Читайте старые книги. Книга 2
Шрифт:
Переплет эпохи Реставрации работы Ж. Тувенена
Тувенен умер в расцвете своего таланта; Тувенен умер, мечтая об усовершенствованиях, которые он, и, быть может, только он один, мог бы изобрести; Тувенен умер нищим, ибо, как все талантливые люди, он мало смыслил в делах и был из числа тех, кто прокладывает новый путь, но никогда не проходит его до конца. Так уж заведено от века: тому, кто прозревает внутренним взором землю обетованную, не суждено ее обрести.
Но переплетное искусство не умерло со смертью Тувенена. У мастера нашлись удачливые последователи, он воспитал много способных учеников и поднял переплетное дело на недосягаемую для наших европейских соседей высоту. Даже Англия, которая еще четверть века назад так сильно превосходила нас в этой области, теперь может соперничать с нами только в отношении сырья, которого мы лишены {146} по бессмысленной скупости властей. Это блестяще доказала последняя выставка промышленных товаров, и я с радостью отдал бы должное участвовавшим в ней выдающимся талантам, если бы не боялся вторгнуться в область одного из моих коллег и тем самым нарушить приличия. Самое
Два переплетчика не представили своих работ на выставку 1834 года, и скромность их предоставляет мне большую свободу, поэтому я скажу о них несколько слов. Господин Жинен — один из тех зрелых мастеров, кому библиофил может смело доверить самую драгоценную книгу. Прочность материала, изысканность украшений, четкость и изящество исполнения вкупе с недорогой ценой уже много лет привлекают к его работам внимание книгопродавцев и любителей старинных и редких книг. Господин Бозонне {147} , более известный знатокам как преемник Пюргольда, которого он во многих отношениях превзошел, судя по всему, уклонился от чести представить свои работы на всеобщее обозрение с единственной целью — подчеркнуть свое отсутствие, ибо я убежден, что ни один переплетчик не стал бы оспаривать у него пальму первенства. Единственным соперником, достойным господина Бозонне, показал себя Келер, создавший шедевр, который наверняка будет оценен по заслугам; я охотно обратился бы за подтверждением своих слов к Падду, Дерому, Тувенену и даже самому Бозонне — ведь гении чужды зависти.
Келер стремился, чтобы его великолепное Четвероевангелие сравнялось по богатству и совершенству отделки с анонимными переплетами из коллекции казначея Гролье, которые вот уже полстолетия ценятся на вес золота на лондонских аукционах (именно там приходится нынче разыскивать большую часть этих бесценных сокровищ). И Келеру это удалось; если бы не мое величайшее почтение к древности, я бы даже сказал, что он не только сравнялся с предшественниками, но и превзошел их. Никогда еще мастер не создавал переплета с таким благородным узором, таким изящным и чистым рисунком, такой изысканной позолотой, и я был бы несказанно удивлен, если бы в лучших библиотеках Европы нашлось хотя бы два десятка произведений искусства, способных соперничать с этим шедевром, который сейчас, когда я пишу эти строки, уже украшает, вероятно, покои монарха, либо кабинет биржевого маклера. Cuique suum [29] . Не знаю, было ли это чудо французской промышленности представлено на выставке; скорее всего нет, иначе газеты сказали бы о нем хоть полслова. Ведь зная бескорыстие наших газет, их изумительный патриотизм и бесконечную преданность прогрессу, я смею думать, что они только и ждут, как бы потолковать о прекрасном.
29
Каждому свое (лат.).
”Готический ” переплет работы Ж. Тувенена
<О тематических библиотеках>
Перевод В. Мильчиной
В первой статье я рассматривал тематические библиотеки на примере одной лишь масонской библиотеки господина Леружа. Если мы учтем, что такой коллекции достойна всякая область человеческого знания и что лишь все эти библиотеки, вместе взятые, составят полную и систематическую универсальную библиотеку, то мы сделаемся более снисходительны к невинной мономании, которая, что ни говори, способна принести немалую пользу человечеству. Сказанное вовсе не означает, что я верю в возможность собрать сколько-нибудь полную универсальную библиотеку; я не верю даже в то, что полной может быть самая специальная, ограниченная самым жестким образом тематическая библиотека; готов биться о заклад, что самый опытный библиофил и ученый не сможет собрать все без исключения печатные книги, посвященные пустейшей из наук, например искусству летать по воздуху или основывать поселения на Луне. Дело это несбыточное, но весьма почетное. Тематические библиотеки обладают тем неоспоримым преимуществом, что люди, изучающие ту или иную тему, могут найти в них самые разнообразные и полезные книги, исключая разве что те, которые им требуются. Чтобы не быть превратно понятым, поясню: говоря о ”несбыточном деле”, я высказывал не сомнение в возможности основать поселение на Луне, но сомнение гораздо более выношенное — сомнение в том, что можно собрать полную тематическую библиотеку. А насчет поселений на Луне пусть рассуждают те, у кого есть время и желание.
