Чистое золото
Шрифт:
— Значит, охотничья артель хорошо работает?
— Работаем ничего, — важно отозвался Ион, — по области третье место. Я теперь знатный охотник называюсь… А дождик-то сильный прошел… Это радость большая, верно, Дарья?
— Да, дождик в самый раз.
Снова наступило долгое молчание, пока тетя Даша не вскрикнула:
— Директорша школьная идет! Товарищ Сабурова!
…Надежда Георгиевна с нежностью обняла Павла:
— Вернулся, милый! Сколько же горя ты принес матери и друзьям… Но ты дома — и это самое главное.
Бывшие школьники облегченно вздохнули при появлении Сабуровой. Девушки
«Ну, Надежда Георгиевна здесь — теперь все будет хорошо!»
«Молоды, молоды… — подумала Сабурова. — С горем близко не сталкивались. Не знают, как держать себя с товарищем, у которого несчастье».
Ион собрался домой, обещав прийти вечером. После его ухода разговор стал общим.
— Вот словно и не уезжал никуда Паша, — сказал Таштыпаев. — Опять мы все вместе. Кажется, что Надежда Георгиевна сейчас начнет урок.
— Правда, Петя, — улыбнулась Сабурова. — Я так и жду, что ты мне сейчас скажешь, будто Пушкина звали Александр Степанович. Помнишь, был с тобой такой случай в восьмом классе?
— Это я тогда о Попове Александре Степановича под партой книжку читал и про него думал.
Старая учительница говорила весело и спокойно, словно не была взволнована встречей. Ей хотелось узнать, что сталось с ее учеником, открытым, простосердечным юношей. Когда она пришла, он просиял радостью, а теперь выглядит замкнутым и суховатым. Видно, для него, отгороженного от людей неверной, ненужной гордостью, это состояние стало привычным.
Умышленно ни о чем не расспрашивая, вспоминая различные школьные истории и стараясь втянуть в разговор Павла, Сабурова незаметно наблюдала за ним и его друзьями. Несомненно, каждому хочется одного: подойти к Павлу, взять его за руку и сказать: «Не горюй, Павлуша! Тяжело тебе, все понимаем. Но жизнь твоя, друг, не кончена». А он боится таких утешений…
Павел рассеянно слушал все, что говорилось вокруг него, а по временам оборачивался к сидевшей рядом Сабуровой, словно желая и не решаясь что-то сказать. Наконец он негромко вымолвил:
— Вы не уходите со всеми, Надежда Георгиевна. Когда еще повстречаемся… А я поговорить с вами хочу.
— Хорошо, Павлуша, — ответила старая учительница.
Тоня и Лиза, слышавшие эти слова, посмотрели друг на друга, и Лиза поднялась:
— Товарищи, а не пора ли по домам? Павлику покой дадим…
Ребята начали прощаться.
— Тетя Даша, я вечером опять приду, — сказала Тоня.
— Зачем? — вмешался Павел, не давая матери ответить. — Вы ведь устали… и к празднику готовились, и плясали всю ночь, и сюда бежали… Отдохни как следует.
— Ты что думаешь, я, как сурок, трое суток спать теперь буду? — пошутила Тоня и вышла за дверь с тяжелым сердцем.
На улице она, не глядя на товарищей, сказала, что хочет заглянуть на минутку к старой Ионихе, и быстро вошла в соседний двор.
Выпускники, почти не разговаривая между собой, побрели домой. Каждому казалось, что разобраться во всем случившемся со вчерашнего вечера можно только после хорошего отдыха. И в то же время нужно было немедленно что-то обдумать, понять, решить…
А Тоня, убедившись, что друзья не собираются задерживать ее и звать с собой, прошла через двор Иона и, обойдя деревню
по задворкам, зашагала к прииску кружной лесной дорогой. Ей хотелось остаться одной.Все произошло так внезапно… По-разному окрашенные чувства легли одно на другое, и не понять, какое из них сильнее. Огромная радость, жалость, обида… что от себя самой таиться — жгучая обида! Не так встретил ее друг, как должен был.
— Так ждать! Так… — вслух выговорила Тоня и закончила про себя: «А услышать: «Иди отдохни…»
А может, Павел искренне хотел, чтобы она отдохнула? Он всегда был заботливым и внимательным. Нет, не сейчас, сразу же после такой долгой — как думалось, вечной разлуки, должен был он проявить эту заботливость!
Как обрадовалась бы она, если бы Павел сказал: «Знаю, что ты устала, Тоня, но пожертвуй отдыхом для меня. Приходи. Я хочу побыть с тобою».
«Все это от внезапности, от встречи на людях, — утешала себя Тоня, пробираясь по узкой лесной тропе. Непривычно длинное платье мешало ей идти, и она досадливо подобрала его. — Он столько пережил, испытал… Да и отвык. Наверно, мы кажемся ему детьми, ничего не понимающими в жизни. Все это может наладиться, измениться… Нет, — решала она через минуту, — забыл он нашу дружбу, не нашел для меня ни одного приветливого слова, обидел…»
Спокойная влажная теплынь леса окутывала Тоню. Она не заметила, как сошла с тропки и ступала по упругим подушкам мхов. Раза два споткнувшись на ровном месте, она поняла, что смертельно устала и бредет через силу. Начал опять накрапывать дождь.
Тоня смутно припомнила, что на опушке, совсем близко от поселка, должен быть шалашик, и заспешила.
Шалаш действительно скоро показался, и она укрылась в нем. Здесь было сухо. Плотный настил еловых ветвей на крыше не дал дождю смочить ворох прошлогоднего сена, принесенного пастухом или игравшими здесь ребятишками.
Тоня с наслаждением растянулась на сене, подложив ладонь под щеку. С минуту она прислушивалась к осторожному шушуканью дождя. Потом перед ней проплыли кудри Лизы, танцующей с Петром Петровичем, тепло прозвучал голос Сабуровой: «Ты всегда была украшением школы», загорелись огни… И вдруг поток звуков оглушил ее, множество лиц замелькало перед закрытыми глазами, а лицо Павла, надменное и чужое придвинулось совсем близко. Тоня уснула.
Сраженная усталостью, она спала, и все ее радости и обиды, только что громко кричавшие о себе, отступили, чтобы она могла набраться сил и решить, на чьей стороне будет перевес, что станет главным.
Наскоро пошептавшись с травой и кустами, дождик стал умолкать. Неуверенная болтовня его становилась все глуше и глуше и наконец оборвалась. Острый солнечный луч скользнул по иглам лиственницы, пробрался ко входу в шалаш и заиграл на краешке золотистого платья. А на лоб Тоне упала большая холодная капля, долго набухавшая над ее головой, и разбудила девушку.
Тоня спала не больше часа. Тело ее еще жалобно просило отдыха. Непонимающими глазами, плохо сознавая, где находится, она глядела в просвет шалаша. Прямо перед ней покачивался на высокой ножке крупный, наполненный чудесным лиловым свечением колокольчик с четко вырезанными лепестками. Дивясь его прелести, она силилась понять, наяву или во сне видит цветок.