Чисто русское преступление

* * *

Жору Нефедова еще в школе девочки называли «ботаном» – невысокого роста, склонный к полноте, с рассеянным блеском в близоруких глазах, тихий и спокойный мальчик. Вырос и превратился в тихого и спокойного молодого мужчину. Но дамы продолжали относиться к нему как к непритязательному растению, случайным сорняком выбившемуся на свет из-под твердой почвы. «Ботан» Жора практически сразу перестал обращать внимание на уколы окружающих, открыв для себя новый мир, полный страстей и приключений. Мир его, как ни странно, оказался коллекционированием. И что самое интересное, коллекционирование приносило Нефедову средства для весьма скромного, но все же вполне сносного существования. Ему этого было вполне достаточно, чтобы продолжать заниматься сбором раритетов и чрезвычайно редко, лишь в случае острой нужды, с ними расставаться. Большей частью Нефедов занимался с коллегами обменом.

Позвонивший накануне мужчина Андрей Александрович Туровский представился ему собирателем рукописных книг и пожелал встретиться с Нефедовым, о котором слышал много чего хорошего от друзей и приятелей. Нефедов не обрадовался пришельцу, но не оставалось ничего другого, как выказать доброжелательность и пригласить привлекательного щеголя в скромный домик, затерявшийся среди лесов в маленькой деревеньке, подальше от чужих глаз и присутствия.

– Добрый день! – громогласно возвестил о себе Туровский, показываясь на пороге обветшалого строения перед вялоподобным очкариком, который отчего-то, видимо из-за унылого отстраненного выражения худого лица, показался ему не только слабовидящим, но и глухим.

– Добрый вечер, – поправляя сыщика, ответил Жора и посторонился, пропуская гостя в дом.

– Как время летит, только что было утро, – сказал Туровский, заходя в жилище деревенского холостяка. Он мучительно выбирал тактику поведения.

– М-да, – отреагировал Жора и замолчал.

Андрей прошел к единственному креслу в небольшой комнате и уселся в него с видом долгожданного гостя. Но отступать и тупо молчать на пару с хозяином сыщик не собирался. Он решил действовать нагло, напором, идти напролом, так как чувствовал в Нефедове такое наплевательское отношение к бренному миру, что догадывался – разговорить Жору будет практически невозможно.

Если только зацепиться за его интерес. Что он собирает? Туровский бегло оглядел каморку. Диван, стол, стул, кресло, на котором он сидит, старинный сундук и полки – книжные полки, битком забитые произведениями классиков мировой литературы, изданными в прошлом веке. Нефедов собирает книги? Но подобные библиотеки можно встретить едва ли не в каждой квартире, где трепетно относятся к наследству предков, собираемому в пору тотального дефицита не только книжной продукции.

– Восхитительная библиотека! – заметил Туровский. – Замечательно! Одни классики! И что, ни одного современника?

– Ни одного, – гордо признался Жора. – М-да.

Туровский моментально прокрутил в голове все, что знал о классиках, и принялся расхваливать первого, кто пришел ему на ум, – Пушкина. Любому нормальному человеку первым при случае на ум придет Александр Сергеевич, на него же потом можно будет списать неудачи. Кто виноват? Пушкин. Сам того не зная, Туровский с первой попытки зацепил Жору Нефедова. Тот начал робко, осторожно, исподволь экзаменовать сыщика.

– «Алина, сжальтесь надо мной», – декламировал Андрей все подряд, что помнил. А помнил он не так уж и много, запас явно иссякал. – Знаете, Жора, мне нравится и прозаическое творчество поэта!

– М-да, – сказал Жора.

«Придурок», – подумал Туровский, уже ни на что хорошее не надеясь. Битый час он метал перед этим Жорой икру, а тот лишь неопределенно поддакивал, как будто решал: раскрыть сыщику военную тайну или умереть вместе с ней, не сдавшись врагу.

– «Капитанская дочка» впечатляет, не правда ли, Георгий? Пугачев так убедителен!

– Недавно я приобрел автограф великого мастера, – внезапно перебил Туровского собиратель.

