Чисто русское преступление

Андрей вспомнил, что как-то сам собирался в Ночь музеев сходить куда-нибудь, да так и не сходил, залег на диван и смотрел Евровидение. Впрочем, Евровидение в Москве большая редкость, чем музейные экспонаты, возможно, первое и последнее, не посмотреть его было бы жаль.

Но Ольгу Станиславовну Загоскину такой статистический расклад не пугал, хотя она была рада зацепиться за каждого посетителя, случайно забредшего в храм древностей и искусств. Она поправила седую прядь, выбившуюся из строгого пучка, и направилась прямиком на Туровского, замявшегося на пороге. Он как раз соображал, каким образом воздействовать на работников музея, чтобы добиться от них искренности и признаний.

Увидев Ольгу Станиславовну, Туровский решил сам быть предельно откровенным. Врать своей бабушке он никогда не мог, а Ольга Станиславовна напоминала ему его бабушку.

– Добрый день, молодой человек! – обрадовалась хранительница, готовая от любви к искусству и скуки провести сыщика по всем немногочисленным залам и рассказать о каждом экспонате.

– Добрый день, – улыбнулся ей Туровский. – Прекрасный музей! Просто не знаю, с чего начать осмотр экспозиции.

– Я вам подскажу, – ответно улыбнулась Ольга Станиславовна и подхватила сыщика под руку, ведя его в зал краеведения.

Туровский знал, что именно в этот зал посетители ходят редко, как правило людей интересует необычное. Это же так естественно! А смотреть в музее на то, что и так видишь из окна своей кухни каждый день, тоскливо и неинтересно. Но ради дальнейшего установления контактов сыщик согласился выслушать все о флоре и фауне родного для госпожи Загоскиной крае.

Она рассказывала увлеченно. Благодарный слушатель Туровский ее не перебивал, качал головой в знак согласия и удивленно округлял глаза. Правда, не всегда в нужный момент, так как думал о своем. Он умел делать несколько дел одновременно: слушать, думать о своем и принимать решение. Последнее пока не требовалось.

– Ежи обыкновенные из семейства млекопитающих отряда насекомоядных, – рассказывала Ольга Станиславовна, указывая на ежа.

– Что вы говорите?! – невпопад воскликнул сыщик.

– Я говорю, – с подозрением на то, что ее невнимательно слушают, нахмурилась хранительница, – про ежа.

– Я знаю, знаю, – поспешил оправдаться Андрей. – Гон начинается ранней весной, брачные игры длятся два месяца, после спаривания самка становится агрессивна, и самца следует от нее изолировать.

– Совершенно верно, – изумилась Загоскина, словно вместо ежа они говорили о редком виде гиппопотамов. – Вы, голубчик, хорошо подкованы в этом вопросе.

– Меня подковала Елена Ивановна, – признался Туровский. – В смысле не как блоху, а теоретически.

– Елена Ивановна?! – обрадовалась вновь Загоскина. – Елена Ивановна Бубенцова?!

Туровский кивнул.

– Так вы с ней знакомы? Какой сюрприз, какая радость!

– А в чем, собственно, радость? – не понял сыщик.

Ольга Станиславовна ему пояснила, что одно дело – выразить соболезнования по поводу похищенного раритета по телефону и совсем другое – передать слова утешения через хорошего знакомого. Это получится более искренне и трогательнее. Она наговорила Туровскому, как переживает по поводу украденного «Жития», страдает из-за переживаний приятельницы и желает скорейшего выздоровления ее внуку. Получалось, что Загоскина знала практически все, следовательно, решил Андрей, она знала и о столичном сыщике. Туровский и не собирался этого скрывать. Мало того, он сразу признался хранительнице, что приехал ради рукописной родословной, которую украли и из областного музея. Ольга Станиславовна грустно улыбнулась и повела его в другой зал.

Они остановились перед витриной, за стеклом лежала старинная книга, очень похожая, судить об этом Туровский мог по фотоснимкам, на «Житие», которое начал писать писарь Чумичкин.

– Но как? – поразился сыщик, разглядывая пожелтевшие страницы.

Ольга Станиславовна аккуратно достала книгу и положила поверх стекла.

– Ее что, не крали?!

