Чистое золото
Шрифт:
— Ну, как себя чувствует Женечка? Да… Вот что, Женя, надо чайку горячего выпить, а потом я вам капелек дам. Вы от них уснете. Да, да, милая, силенки нужны, надо поберечь себя.
Сабуровой показалось, что с приходом этого большого, уверенного человека время снова побежало вперед.
Доктор попросил поставить самовар, заглянул к Михаилу Максимовичу и уговорил Надежду Георгиевну идти спать. Он обещал остаться у Кагановых, пока Женя не ляжет. Тоня сказала, что она тоже останется с подругой столько времени, сколько Женя захочет, и старая учительница собралась домой.
Не успела Надежда
— Это вы, Надежда Георгиевна? Проводить вас?
— Проводи, Соколов. Ты знаешь, что случилось?
— Знаю. Ребят встретил, сказали.
— А почему не спишь?
— Собрался ложиться, да не хочется спать. Решил маму встретить. Она дежурит в больнице, скоро сменится. А вы оттуда, Надежда Георгиевна? Как у них?
— Как у них может быть, милый! Тяжело.
— Тоня там еще?
— Там.
Толя больше ни о чем не спросил, но Сабурова подумала, что перед тем, как встретить маму, он, наверно, хотел встретить Тоню и теперь огорчен, что встреча не состоялась.
Около дома учительницы Соколов спросил:
— Надежда Георгиевна, вы любили вашего ученика Павла Заварухина?
— Павлик прекрасный был юноша. В нем большая сила чувствовалась. Смелый… честный… А что? Ты вспомнил его и пожалел о нем?
— Я пожалел, что я не на его месте, а он не на моем, — мрачно ответил Толя и, поклонившись, пошел прочь.
При этом он начал насвистывать какой-то веселый мотив, но сейчас же, поняв неуместность своего свиста, оборвал его. И эта попытка показать, что он весел, так не вязалась с тоном последних слов, что Надежда Георгиевна улыбнулась, всходя на крыльцо.
«Ладный паренек, — подумала она. — Неглуп, красив…. Расстроен, видно, чем-то… Поговорить с ним? Нет, сам разберется!» — решила она.
В теплой и тихой комнате с бревенчатыми стенами и белоснежными занавесками был легкий беспорядок. Не на месте стояли стол и кресла, принесенные мальчиками из школы после спектакля. Среди сдвинутых вещей бродила Татьяна Борисовна и была так погружена в свои мысли, что не сразу заметила Сабурову. А увидев ее, накинулась:
— Ну на что это похоже, Надежда Георгиевна! Нужно ведь и о здоровье помнить! Вы о ком угодно думаете, только не о самой себе!
— Да полно, Таня, что ты волнуешься! Я себя прекрасно чувствую.
Раздевшись, Надежда Георгиевна подошла к столу, дотронулась до холодного чайника, взяла было его, чтобы отнести в кухню, но раздумала и, поставив на место, села.
Татьяна Борисовна, тревожно наблюдавшая, как старая учительница сложила руки на коленях и закрыла глаза, порывисто подошла к ней:
— Простите, пожалуйста, я вижу, что вы устали, но… Надежда Георгиевна, голубчик, что мне делать?
— Что такое, Таня?
— Вы меня, конечно, запрезираете, но я чувствую, что… права вчера была эта женщина, моя хозяйка… Страшно мне начинать здесь работу.
— Почему?
— Сама не знаю. Чужое все здесь, незнакомое… Посмотрела я нынче на своих будущих учеников. Очень уж самостоятельно держатся… Взрослые совсем…
— Это
пусть тебя не пугает. Ребята не избалованные, учатся просто с жадностью… Ты их скоро полюбишь.— И знаете… — продолжала Новикова, не слушая Надежду Георгиевну, — как-то грустно мне стало… Все-таки ни музыки здесь нет, ни театра. Наверно, и библиотека плохая. И почему, кстати, дети так странно говорят? «Айдате» какое-то, «пошто», «чё» вместо «что». А одна девочка во время спектакля соседке шепчет: «Петя обратно сегодня старика играет». Я не выдержала, спрашиваю: «Как это — обратно?» — «А он у нас в Октябрьские дни тоже играл». «Обратно» у них значит «опять».
— Ну подожди. Ты тут столько наговорила… А из Москвы ты куда-нибудь уезжала раньше?
— В Крым, на Кавказ ездила летом, по Волге…
— Это ты на курортах бывала. Там жизнь, конечно, нарядней. А теперь послушай меня. Библиотека у нас на редкость хорошая. Все, что тебе нужно, ты в ней, во всяком случае, найдешь. Театра, правда, нет, а клуб прекрасный, и артисты столичные иногда к нам приезжают. Жена доктора Дубинского очень неплохая музыкантша. Вот погоди, подружишься с семьей доктора — будешь музыку слушать. Да не маши рукой, еще как рада-то будешь! Насчет того, что ребята говорят неправильно, есть такой грех. Это местный говор. От старшеклассников ты этих словечек не услышишь, школа выправила их речь. И младшие понемногу научатся правильно говорить. А природа наша…
— Что природа! Природой приятно любоваться, когда на душе легко!
— Ну, а почему у тебя не легко будет?
Татьяна Борисовна смутилась:
— Н-не знаю… Сомневаюсь что-то, справлюсь ли с преподаванием.
Сабурова ясно представила себе Таню Новикову школьницей. Худенькая, нервная девочка училась прекрасно, но как чрезмерное самолюбие и мнительность мешали ей! Докладов своих и всяких публичных выступлений боялась панически, а экзамены обычно сдавала совсем больная. При некоторой внешней заносчивости всегда была не уверена в себе. Молода еще! Это пройдет.
— Не сомневаюсь, что справишься, Таня. Плохое настроение у тебя от неуверенности, — серьезно сказала она. — Подготовься как следует к первым урокам, я приду тебя послушать. И план составь подробный. Я тебе покажу, как это делается.
— Нас учили, я умею планы составлять, — обиженно откликнулась Новикова.
Они долго еще не спали. Тихо и медленно, так, как она привыкла говорить с учениками, Сабурова рассказывала о сущности преподавания. Татьяна Борисовна слушала невнимательно. Планы… Знание материала… Этого она не боится. Но сумеет ли найти верный тон?.. Не будут ли ученики недоверчиво относиться к ее знаниям? Ведь она только немногим старше их.
В доме Кулагиных тоже долго не ложились. Николай Сергеевич был глубоко огорчен. Горе инженера Каганова затронуло его, как свое собственное. Старый горный мастер уважал Михаила Максимовича за то, что тот работал, не считаясь со временем, подробно входил во все мелочи дела.
— Надо же!.. Жить бы и жить… — бормотал Кулагин, покусывая рыжеватые усы и хмурясь. — Нет, хорошему человеку всегда не везет. Ну что, теперь с дочкой остался… У нее большая учеба еще впереди. Да, без матери-то беда!