Недавно, по слухам, было вполне всерьез высказано намерение сделать парижские публичные библиотеки тематическими; на мой взгляд, это было бы весьма уместно, если бы одновременно подобной специализацииподверглись, как в средние века, и парижские кварталы, а также, как это было некогда принято у иных народов, ученые штудии; однако от модных ныне способов обучения и от нынешних — истинных ли, ложных ли — теорий совершенствования такая специализация бесконечно далека, ибо в основе тех и других — стремление к возможно более широкому распространению идей и знаний. Сам механизм управления государством у нас таков, что просвещенному классу потребно огромное множество сведений — ведь все люди, наделенные властью, призваны решать все вопросы. Мы живем в эпоху словарей, в эпоху, предвестницей которой явилась Энциклопедия, а наиболее полным выражением — ”Газета полезных сведений” {148} , эпоху, без сомнения, прекрасную, но не благоприятствующую ни верности ученых одной и той же теме, ни созданию тематических библиотек. Их время ушло.
Если бы план этот и мог быть приведен в исполнение, то лишь на базе таких заведений или школ, которые в силу незамысловатости своего назначения еще не подверглись влиянию универсальной всеядности, хотя рано или поздно и они не преминут раствориться в этом хаосе, ибо такова неотвратимая судьба стареющих цивилизаций. Возможно, было бы замечательно — в особенности для родителей, — если бы студенты-правоведы читали лишь труды по праву, студенты-медики справлялись лишь с оракулами Эпидаврской и Косской {149} школ, а учащиеся Политехнической школы скромно ограничивали свои изыскания бесконечностью, необъятные просторы которой дают довольно материала для размышлений.
Я бы от души поздравил юношей с этим мудрым и драгоценным прозрением, ведь лет через тридцать им так или иначе предстоит узнать, что главное предназначение человека на Земле — прилежно и добросовестно заниматься делом, которое он избрал, но боюсь, что в XIX столетии подобная рассудительность придется не ко двору.
В XVI и XVII столетиях все обстояло иначе. Заметив, что чем больше появляется специальных
трудов, тем сильнее науки споспешествуют развитию общества, люди старались с мудрой осмотрительностью ограничить круг своих занятий избранной областью знаний. Лишь две дисциплины непременно предшествовали всем прочим — богословие, лежавшее в основании всякой науки, и древние языки, призванные смягчать нравы и облагораживать умы. Из людей, приуготовленных таким образом к тому, чтобы достойно и с пользой прожить жизнь, вырастали Тихо-Браге, Кюжас, Фернель, Галилей, Декарт, Ньютон, Расин или Паскаль {150} . Сегодня они бы мало что значили — так мало, что мне даже стыдно об этом говорить. Все эти великие люди прошлого с трудом добились бы, aut in аеге, aut in cute [30] , права быть избранными {151} . Подумайте только, как узок показался бы сегодня круг их знаний и как нелегко, почти невозможно было бы им соперничать даже с учеными, представляющими смежную область науки. Скажите на милость, а разве сумели бы они разобраться в законе о таможнях {152} , в вопросе о гербовом сборе {153} с газет и в проблеме бюджета для министерства полиции {154} ? О эпоха совершенствования! я не устану повторять тебе то, что Рабле говорил своим ”курочкам”: ”Высоко ли вы свили гнезда?” {155}30
Деньгами либо внешностью (лат.).
Нынче ни у кого нет необходимости знать что бы то ни было как следует — ибо все знают все или почти все. Лишь одного не знает никто — того, что знал Сократ {156} , или, по крайней мере, утверждал, что знает.
Итак, для наций, переживающих климактерический период, когда движение вперед есть движение к смерти, тематические библиотеки — не более чем измышление изобретательного теоретика, такое же устаревшее и бесполезное, как и все добрые здравые понятия, напоминающие о справедливости и истине. Сказанное вовсе не означает, что я — противник прогресса, хотя меня в этом и обвиняют: некогда и я верил в прогресс, а потом разуверился — с болью в душе.
