Чисто конкретное убийство

— Ну, если так… то она дома по-разному бывает. Сейчас она стережет жилье одним людям, которые за границу уехали.

Возняк все еще вежливо, но весьма решительно попросил фамилию и адрес этих «одних людей». Пани Идалия, уже не сопротивляясь, выдала и фамилию, и адрес. Оказалось, что это не какие-то далекие места, а Секерки, совсем рядышком. Там еще сохранились довоенные трущобы, которые теперь переделали в элегантные виллы с довольно большими садами, и пани Хавчик караулит дом и в саду копается, потому что ей это нравится. У себя она тоже иногда бывает, почему бы и нет.

— Что-то трудновато с ней встретиться, — заметил Возняк.

— А все потому, что она предпочитает на люди не показываться, пока не похорошеет, — прошипела по-гадючьему подруга, и тут-то выяснилось, почему она с такой готовностью дала адрес Хелюси. — Эта Стасиньская, когда приедет (а они временами приезжают), она косметичка. Вот она Хелюсе рыльце-то помассирует, маски всяческие наложит, омолодит — Хелюсе с десяток лет и убудет. Вот почему она там сидит и от людей прячется, потому что другой выгоды ей от этого никакой нет. А еще там всякие ванны, души, жакузя еще какая-то стоит… Вот она во всем этом как сыр в масле катается! А как я ее просила, чтобы она и меня туда пустила, когда Стасиньских нет! Так нет же, нельзя мне туда! Потому что на кой мне мол, такое омоложение. А ей на кой?! А я еще за нее в Колобжеге словечко замолвила!

Дикая ярость фонтанировала из пани Идалии со сверхъестественным напором. Это была не та бурная ярость, которая швыряется тарелками, рушит стены, выдирает врагу глаза или всаживает нож в сердце. Эта ярость напоминала глубоко засевший клубок гадюк, с бешеным шипением брызжущий ядом во все стороны. Яд копился в этой даме давно и внезапно прорвал плотину.

— Ее еще десять лет назад хахаль бросил. Я ей, как кому умному, говорю: глупая ты швабра, он уже не вернется, это точно! Нет же, упертая как баран: для нее — обязательно вернется, а она ему свои прелести под нос подсунет и будет все тип-топ! Ага, как же, будет! Дерьмо в клеточку будет и из козьего хвоста валторна! И чтобы для лучшей подруги на грош ничего не сделать, а ведь я ей этого долбодятла надутого зубами и когтями выгрызла!..

Тут пани Идалия слегка захлебнулась собственной яростью, и из нее исходило только шипение, как из старинного паровоза в отличном состоянии. Память Возняку не изменяла, он уже на середине доверительной тирады стал догадываться, что именно он слышит, а самый конец прекрасно понял. Надутый долбодятел произвел на него сильнейшее впечатление, которое он постарался скрыть.

У пани Красной, однако, открылось второе дыхание. Застарелые обиды на подругу явно обладали магической силой и преодолели все: осторожность, недоверие, знание мира, в котором они оба, и полицейский, и тюремная надзирательница, годами работали, — и вырвались, словно кипящая лава из вулкана.

— Ну, успех-то она всегда имела. Вон, с этим Валюсем крутит, а он за ней с юности бегает. А ведь она ему все отказывала и отказывала, принца у судьбы когтями выцарапывала! Хавчик-то копыта откинул, она и разгубастилась: мол, вот он, принц, считай, в кармане! А он что? Смылся, как вода в сортире! И знаете что? Она же свадебный наряд себе уже сшила!

Нет, этого Возняк на самом деле не знал.

Пани Красная отхлебнула из стакана, чтобы промочить горло.

— Ну, с белой фатой она уже не заморачивалась, костюм заказала: красный, юбка в пол, с таким как бы хвостиком сзади, шляпка тоже красная, но тут уж она не выдержала: белую вуаль прицепила. Тоже мне девственница нашлась! Валюсь-то на коленях с ней к алтарю пополз бы, он ведь и разводиться собрался ради нее, а она все нет и нет, потому что обожаемый идол к ней непременно вернется…

Возняк вдруг опомнился:

— Минуточку! Какой Валюсь?

