболями устланную люльку подарил, а позже сына в нукеры мне отдал.

Привратник верный мой, Зэлмэ! Нас выпестовали с тобой В одной и той же люльке с соболями, Мы выросли как верные друзья. Не перечесть твоих заслуг передо мной. Да будут прощены тебе, Зэлмэ, Любые девять прегрешений!»

Обратясь к Толуну, Чингисхан повелел: «Тысячью мужей моих водительствуя, правою рукой отца родного став, ты усердно собирал народы наши воедино и порядок в государстве водворял. И за это был пожалован ты в чэрби. И отныне вместе с Туруханом в согласье правьте теми, коих вы пригнали из походов!»

И сказал затем Чингисхан кравчему Унгуру:

«Унгур, Мунгут хиана сын! Ты к нам пришел, собрав в курень единый Три рода тохурудов, и пять родов таргудов, И чаншутов, и баягудов — сродников своих. Во тьме ни разу ты не потерялся, В сраженье никогда не отделялся, Со мною вместе под дождями мок, А в холода со мною рядом дрог… Ответствуй мне: чего бы ты взыскался?»

И отвечал владыке кравчий Унгур: «Коли позволено мне выбрать пожалованье хана, хотел бы я всех баягудов, сродников своих, которые теперь разбросаны повсюду, собрать и ими править».

И повелел Чингисхан: «Что ж, будь по-твоему, Унгур. Ты баягудов собери и тысяцким над ними будь!»

И повелел тогда же Чингисхан:

«О, кравчие мои, Унгур и Борохул! Когда вы яствами обносите По обе стороны сидящих от меня, В порядке должном оделяя тех, кто слева, И чередом всех потчуя, кто справа, Мои душа и плоть покойны.

И потому повелеваю ответствовать тебе и Борохулу за кашеварство: в походе всех наделять едою вы должны. А в ставке на пиру, округ большой кумысницы расставив угощенье, втроем с Толуном сядьте среди юрты и подавайте кушанья затем». И, повелев так, Чингисхан указал место, где следует кумысницу расположить.

Потом Чингисхан обратился к Борохулу: «В родных кочевьях сродниками брошенных — тебя, Шигихутуга, Хучу и Хухучу матушка наша Огэлун призрела.

Всех на своей кровати укрывала, Баюкала, кормила — воспитала; За ворот кверху вас приподнимала, С мужами настоящими равняла; За плечи кверху каждого тащила, Чтоб вас равнять с мужами можно было.

Она вскормила вас, дабы вы стали тенью нашей, сыновей её. За милость и благодеяния ей воздавая, усердствовали вы. Ты, Борохул, стал нукером моим.

Как ни гнали бы мы в походе коней, Как бы дождь ни лил, ни давил нас мрак, Не бывало таких ни ночей, ни дней, Чтобы спать улегся я натощак. Случалось идти на рысях средь тьмы, Но я бы не смог на то попенять, Что вдруг без похлебки остались мы, Что день хоть единый пришлось голодать. Когда побивали мы злых татар, Что наших отцов и дедов губили, Когда справедливо мы мстили им, Любого к тележной чеке подводили, —

татарский Харгил шар бежал, избегнув лютой смерти; скитаясь по степи, вконец от глада обессилев, он воротился и в юрту к матушке моей вошел и умолял кусок ему подать съестного.

«Коль просишь есть, присядь вон там, пожалуй», — сказала Огэлун и усадила Харгил шара в правой части юрты возле двери. Толуй, в то время отрок пятилетний, снаружи в юрту забежал и тут же поспешил обратно. Но Харгил шар его перехватил; он сгреб мальца, зажал его под мышкой и выскочил из юрты, на бегу вытаскивая из чехла свой нож.

Но в левой части юрты сидевшая смиренно твоя супруга Алтани, «Спасите, сына убивают!» — крик Огэлун истошный услыхав, за Харгил шаром бросилась вдогонку; настигнув ворога, одной рукой ему вцепилась в волосы она, другой перехватила вражескую руку с ножом, над отроком уж занесенным, и так рванула за руку врага, что нож невольно выпал из нее.

Мои нукеры Зэлмэ и Жэтэй, что за юртою разделывали тушу быка, зарезанного ими, услышав крики Алтани, на помощь прибежали с топорами в окровавленных руках и ворога татарского на месте топорами порубили.