Чисто семейное дело

— С Арвеев, что ли, принесло? Так вроде ветер не оттуда… — удрученно пробормотал сотник Ингрем. Он настолько не любил отягощать себя в пути лишними вещами, что имел при себе одну легкую курточку на случай дождя. Любящая сестра по оружию во время сборов попыталась подсунуть ему в мешок вязаный свитер, но он заметил и с негодованием выкинул. За что теперь и расплачивался: лязгал зубами и шмыгал посиневшим носом. Потому что даже самые северные из существ не могут в мороз обходиться без теплой одежды.

Орвуд на такое дело смотреть спокойно не мог. Такова уж была его жизненная позиция: если добропорядочное существо впало во внезапное слабоумие, долг окружающих о нем позаботиться.

— Так, ну-ка живо, накрылись одеялами! — распорядился он тоном, не терпящим возражений. — Совсем обалдели, что ли?! Мороз на улице! Не хватало только воспаление легких заработать! Что мы тогда станем с вами делать? Аолена нет, исцелять некому!.. Северные они, видите ли, существа! Вот сейчас как возьму палку и задам вам обоим по шее! И не посмотрю, воины вы или нет! Так и знайте!

Хельги с Меридит переглянулись и полезли-таки в мешки. Очень уж грозен был гном в тот момент: глаза горят праведным гневом, брови сведены, борода топорщится. Того и гляди впрямь за палку возьмется — не драться же с ним!

— Уступаем грубой силе! — ухмыльнулась диса из-под одеяла.

Прошло чуть более часа, а снегу навалило столько, что стало трудно выволакивать закоченевшие ноги. Ильза начала тихонько хныкать и поговаривать о привале и костре. Вот тут-то и произошла первая из череды странных встреч, назначенных им Судьбой…

Она появилась на тропе невесть откуда, будто выросла из-под земли. Маленькая кривобокая старушонка, древняя как сам мир, наряженная в устрашающие лохмотья. Казалось, всю одежду ее — длинные юбки, короткий облезлый полушубок, головной платок — драли, резали на клочки специально, потому что случайно достигнуть такого эффекта было просто невозможно. От тряпья исходил резкий застарелый запах грязного тела и мочи — видно, его за последние столетия никто не удосуживался хоть немного простирнуть. На шее болталась целая связка амулетов, грязных и неприятных на вид: засаленные пучки перьев, какие-то камешки, косточки и черепушечки. К определению того, во что были обуты ее ноги, подходило только одно слово — опорки.

Внешность незнакомки вполне соответствовала ее одеянию. Приплюснутое, молочно-белое лицо покрывала густая сеть морщин. Круглые глаза были по-жабьи выпучены, причем один зарос бельмом. Крошечный крючковатый нос и резко скошенный подбородок дополняли неприятное впечатление. Седые, годами нечесанные патлы торчали во все стороны из-под платка, завязанного узлом на лбу. Старуха скалила в усмешке тонкогубый рот, и в темном его провале проглядывали два клыка… Очень колоритная внешность! Не надо было долго думать, чтобы понять: ведьма! Самая настоящая, практикующая, причем сильная настолько, что ее первоначальная человеческая природа совершенно изменилась под воздействием собственных чар и стала ближе к демонической.

Наверное, изменение это пагубно отразилось на рассудке, потому что повела себя старуха более чем странно ( неадекватно,по выражению ученого магистра Ингрема). Она чуть присела, широко раскинула руки, загородив тропу.

Рагнар, возглавлявший шествие, сделал шаг в сторону, желая миновать неожиданную преграду. Но старушенция шарахнулась ему под ноги, не давая себя обойти. Рыцарь остановился, сказал вежливо, как и подобает воспитанному человеку, приученному уважать старость:

— Бабуся, ты бы посторонилась, что ли! Будь так добра! Нам пройти надо.

Тут и ведьма подала голос. Говорила она вроде бы по-староземски, но понимать ее было очень трудно из-за странных интонационных конструкций. Каждая фраза начиналась с низкого, неразборчивого бормотания, а в конце переходила в пронзительный визг.

— А вот и не посторонюсь! Не пущу, не пущу-у! — приплясывая и притопывая, завела ведьма. — А дальше вам хода нет, хода не-эт! Нет! Нет! Нет! Нет-нет-нет! — запричитала она резко и отрывисто, как будто переходя на собачий лай.

— Совсем полоумная! — вздохнул рыцарь с искренним сочувствием. — Бабулечка! Ну что ты скачешь, в твои-то годы! Дай дорогу, не доводи до греха!

— А не пущу, не пущу-у! — тянула свое старая. — А не пущу, не пущу! А у дороги два конца, а у судьбы два лица, а у кого дорога черная, тому судьба белая, а кому дорога бела, тому судьба черным-черна! А где неезжено-нехожено, там дорожка-то проложена, догоняй — не догонишь, убегай — не убежишь! А тут вам пути нетути, нетути! Нет! Нет! Нет!

— Тьфу! — потеряла терпение Энка. Свое воспитание, как известно, сильфида получила на боевом эттелийском фрегате, а потому оно оставляло желать много лучшего. — Хорош гнусить, дура старая! Прочь с дороги, не то зашибу!

— А не зашибешь, не зашибешь, а сама зашибесси! — Ведьма взмахнула широко растопыренными пальцами, с них во все стороны брызгами полетели капли воды. — Закружу-закружу! Закружу-заворожу! Чиффы-чиффы чи-ир! Чиффы-чиффы чи-ир!

Хельги ощутил, как всколыхнулся астрал: ведьма колдовала! Она топталась на одном месте, низко пригнувшись к земле, хлопала себя руками по бокам, отчего лохмотья ее тряслись и развевались, будто перья пестрой птицы. Она вообще походила на птицу в тот момент — на большую глупую курицу или индюшку, квохчущую над гнездом. Она будила Силы Стихий.

Почуяв недоброе, Хельги выхватил из кармана горсть серых камней. Но разложить не успел. Снежный вихрь ударил в лицо с такой силой, что на миг перехватило дыхание. Камешки выбило из рук — прощай, верная и надежная спригганская магия!

Устоять на ногах было невозможно; путники повалились наземь, вцепились друг в друга мертвой хваткой, повинуясь, скорее, инстинкту самосохранения, нежели разуму. Их швыряло из стороны в сторону, било оземь, как перекати-поле на ветру. В ушах выло и свистело, снег слепил глаза, забивал рот и уши, леденил кожу — одеяла сорвало и унесло в первые же мгновения колдовской бури. Они погибали — и понимали это. Стоило отпустить руки, оторваться от общего клубка — и тогда конец. Ищи ветра в поле, а кости под талым снегом… А пальцы на морозе стынут-коченеют, слабеют, того и гляди разожмутся… И дышать уже нечем, нечем… Воздуха нет, только снег, повсюду один снег…

В общем, выбора Хельги ведьма не оставила. Путь к спасению был только один, тошнотворный до рвоты. Разумеется, он не собирался проходить его до самого конца!

…Буря прекратилась мгновенно — как и не было. Даже снега не осталось — только черная сырая земля. Ведьма сидела на тропе, тяжело, по-рыбьи хватала ртом воздух. В круглых глазах ее светился животный страх. Видно, поняла старая, какого рода опасность грозит ее поганой, измененной сущности!

Бросила на демона косой, полный ненависти взгляд, спросила отчетливо, без прежнего бормотания и визга: