Чистая душа
Шрифт:
— Хорошо! — коротко отрезал он. — Что тебе надо? По какому делу ко мне?
— Да вот спрашиваю: что делать с этими бумагами?
Мухсинов давно понял, что хотел от него Ахметшай. Ему хотелось, чтобы Мухсинов сказал: «Унич тожь эти бумажки!» Если он так скажет, ответ ясен: «С удовольствием порву, но если мне станет невмоготу, если начнут сваливать всю вину на меня — что тогда делать? Ты, прокурор, найди способ и себя не запачкать, и меня выручить».
Мухсинов считал, что он окончательно отошел от ошибок и грехов, а теперь вдруг оказался в довольно трудном положении. Чтобы быть честным и справедливым, он должен был
— Вот что, — сказал он, стараясь быть спокойным, хотя на душе у него кошки скребли, — сейчас мне некогда этим заниматься, потом посмотрим.
Ахметшаю только этого и нужно было.
— Хорошо, — поднялся он. — Я вас не тороплю.
Бережно сложив расписки, он спрятал их в карман и, сунув Мухсинову изувеченную руку, вышел.
— Жулик! — выругался Мухсинов, оставшись один. — Хочет меня шантажировать. С этим не шути!..
13
Прокурор понимал, что его вина не из больших. И все же документы Ахметшая хоть и не уличали его в преступлениях, но могли подорвать авторитет.
А ведь Ахметшай не один. В акте упоминается имя Раисы Лазаревны, за которой Мухсинов когда-то пытался ухаживать. Несомненно, и она, если у нее будут затруднения, придет за поддержкой к Мухсинову. Могут всплыть и другие факты, могут быть у него и другие просители из числа друзей.
Мухсинов, конечно, не может сделать скидку кому-либо, это для него ясно. Его тревожило другое: раз за ним самим есть грешки, имеет ли он право расследовать преступления? Не отвести ли ему себя?
Хотелось с кем-нибудь посоветоваться по этому вопросу. Но к кому пойти? С кем поговорить? Башкирцев? Да, Башкирцев, конечно, сумеет во всем разобраться. Но разговор с ним волей-неволей будет официальным… А надо — по душам. Хоть бы Джамиля была дома…
А Сания? В самом деле! И Мухсинов, не раздумывая, взял телефонную трубку.
Через полчаса он был у нее в кабинете.
Между ними в последнее время установились странные отношения. Мухсинов видел в Сании неподкупно честного человека, чувствовал ее превосходство над собой. А Сания все еще приглядывалась к нему. Она не отказалась поговорить с ним и быстро поняла его душевное состояние. На вопрос: «Могу ли я после этого занимать место прокурора?» — она неожиданно для него ответила:
— Почему же нет? Если вы могли раньше занимать его, когда у вас было иное понятие о честности, теперь тем более. Вы напрасно прервали вашу работу по делу Ахметшая.
— Ничего, — сказал Мухсинов. — Ахметшай от меня никуда не уйдет.
В тот же день ему принесли на подпись ордер на производство обыска в квартире гражданки Гашии Саляхетдиновой. Улик было достаточно. Мухсинов подписал ордер, еще не зная, что это дело также окажется связанным с Ахметшаем.
14
Гашия увидела в окно идущих к ее дому милиционеров и почуяла неладное. Она заметалась по комнате, не зная, куда спрятать только что принесенную клеенчатую сумку.
Прошла минута, и в дверь постучали. Гашия все же успела куда-то сунуть сумку и взялась за самовар. Как только стук
повторился, она вышла в сени со спичками и лучинами в руках.Вошли два милиционера и Полина Карповна, соседка Гашии, — видимо, в качестве понятого. Женщину в милицейской форме Гашия знала. Эта бледная, с суровым взглядом молодая еще женщина недавно начала работать следователем. Говорили, что она прогнала от себя мужа-пьяницу. «Видать, очень уж зла на пьяниц, коли в милицию пошла работать», — думала Гашия.
Милиционеров Гашия тоже видала. При встрече она здоровалась с ними. И сейчас встретила их приветливо:
— Заходите, заходите!
Однако лица вошедших были непроницаемы. Они не поздоровались с Гашией, а женщина-следователь достала из планшета листок.
— Мы должны произвести в вашей квартире обыск, Вот ордер.
Гашия не хотела легко сдаваться:
— Как же так? Разве я что-нибудь украла, чтобы меня обыскивать? Издеваетесь над честным человеком. Меня ведь все кругом знают. Сама Сания Саматовна знает меня. Спросите у Ибрагимовой, у самого председателя горсовета.
— Зачем? — спокойно сказала женщина-следователь — Ордер подписан прокурором, мы действуем по закону.
Строгое слово «закон» победило. Милиционеры начали обыск.
Проверили все ящики буфета. Когда один из обыскивающих достал дорогой столовый сервиз и начал открывать крышки фарфоровых мисок, Гашия ожидала вопроса: «На какие деньги ты купила это?» Но никто не задал такого вопроса.
Затем обыскивающие принялись за большой сундук. Как только его открыли, в комнате удушливо запахло нафталином. Здесь оказалось с десяток шелковых отрезов, много разных шерстяных тканей, громадные скатерти, байковые одеяла, кружевные покрывала и накидки, несколько пар женских туфель, две пары фетровых валенок, новенькие резиновые боты…
Обыскивающие молчали. Чувствовалось, что они ищут что-то другое, да и сама Гашия догадывалась об этом.
Заставили Гашию отпереть большой чемодан. В нем оказалось много разной одежды. Следовательница стала придираться.
— Откуда у вас столько тканей, столько одежды? — спросила она.
Ответ у Гашии был готов:
— Ну вот еще! У меня ведь дочь на выданье, сами должны понимать. Я всю жизнь копила добро дочери в приданое, отказывала себе в последнем куске.
— Где ваша дочь?
На этот вопрос Гашия ответила с горделивым видом:
— Где же ей быть? Разве станет моя дочь в военное время сидеть дома? В деревню ее послали, помогать колхозу…
Один из милиционеров вытащил из-под кровати небольшой черный чемодан.
— Это не мой, не мой! — закричала Гашия.
— Чей?
— Одной девушки, моей квартирантки.
Милиционер посмотрел на следовательницу. Та подала ему знак не спешить.
— Кто она? Карима Хуснуллина? Где она?
— Не вернулась с работы.
— Пора бы уж вернуться.
— Если пора, придет. Она ведь мне не докладывает. Может, пошла за ребенком.
Чемодан не тронули. Стали искать под подушками и перинами. Затем осмотрели сени. Нашли на полках большие запасы мыла, соли, керосина.
Вернулась Карима с Азатом на руках. Милиционеры спросили про чемодан, но женшина-следователь остановила их.
Она не в первый раз видела Кариму. Следователю, видимо, не хотелось обижать обыском молодую мать, работницу завода. Она ограничилась тем, что спросила Кариму: