Чистое счастье

Но вот наступает ночь. Мне устраивают постель на диване, и я даже засыпаю. Неожиданно я слышу шорох. Открываю глаза – и снова покрываюсь испариной и вжимаюсь в подушку. Снова шорох. Я вижу, как с одного места в стене начинает осыпаться побелка. Осыпается-осыпается-осыпается… Обычно я прижимаюсь к стене, чтобы быть подальше от края, за которым – неизвестность. Пропасть, из которой может вылезти, кто угодно, и утянуть меня за собой.

Но на этот раз… Я вынуждена лежать посередине дивана, потому что опасность ждет меня с двух сторон. Побелка сыплется густым ручейком из образовавшейся дырочки. Вдруг… я вижу нечто, вылезающее из этой дырочки. НЕЧТО шевелится, как червяк. Но это не червяк – это палец.

– Смотри-ка… – говорит мама.

Она сидит на краешке дивана рядом со мной. Я совсем не заметила, как она вошла, и поэтому вздрогнула.

– Смотри-ка, соседский мальчишка стену расковырял, смотри… – мама кивает на дырку в стене.

Я с ужасом наблюдаю за пальцем, он извивается.

– Какой соседский?..

Но мамы уже нет рядом. Я понимаю, что ее и не было. Тогда кто же это был?

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! – я кричу срывающимся голосом.

Вбегают родители и уносят меня к себе.

Они недовольны. Они проводят со мной воспитательную работу. Но днем все доказательства моих ночных страхов исчезают, и я не могу найти себе оправданий.

Я ненавидела приближение вечера. Ненавидела это синеющее небо. Ненавидела это родительское: «Пора бай!». Я начинала по-детски горячо молиться, чтобы еще одна ночь миновала спокойно. Но порою эти ночи были бесконечно долгими и мучительными.

В нашем саду были разные дети. Горстка правильных девочек, которые умели жить и вертеться с самого детства. Это я пребывала в прострации, не понимая, что происходит вокруг. А у них уже всё было по полочкам: с этими не дружу, а с этими вполне… Тут у меня мелки, а тут игрушки. Эта воспиталка хорошая, а с этой надо БЫТЬ хорошей. И, конечно, у них был неизменный бант, казалось, прибитый к макушке.

А еще был Вовка. Рыжий мальчишка небольшого роста. Он никогда не дрался, никогда не бегал и никогда не кричал. Он всегда размеренно говорил, медленно ел, благодарил поваров. Никогда не задирал девочек и никогда не стоял в углу.

Непонятно, что такого особенного было в этом мальчике. Казалось, он уже абсолютно взрослый. У меня лично было подозрение, что он и есть заколдованный взрослый, который совершил дурной поступок и был за это отправлен назад в детство.

Вовка был главным. Самым главным! Негласно. И все дети делились на тех, кто «за Вовку» и тех, кто «просто». Те, кто были «просто» – были, как бы, вне партии. А партия – это сила!

Интересно, что никто об этом вслух не говорил. Просто ТАК БЫЛО – и это не обсуждалось.

Вовку всегда окружала кучка приспешников. Они его защищали, они с ним беседовали, они смеялись его умным шуткам, они не позволяли подходить к нему тем, кто «просто». Еще несколько человек были на побегушках – приносили Вовке игрушки… Он ими не очень-то интересовался – как любой взрослый – но хвалил за инициативу.

Вовка никогда не стоял в углу. На него никто ни разу не крикнул. Я бы не удивилась, если бы воспитательница позволила ему нечто большее, чем простое «уважение к старшим».

А еще у Вовки была девушка. Самая настоящая Первая леди. Звали ее Таня. У нее было каре – она тоже выглядела взрослее остальных девочек с косичками, и была тоже, вероятно, умной. Она ходила рядом с Вовкой и возила за собой куклу в коляске – это был их ребёнок.

Однажды во время тихого часа мы с Таней оказались на соседних раскладушках. Перед тем, как заснуть, мы даже во что-то поиграли. Кажется, показали друг другу письки. От такой доверительности я уже было подумала, что мы стали друзьями, но тут она спросила:

– Ты за Вовку?

Я честно помотала головой: нет. Таня отвернулась от меня и тут же заснула. Или сделала вид.

Интересно, а как это – быть «за Вовку»? Какие привилегии это даёт?

На прогулке я только и думала о том, что бы такое придумать, чтобы стать «ЗА ВОВКУ». Я нашла пакетик из-под молока, насыпала в него немного снега, перевернула… Получился отличный куличик замысловатой формы. Я подошла к Вовке. Его секьюрити преградили мне путь.

– Пусть подойдет! – Вовка соблаговолил меня подпустить. – Что там у тебя?

– У меня такой пакетик…

– И что с ним?

– Куличики получаются смешные…

Я показала свою изобретательность. Вовка взял пакетик в руки, повертел, сам наполнил снегом и сделал куличик. Улыбнулся и одобрил:

– Здорово!

И я поняла, что я теперь «ЗА ВОВКУ»! Счастью моему не было предела! Я подбегала к ребятам и приставала с вопросом:

– Ты за Вовку?

– Да.

– Я тоже!

– Ты за Вовку?

– Нет.

– А я за Вовку.

Чувство приобщенности к чему-то большому! Я теперь не одна! За плечами у меня целая тусовка! Они меня не оставят в беде – Вовка непременно что-нибудь придумает. Став «за Вовку», я была так счастлива, что мое вступление в октябрята и в пионеры по силе чувств не идет с этим переживанием ни в какое сравнение.

Но недолго мне пришлось радоваться новому статусу. Близилось лето… Последнее лето перед началом новой жизни. Меня ждала школа. Но это совсем другая песня.

Первый поцелуй

Мне было двенадцать, и я ощущала себя совсем взрослой. Даже взрослее, чем сейчас. Я тогда носила мини-юбку и провоцировала своими ногами всю нашу казанскую школу. На переменах мы прохаживались с Веркой по коридорам и горланили песни. И ведь никто не мог слова сказать против, потому что получалось хорошо. Пели мы от души, и без нас в школе было бы скучно.