Чистое золото
Шрифт:
— Вообще отстаем! — заявила Нина. — Литературный кружок запустили…
— И клубную работу надо наладить, — подхватил Мохов.
— Ну, ребята, вы обо всем сразу, — сказал растерявшийся Илларион. — Нашли место! Для этого школа есть. Кому интересно о наших делах слушать?
Слобожанин захохотал.
— Ничего, ничего! — крикнул он. — Ты, друг, ведь первый начал. А нам очень интересно, — подмигнул он Савельеву. — Вы нас слушали, и мы послушаем…
— А что, в самом деле! — продолжала Тоня. — Сколько времени ждем, когда литературный кружок соберется. Ребята вот о Сане Григорьеве хотели поговорить. «Два капитана» все читали. Идет спор, почему Саня
— Петр Петрович начал в клубе занятия по химии с приисковыми ребятами, просил нас помочь, а мы ничего не делаем, — заявил Мохов.
Татьяна Борисовна слушала, опустив голову. Каждое слово было упреком ей, именно ей. Мелькнула даже мысль, что ребята нарочно затеяли этот разговор.
Что делать! Не хватает времени! Решив не возиться с планами, как Надежда Георгиевна, она скоро убедилась, что уложить программный материал в отведенное ей количество часов она не сможет. Увлекается, делает длинные отступления, говорит не о главном… Надежда Георгиевна была права, когда твердила о пользе планирования.
Теперь Новикова все вечера просиживала над подготовкой к урокам, тщательно выписывая планы.
Первая часть урока — опрос… Она соображала, что спрашивать и кого вызывать. Вторая — новый материал. Третья опять опрос, закрепляющий новое. Она начала составлять таблицы орфографических и стилистических ошибок, разработала обширную программу чтения… Не впала ли в крайность, заботясь только об учебном процессе? Жизнь школьников проходит мимо нее. Со всеми своими недоразумениями они бегут к Сабуровой или к Петру Петровичу. А она еще думала, что ребята его не любят!
Новикова молча слушала десятиклассников, хотя видела, что Тоня и Илларион посматривают на нее выжидательно.
Наконец Рогальский встал со словами:
— Ну, для собрания материала хоть отбавляй. Попрошу каждого подготовиться по затронутому им вопросу.
— И мне следует над всем этим подумать, — сказала Татьяна Борисовна, но так тихо, что никто не слыхал.
— Строже, строже к себе надо относиться, ребята! — сказал на прощанье Слобожанин.
Простившись со школьниками, он вышел из барака. Новикова молчаливо последовала за ним.
— Пошли и мы. Поздно, — сказал Петр Таштыпаев.
— Подождите! Занавески-то нужно повесить! — напомнила несколько приободрившаяся Моргунова.
— Это мы мигом! Давай сюда.
— А энергичный парень Слобожанин, — задумчиво сказала Тоня. — Отец про него рассказывал… Он ведь недавно только приехал. В городе тоже был на комсомольской работе.
— Этот порядочек наведет, будьте спокойны, — решила Лиза.
— А вы знаете, девушки, — тихо начала Нина, оглядываясь на ребят, — я ему понравилась. Вот честное слово! Он на меня так посмотрел!..
— Ой, а мне показалось, что на меня! — простодушно удивилась Женя.
— Тихоня-то наша какова! Не обольщайся, Женечка: смотрел он только на меня, Лизавету Моргунову, самую рыжую из вас да еще получившую при нем выговор.
— Знаете, подруги, — сдерживая улыбку, но стараясь говорить важно, сказала Тоня, — вы все совсем еще глупые девчонки.
— А ты умная? — сейчас же обиделась Лиза.
— Не особенно, — призналась Тоня, — потому что мне почудилось, что он с меня глаз не сводил.
Тоня, не удержавшись, фыркнула, и сейчас же раздался громкий хохот. Девушки испуганно обернулись и увидели ребят, неслышно подкравшихся к ним.
— Слыхал, Илка? — кричал Мохов. — Не дает им покоя
его взгляд! Ах, если бы он знал… Вот умора!Серьезный Илларион повалился на чью-то постель в припадке смеха.
— Дорогие вы мои, — сказал он, отдышавшись и протирая очки, — он же на всех так смотрит! У него глаза такие. Будто увидел что-то замечательное или великая идея пришла ему в голову… А вы…
Он махнул рукой и снова засмеялся. Веселились и другие ребята. Лишь Соколов упорно молчал.
Тоня раза два взглянула на него. На лице Анатолия оставалось замкнутое и упрямое выражение, как ей показалось — принятое специально для нее.
«Что с ним, не понимаю!.. — подумала она. — Поговорили тогда, в новогоднюю ночь, откровенно, по-дружески, а он через несколько дней дерзостей наговорил… Теперь сам же дуется… Ну, пусть потешится! Я тоже не стану ни с чем к нему обращаться. Пожалуйста! Не навязываюсь в друзья!»
Глава девятая
Анатолий тоже не понимал, что с ним делается. Грубость, с которой он накинулся на Тоню при их встрече на каникулах, удивила его самого. Он словно ждал случая поссориться с Тоней. Это было легче, чем попрежнему молча ждать Тониной улыбки или приветливого слова.
После первой встречи с новыми товарищами полтора года назад он с особенным вниманием стал приглядываться к Тоне. У этой рослой девушки были такие серьезные темносерые глаза, какие бывают у ребенка, увлеченного игрой или книгой. Толя безотчетно радовался, когда эти глаза загорались смехом, с удовольствием прислушивался к звукам Тониного голоса, если она напевала что — нибудь или отвечала урок. Его обрадовало открытие, что Тоня много читала, любит музыку, редко ведет с подругами разговоры о «тряпках», к которым так презрительно относятся мальчики.
У них быстро установились хорошие товарищеские отношения. Порою они серьезно спорили, говорили о книгах, о школе. Он стал замечать отсутствие Тони. Если она не приходила в класс, день казался Анатолию очень длинным. Каждая пустячная просьба девушки наполняла его гордостью, и он старался как мог угодить ей. А Тоня, казалось, ничего не видела.
Для Анатолия стало привычным ожидание: вдруг Тоня сделается тихой и задумчивой, скажет, что она понимает все… И тогда можно будет рассказать, как он постоянно думает о ней, как радуется, если она оживленно и дружески говорит с ним, как часто вечерами бродит он по улицам в надежде встретить ее. После этой беседы ему станет удивительно легко.
Дальше мечты Анатолия не шли, а несостоявшаяся беседа столько раз повторялась в его воображении, что он знал ее наизусть. И вдруг Тоня сама, не дав ему высказаться, заговорила о том, что он тщательно скрывал. И не только заговорила, а ясно дала понять, что не хочет объяснений на эту тему. «Она не должна была так поступать! Это вышло грубо, неделикатно», — твердил себе Толя.
«Что же изменилось?» — задавал он себе вопрос. Точно так же Тоня относилась к нему и год назад… Почему же тогда он мог быть спокойным, даже веселым, а теперь ему так плохо? Придя из школы и усевшись за уроки, он часто отрывался от книги и подолгу смотрел в одну точку, ни о чем не думая. Он перестал вырезать из дерева человечков и смешных зверушек. Инструменты и заботливо заготовленные чурки покрывались пылью. Порой Толя ленился даже разогреть себе еду и либо до — жидался прихода матери, либо отламывал кусок хлеба и вяло жевал его. Вечерами он скучал в одиночестве, но на предложения товарищей пойти куда-нибудь отвечал отказом, говоря, что хочет заниматься.