Пани Красную несло, как по кочкам.

— Рептилло, Валериан. На улице Мадалиньского живет, смышленый такой парень: из партийного аппарата по-умному дал стрекача, притаился, а сейчас большим бизнесменом стал, клоп мерзкий.

— Адрес, телефон, место работы!

— Да пожалуйста, пожалуйста, он лапоть сермяжный, куда ему до Бартоша, но пусть этой великосветской шлюхе и такой не достанется!

Глубоким сочувствием и пониманием Возняк сумел утолить печали пани Идалии, что принесло еще длинную и чрезвычайно полезную тираду. Он волнения у комиссара разгорелись щеки.

Он уже знал, что делать и как ловить недоступную пани Хавчик. А также на всякий случай и Валюся Рептилло.

* * *

Эву Гурскую, по собственному почину держащую руку на пульсе расследования, которое ее теперь интересовало все больше, постигло страшное потрясение.

В общем, она не вмешивалась, молчала как камень, но не только стала навещать дядю на работе чаще обычного, а еще и завязала тесные знакомства со всей бригадой Возняка, однако самому ему в глаза не лезла. Иногда она даже приносила пользу и пристально следила за успехами расследования тайны лопаты, возникшей, собственно, в ее присутствии.

Она как раз стояла в книжном магазине в очереди в кассу с тремя выбранными книгами. Очередь была невелика. Какой-то мужчина расплачивался мелочью за выбранное творение, он плохо видел, и процесс затянулся. Кассирша явила ангельское терпение, а между Эвой и кассой оставалась только одна дама средних лет. Дама прижимала к животу дюжину тонких детских книжечек, с плеча у нее свисала пузатая кожаная сумка, а в другой руке дама держала пластиковый пакет, в котором позвякивало что-то стеклянное, но ничто не предвещало большой потери времени. Избавиться бы только от пана с кучей мелочи — и очередь двинется быстрее.

Однако же дама отличилась то ли неловкостью, то ли небрежностью.

Пан с мелочью отошел от кассы, упустив на пол только две монетки по десять грошей, а дама размашистым жестом плюхнула на кассу детские книжки. При этом она выгнулась вперед, чтобы в отсутствие третьей руки животом придержать расползающиеся книжки. И тут молния ее набитой сумки разъехалась, и оттуда весело заскакали прелестные маленькие круглые луковички, под ноги Эве и всем вокруг.

— Господи Иисусе! — завопила пани. — Мои тюльпаны!

Эва бросила свои книги на прилавок, машинально наклонилась, чтобы тут же начать собирать драгоценные луковички, и со всего размаху вбила свою корму в кого-то, кто стоял сразу за ней. Этот кто-то жалобно застонал, но назад не отшатнулся, услышав возглас кассирши:

— Не двигайтесь, пожалуйста, а то все растопчете!

Кассирша была права — луковичек было много. Эва перестала нагибаться и кланяться, присела на корточки, виновница катастрофы последовала ее примеру, грохнув вторым пакетом о прилавок. В пакете что-то лопнуло, потому что стеклянный звон усилился. Из глубин книжного магазина примчалась продавщица, кассирша подала сборщицам тюльпанов два маленьких пакетика, а сама стала пробивать детские книжки, довольно медленно, потому что ежесекундно наклонялась из-за кассы и взволнованно показывала на очередные луковички, весело скачущие вдаль.

Вчетвером собиратели быстро сладили с ними, в магазин не впустили только одного клиента, который застыл на входе, услышав отчаянный вопль: «Не входить!!!»

Дама, кряхтя, поднялась с пола и принялась объяснять, что это новинка, голландские тюльпаны, какие-то необыкновенные, низкорослые и очень ранние, она только что получила их от подруги. Кассирша наконец-то стала пробивать книги без помех, а Эва обернулась, чтобы только сейчас извиниться перед клиентом, которого едва не нокаутировала попой. Наклоняясь, она увидела мужские ботинки, поэтому поняла, что это мужчина. Ботинки были определенно мужские.