Лишь для тех редких людей, что терпеливо и прилежно изучают наблюдения и открытия предшественников, тематические библиотеки останутся, за неимением лучшего, превосходным подспорьем в работе. Глядя на них под этим углом и с этой точки зрения, я и выскажу еще несколько соображений, которые могут оказаться небесполезными.
Всякий человек, который исследует некий предмет, пусть даже не ради славы, а из одной только любознательности, желает иметь под рукой посвященные этому предмету книги; если он богат, он покупает их, а если беден, обращается к обширным публичным книгохранилищам и без труда отыскивает там по названию и по содержанию интересующие его сочинения; не стоит и говорить, что всякий ученый, если только он ученый, непременно относится ко второй из этих категорий. Так вот, если бы ученому этому каким-то чудом взбрело в голову до начала серьезных научных штудий обсудить со мной предмет своих занятий, то, будь этот начинающий ученый здоровым и крепким юношей, я не колеблясь посоветовал бы ему выучиться какому-нибудь ремеслу, а если бы скудость средств не позволила ему тратить время на обучение ремеслу, я послал бы его разгружать корабли, разносить товары, подносить каменщику кирпичи; на мой взгляд, это самое разумное и достойное, что может предпринять человек рассудительный и независимый, ибо, во-первых, для человека нет занятия более естественного, чем жить трудом своих рук, а во-вторых, что ни говори, нет дела более полезного и честного. А если бы этот ученый был стар и немощен, ворчлив и упрям, я отправил бы его штудировать специальные труды, посоветовав начать с самых старых, которые всегда оказываются самыми лучшими, ибо все, что можно было сказать касательно наших пустопорожних наук, было уже сказано раз и навсегда прежде нас, причем сказано очень хорошо, в тысячу раз лучше, чем сможем сказать мы или наши потомки. Гению остается лишь приводить в систему и классифицировать эти разрозненные мысли, junctura mixturaque [31] . Вот уже двадцать столетий, как к человеческим познаниям не прибавляется ничего нового — оттого-то мы и дожили до царства газет и альманахов, которые, быть может, вскоре вовсе лишат книги права на существование. Наши книгопродавцы уже проникли в эту тайну и стали потчевать нас своими листками, вполне соответствующими нашим литературным потребностям, которые со временем станут еще более скромными. Литература нации, которая совершенствуетсятак стремительно, вскоре сведется к ”Биржевому листку” и рекламным объявлениям.
31
Связь и смесь (лат.).
Вернемся, однако, к достойным всяческого уважения, хотя и отставшим от времени прилежным ученым, которые проводят жизнь в трудах, обреченных на забвение, и, не имея средств на покупку специальных книг, нуждаются хотя бы в специальных каталогах, с которыми могли бы справляться. Немногим дано собрать в роскошных шкафах красного дерева бесценную коллекцию, включающую едва ли не все книги по тому или иному вопросу, такую, как, например, чудесная театральная коллекция господина де Солейна {157} — не имеющий себе равных памятник терпению, прилежанию и обширной эрудиции своего владельца, коллекция, которая явилась бы украшением многих королевских библиотек! Наши бедняки-ученые найдут, разумеется, драгоценные советы в четвертом томе превосходного ”Учебника книгопродавца и любителя книг” господина Брюне {158} , единственного библиографического труда на французском языке, который обеспечил его автору почетное место среди литераторов; однако скудна была бы наша библиографическая наука, не будь у нее в запасе едва ли не столько же путеводных нитей, сколько дорог в лабиринте знаний. Чтобы не составлять здесь еще одну тематическую библиографию — библиографию тематических библиографий, приведу всего один пример: им послужит мне великолепная ”Библиотека крестовых походов” господина Мишо {159} , который соблаговолил стать не только Гомером этой войны за веру, но и ее Фотием; назову также столь же превосходную ”Правоведческую библиотеку” — продолжение ”Писем о профессии адвоката” Камю, — которую так умело переработал, а лучше сказать, создал заново господин Дюпен {160} ; это — труд фундаментальный и завершенный, integrum et absolutum, который доказывает, что люди великих способностей могут со славой опускаться до трудов скромных, но полезных обществу. Упомянутые мною книги, равно как и сочинения господ Брюне, Ван Прата и Пеньо, — это книги, которыми гордится наша современная библиография, и гордится по праву.