Число Приапа

– Я ничего не знаю, только то, что эти два дедушки ездят вокруг Кулдиги и покупают старое серебро.

– Может, это серебро имеет отношение к кладу?

– Может, и имеет…

– Скажите ему – если он караулит клад, чтобы купить по дешевке золото с побрякушками, то у него ничего не выйдет, – предупредил Полищук.

– Это глупость.

– Вы же сами говорили, что он настоящий бизнесмен… Вот на что они там смотрят?

– Тише…

Седоволосый старик похлопал по плечу лысого, оба развернулись и пошли прочь, а дедок в кепке (теперь Тоня увидела темное лицо и седую бороду) поплелся следом.

– Стойте, – приказал ей Полищук и неожиданно бесшумно поспешил за молчаливыми стариками.

Тоня осталась одна.

Стоять в малиннике ей не хотелось, она пошла к машине и предложила Хинценбергу малины из фунтика.

– Деточка, – сказал он, – ты знаешь, что на свете самое отвратительное?

– Нет, господин Хинценберг.

– Знать правду, которая никому не нужна.

– Наверное, да.

– Точно тебе говорю. Я познакомился с мальчиком, ему было лет тридцать, наверное. Он книжку написал и издал за свой счет. Он так этим гордился! Он думал – люди прочитают, узнают правду о той войне, спасибо скажут! А они – знаешь, что сказали? «Не надо раскачивать лодку». Жизнь как-то наладилась, образовалось равновесие, и люди не хотят ворошить прошлое. Ведь если узнаешь правду – нужно что-то делать, а пока не знаешь – можно ничего не делать… И вот я знаю правду, а правда никому не нужна… И забыть не могу…

– А вам самому она нужна? – спросила Тоня.

– Она мешает мне жить, деточка, – признался антиквар. – Помнишь басню Крылова про лебедя, рака и щуку. Как она кончается?

– А воз и ныне там.

– Этот воз – я. Я сам себя тащу одновременно в разные стороны и остаюсь на месте.

К машине подошел, продравшись сквозь кусты, Полищук.

– Их там ждала тачка, – он махнул рукой. – «Жигуль», который старше меня лет на десять. Ничего не хотите мне сказать, господин Хинценберг?

– Нет, господин Полищук.

– Вы, наверное, уже хотите домой.

– Нет, – подумав, сказал антиквар. – Мне кажется, что стоит еще ненадолго остаться.

Глава восьмая

Курляндия, 1658 год

Господин фон Альшванг спал, а Кнаге, сидя за столом и машинально отхлебывая из стакана с рейнским, выстраивал в голове план действий.

Баронов племянник не знал главного – что хитрый дядюшка сам указал на картине исходную точку для поисков клада. Собственным перстом! Вот тут, сказал фон Нейланд, ставь «приапа», вот тут! А Кнаге свел все, что знал, воедино, и теперь следовало мчаться в Либаву, добывать письмо. Что говорить Штадену – он понятия не имел. Но и эта задачка имеет решение – можно изготовить такой же конверт, примчаться и сказать, что барон велел заменить одно письмо на другое. В доказательство сообщить о содержании первого письма – там записка для хозяина канатной мастерской и вторая записка для девицы Марии-Сусанны, к которой Ганс Штаден, возможно, имеет какое-то отношение.

Но как же быть с фон Альшвангом?

Баронов племянник проспится после рейнского, помчится в Хазенпот, узнает, что Лейнерт мертв, и поймет, что бродячий мазила обвел его вокруг пальца и присвоил дядюшкино письмо. Значит, нужно торопиться. Ведь фон Альшванг догадается, что, пока он ездил в Хазенпот искать покойника, Кнаге отправился в усадьбу фон Нейланда откапывать клад. Значит, как он поступит? Двояко он поступит. Или сразу помчится следом, чтобы не дать мазиле сделать это, или, если вдруг поумнеет, позволит обманщику найти клад и уж тогда нападет на него, отнимет сокровища, а труп скинет в речку или утопит в болоте, благо и речка, и болото поблизости есть.