Собиратель автографов?!

– Не может быть! – воскликнул сыщик своим мыслям, не поняв пока, хорошо это или плохо для расследования.

– Я тоже так поначалу думал, – скромно признался Нефедов, – совсем не рассчитывал, но мне сопутствовала удача.

Он встал с дивана и подошел к старинному сундуку, достал из кармана поношенного пиджака ключ, открыл крышку, у которой вместо сигнализации сработал жуткий скрип и скрежет, и достал пожелтевший листок в обыкновенном прозрачном файле.

– Целый лист из белового автографа пушкинских «Замечаний о бунте», приложения к его «Истории Пугачева». – Нефедов протянул сыщику раритет, следя за листком ревнивым взглядом. – Текст этих замечаний давно печатается в собраниях сочинений мастера, печатается по копиям, выдержки из этой работы приводились в разных статьях и книгах о Пушкине и Пугачеве, но «Замечания о бунте» до конца не изучены, они ни разу не стали объектом пристального научного анализа. Скорее всего, отсутствие подлинника охлаждало пыл исследователей. Всегда приходилось допускать, что какие-то подробности, поправки, пометки не учтены в копиях. Никто не знал, насколько верны эти копии. Теперь узнали, найден оригинал. И в число счастливых обладателей истинного росчерка пера великого мастера вошел я. Пятьдесят восемь ветвей генеалогического древа Александра Сергеевича Пушкина, двести тридцать четыре потомка, проживающие сегодня в разных частях света, и среди них ни одного поэта! Рожденный навечно единожды...

Нефедов странным образом завершил торжественную речь и, забрав листок у Туровского, вернул его в сундук под замок. Тот за короткое время успел заметить почерк, действительно похожий на почерк Пушкина.

– Георгий, так вы собираете автографы?

– Я фактически почерковед! – гордо признался тот. – И удостоверяю, милостивый государь, что этот текст написал Александр Сергеевич собственноручно.

– А там ничего нет про Ведрищева или Горемыкина?!

Идиотский вопрос, Туровский это прекрасно понимал, ляпнул, не контролируя движения болтливого органа.

– Горемыкина? М-да.

И Нефедов замкнулся.

Он поделился с Туровским самым святым, что у него было. А сыщик наплевательски отнесся к откровениям, не оценил, не поддержал, а поинтересовался иным, к делу не относящимся фактом. Недоставало еще спросить, не боится ли собиратель автографов, что у него из сундука их банально выкрадут, сигнализации-то никакой.

– Что это? – Взгляд намеревающегося уходить Туровского, а разговаривать с ним хозяин больше не хотел, остановился на бревенчатой стене.

Аккуратно вложенный в деревянную рамку под стекло, на ней висел лист из «Жития», где писарь Чумичкин доводил до сведения широкой общественности статьи из трактата протопопа Сильвестра.

– Это? – нахмурился Жора. – Это мой список. Собственноручно выполненный с нашего рукописного «Жития».

– Это списали вы? – искренне удивился сыщик.

– М-да, – сказал Жора.

– Один в один, – произнес Туровский задумчиво.

Причастность Нефедова к краже рукописного раритета из местного краеведческого музея была довольна призрачной. Но она была! В этом факте Туровский нисколько не сомневался, его нужно было проверить немедленно. Раз Нефедов молчал, сыщик решил поехать к Елене Ивановне. Он спешил, возможно, торопил события, но нюхом чуял, что разгадка близка.

* * *

Елена Ивановна не отходила от больничной койки внука. Она осунулась, похудела еще больше и плохо ела. Хорошо, что рядом была Светочка Ведрищева. Милая, славная девушка помогала ей, чем могла. Рано утром поехала в областной центр за дорогущими лекарствами, вернулась к полудню, а к вечеру, как доктор сказал, что у Семена должны стать заметны улучшения состояния здоровья.

Елена Ивановна только что проводила Светочку домой, хорошенько отдохнуть после трудного дня, и теперь всматривалась в лицо внука, стараясь не пропустить предполагаемых улучшений.