– Ее вчера вернули, – трогательно сообщила хранительница.

– Что?!

– Руководство музея, все мы, отказались от преследования похитителя, о чем заявили через средства массовой информации, только попросили вернуть бесценный раритет. И что вы думаете?

– Что? – повторил Туровский.

– Передачу по телевизору посмотрел наш сотрудник! Он вспомнил, что тихо и мирно забрал книгу на реставрацию, там листочек порвался, сами понимаете, серьезную реставрацию книги мы оплатить не в силах, выкручиваемся, как можем. Так вот он ее аккуратно подклеил и вернул. Так что книгу не крали.

– Не крали, – эхом повторил сыщик, вчитываясь в старинный текст. – Ничего не понимаю.

– Это древний славянский язык, – охотно пояснила Загоскина, – зато дальше текст, особенно в переписи губернских дворянских фамилий, пойдет понятнее.

– Ладно, – согласился Туровский сам с собой. – А скажите-ка, Ольга Станиславовна, как зовут вашего забывчивого сотрудника? И нет ли у вас брошюры с полным текстом этой рукописи?

Брошюра нашлась. Туровский сунул ее в карман льняного пиджака, намереваясь хорошенько изучить на досуге. Он нисколько не сомневался, что там каким-то образом будет фигурировать фамилия Барклай или что-то в этом роде, в этом дворянском роде. Вечерком он в номере гостиницы толком все изучит. А пока следует установить связь между забывчивым сотрудником и французом. И Светлану Ведрищеву желательно подвести сюда же, не зря, ох, не зря она сегодня так спешила вернуться домой. Вернула книгу и собралась быстро вернуться сама?

Забывчивым сотрудником оказался двадцатитрехлетний Потап Скрипкин. Туровский никогда не доверял людям с именем Потап. Он собрался зайти к нему и переговорить о мотивах, побудивших того забрать книгу домой, но Ольга Станиславовна его разочаровала, сообщив о том, что Потап Скрипкин накануне отбыл в положенный отпуск и вернется не раньше чем через месяц.

В этом случае ниточка обрывалась. Вполне возможно, она ничего и не связывала. Представить, что недавно начавший карьеру музейного работника парень мог забыть про рукописный раритет в своей квартире, было можно. Вот представить Ольгу Станиславовну или Елену Ивановну такими забывчивыми невозможно. Это как другое измерение с иными понятиями и представлениями о жизненных ценностях. Но раз понятия Скрипкина такие размытые, то он легко мог согласиться на преступление. Только вот какое и в чем оно заключалось, ведь книгу-то он вернул.

Туровский почувствовал, что в его руках находится простенький кроссворд с одним-единственным незнакомым словом, но это слово по закону подлости находится как раз на пересечении и от него зависит вся разгадка.

Он поблагодарил Загоскину, клятвенно пообещал передать все сказанное ею для приятельницы Елены Ивановны Бубенцовой и поспешил ретироваться, чтобы не путешествовать по остальным залам музея.

– В следующий раз с огромным удовольствием! – пообещал Туровский.

Ольга Станиславовна обиженно поджала тонкие губы, прекрасно понимая, что такая залетная важная птица, как столичный сыщик, вряд ли осчастливит ее следующим разом. Она даже пожалела, что рассказала ему сразу все. Нужно было разделить информацию хотя бы на две части и во второй раз показать греческий зал, гордость музея, где на входе стояла скульптура великого советского сатирика с килькой в руках, вылепленного вместо Аполлона местным скульптором по заказу самого губернатора.

Туровский спешил к машине, сосредоточенно думая о том, что ему удалось узнать в этот день.

А еще он прикидывал, что может заехать на обратном пути к одному из двух коллекционеров, чьи фамилии значились в списке, предоставленном начальником УВД. Надежды на то, что беседа с коллекционером принесет ему пользу, было мало, но заехать стоило хотя бы ради галочки. Туровский привык проверять все до мелочей. Правда, иногда он мелочовку пропускал, но в этом случае проверить коллекционера стоило. После этих двух фамилий ничего другого не оставалось, как искать похищенный раритет по всей стране. Или ждать, что его кто-то вернет? В это предположение ему верилось с трудом.