Вот и получалось, что вранье, совершенно невинное, может обернуться большой бедой. Конечно, в том случае, если мазила пожелает сам откопать клад. Можно, конечно, удрать куда глаза глядят и перевести дух в ста милях от Фрауенбурга, можно, конечно… и остаться без богатой невесты?

Как ни рассуди – все плохо.

А закопал барон, надо полагать, немало. Если там – приданое любимой, хоть и незаконной дочери…

Мысль о Марии-Сусанне Кнаге сразу погнал из головы прочь. Гордячка не пропадет, выйдет замуж, как-то у нее все образуется. Она молода и хороша собой, а дураков в Курляндии много. Женщина всегда найдет мужчину, согласного о ней заботиться, потому что она согласна рожать ему законных детей. А мужчина… мужчина должен побеспокоиться о своем кошельке сам. Раз в жизни выпадает такая удача – и что же, упускать ее?

Как у всякого бродячего человека, у Кнаге был при себе большой нож. Сейчас он лежал на столе, потому что им резали мясо. Кнаге смотрел на него и внушал себе, что хороший удар в горло отправит фон Альшванга на тот свет быстро и безболезненно. В странствиях он дважды видел трупы с перерезанными глотками и слышал, как о них рассуждают знающие люди.

Он, боясь прикоснуться к ножу, уже мысленно нанес роковой удар и обдумывал, как выволакивать из комнат окровавленный труп, когда в оконный переплет стукнул камушек.

Кнаге настолько перепугался, что чуть не полез под стол. То ли ему шведы померещились, то ли какие-то загадочные друзья фон Альшванга, спешащие ему на выручку, то ли бес, то ли грозный ангел, – он сам не разобрал.

Второй камушек стукнул в стекло.

Тогда Кнаге взял нож и на цыпочках пошел вниз. Он хотел приотворить дверь и посмотреть, кто его в такое время суток домогается.

Их было двое, один держал фонарь, и Кнаге узнал старого Отто Швамме, служившего еще покойному деду Клары-Иоганны. Второй был не знаком.

Кнаге вышел и узнал новость: шведы в Хазенпоте, от их бесчинств все разбегаются, и невеста, зная новый адрес жениха, со всеми своими служанками и младшей дочерью Гедвигой-Шарлоттой, за которую она более всего беспокоилась, помчалась к нему, махнув рукой на приличия. Она ехала всю ночь, потом весь день, опять ночь, и прибыла незадолго до рассвета. Оставшись с дочерью, женщинами и вещами в экипаже на окраине, она послала Швамме, чтобы он устроил вселение Клары-Иоганны в жилище Кнаге и переселение самого Кнаге в какой-то другой дом, но поблизости.

– Я должен ее видеть, – сказал живописец. – Дело очень важное.

И Швамме отвел его к экипажу.

Умней всего было бы выставить женщин на свежий воздух и поговорить с невестой в карете. Но она отказалась наотрез сидеть наедине с женихом. Наедине – потому что измученная дорогой Гедвига-Шарлотта спала на переднем сиденье и вряд ли распознала бы сквозь сон амурные шалости. Так что пришлось ему водить свою красавицу по улице туда и обратно, чтобы все видели – между ними расстояние не менее фута.

– Давно ли госпожа отправила письмо в Либаву? – спросил Кнаге.

– Ох, нет, оно не в Либаве, я не нашла человека, на которого рассчитывала! Ты понимаешь – война…

– А где же оно?

– Оно у меня, я привезла его… Я сильно огорчила тебя?

– Нет, нет! – воскликнул Кнаге. – Это лучшая новость за последние дни!

– Но отчего?

– Я кое-что узнал…

Кнаге толком не придумал, как объяснить невесте суету вокруг письма, и говорил загадками. Она поняла, что там кроется некая таинственная опасность для жизни жениха.