Читайте старые книги. Книга 2

К слову сказать, в разысканиях, которые предшествуют любой научной работе и неотрывны от нее, не стоит пренебрегать и каталогами наших просвещенных книгопродавцев. Хорошо составленный каталог тематической библиотеки — вещь не только крайне любопытная, но подчас и весьма полезная. Работа над таким каталогом требует большой точности и аккуратности, иначе говоря, добросовестности и здравомыслия — достоинств слишком редких, чтобы можно было пренебречь ими, не погрешив против справедливости. К тому же цивилизация ушла уже довольно далеко: пора ей всерьез заняться переписью своих достижений и отнестись внимательнее к тем оценщикам, что роются в ее старом хламе. Многому здесь прямая дорога — на свалку!

Я не стану распространяться в этой статье о тематических библиографиях, написанных не в наше время или не на нашем языке и адресованных скорее коллекционерам-любителям, нежели специалистам, хотя и эти последние прочтут их не без пользы: я имею в виду ”Драматическую библиотеку” Лавальера ^{161} , ”Новеллистов” Борромео ^{162} , ”Образцы словаря Круска” господина Гамбы ^{163} и ”Романические эпопеи” господина Мельци ^{164} ; все эти книги довольно основательны, а две последние просто превосходны. Я решил ограничиться самыми обычными каталогами публичных распродаж — с условием, что распродается библиотека тематическая, а каталог составлен человеком сведущим. Любителю древних литератур не обойтись без каталогов собраний Мэттера, Ревицки и Эскью ^{165} ; любителю путевых записок — без каталога библиотеки Куртанво, любителю ботаники — без каталога книг Леритье ^{166} . За неимением огромной, неполной, но тем не менее почти необъятной ”Библиотеки” отца Лелона ^{167} , всякий, кто изучает историю Франции, непременно обращается к каталогам Лансло и Фонтетта ^{168} . Для филолога, посвятившего себя востоковедению — науке новой, но с недавних пор завоевавшей академические права, — до сих пор нет на французском языке лучшего учебника, чем каталог господина Ланглеса ^{169} , шедевр аккуратности и тщательности, достоинств которого ничуть не умаляют неизбежные ошибки. Такие труды, как ничто иное, способствуют возрождению во всем прежнем блеске благородного занятия библиографа, опошленного в наши дни столькими пустопорожними и бессмысленными публикациями.

От этой темы, которой я коснулся лишь слегка, как Камилла ^{170} — верхушек колосьев, наливающихся в ожидании жатвы, и которую я предлагаю вниманию людей более сведущих, более терпеливых и, главное, более свободных, чем я, рукой подать до рассказа о ”библиотеках одной книги”, владельцы которых по воле фантазии или каприза ограничили свой выбор одним или, на худой конец, двумя-тремя авторами. Всякий знает, что первым из таких собирателей был Александр, имевший при себе только поэмы Гомера и хранивший их в драгоценной шкатулке Дария; однако мы живем в такое время, когда блеском имени царя-воителя никого не поразишь, и читатели, возможно, испытали бы при чтении моих разысканий столь же скуки, сколько я испытал бы удовольствия, сочиняя их. Впрочем, как знать? Будущее покажет — а может быть, порывшись в памяти, я без большого труда приищу более поучительную и занимательную тему для рассказа.

Любопытные образцы статистики Перевод В. Мильчиной

^{171}

”Вот уже лет двадцать, как я не могу читать подряд одну и ту же книгу даже в течение какого-нибудь часа”— тысячу раз прошу прощения у читателя за то, что я так бесцеремонно отнес к себе слова Монтеня (Опыты, III, VIII). Все дело, по-видимому, в том, что людям мыслящим, начиная с Монтеня и кончая мной, первая же страница первой попавшейся книги дает предостаточно материала для размышлений, отчего чтение толстых книг делается беспорядочным, утомительным, бесплодным. В том возрасте, когда мы впитываем идеи, они — желанные наши гостьи; в том возрасте, когда мы рождаем идеи сами, обилие их вносит в наши мысли разброд. С приобретением полезных знаний дело обстоит примерно так же, как с плодовыми деревьями: весной садовод восхищается их цветением, а летом подрезает им ветки, ибо питательных соков земли и животворящих лучей солнца не хватает на всех.

Другой автор, гораздо больше, чем я, достойный быть упомянутым рядом с Монтенем, сказал однажды, что во всяком, даже самом скверном, сочинении можно найти что-нибудь полезное, стоит только поискать как следует. Я тысячу раз убеждался в этом, и нередко мне удавалось отыскать в безвестной старой книжонкесведения, отсутствующие в энциклопедиях, — так не слишком ученый, но зато удачливый химик, лелея несбыточную мечту создать панацею от всех бед или философский камень, открывает превосходное лекарство или ценное промышленное сырье. Даже в лженауках есть разумное зерно. Даже презренные старые книжонкимогут приносить пользу.

Всякая развивающаяся цивилизация, а в особенности цивилизация французская, которая мчится вперед галопом, страстно привержена ко всему новому и питает непреодолимое отвращение ко всему старому, ибо не понимает, что новое рождается из старого, и этот закон так же обязателен для современного общества, как для любого другого. Именно поэтому нынче никто не читает старые книжонки и не интересуется ими, хотя в них уже два или три столетия назад были описаны все нынешние усовершенствования. Возьмем, например, такое новшество, как мнемоника ^{172} , за раскрытие тайн которой один немецкий шарлатан брал десять луидоров. Эту премудрость вы с таким же успехом можете почерпнуть из сочинений Гратароли, Паэпа, Джордано Бруно и сотни других подражателей первой книги ”Риторики к Гереннию”, цена которым — не больше десяти су. Все это старые книжонки!Вы восхищаетесь теориями Бэкона, подновленными Д’Аламбером? Вы найдете их в книгах Савиньи и Луи Леруа ^{173} — в старых книжонках!Вы полагаете, что силу пара первым научился использовать Джеймс Уатт из Гринока? Прочтите сначала старую книжонку— сочинение Дени Папена ^{174} из Блуа. А вольный полет аэростатов, покамест не подвластный человеку и не приносящий ему пользы? Он предсказан у Сирано де Бержерака ^{175} , в старой книжонке!Но уж представительное-то правление, по крайней мере, вещь не только прекрасная, но и совершенно новая, новее не бывает, не так ли? Увы, она целиком и полностью описана Майерном Тюрке ^{176} . А уж его книга — старая-престарая книжонка,прародительница всех старых книжонок!

Впрочем, я не намерен пускаться в рассуждения на столь возвышенные темы, ибо не смогу пойти дальше довольно пустопорожнего комментария к старой Соломоновой мудрости: ”Нет ничего нового под солнцем”. Я сумею найти лучшее применение своим скудным познаниям и слабому уму. Я ограничусь одним-единственным примером — поскольку речь пойдет об удивительнейшей и необычайнейшей из современных новинок, пример этот будет стоить многих. Ныне уже никто не сомневается в том, что идея создать новое средство передвижения, ”омнибус” ^{177} , принадлежит Паскалю и, следовательно, родилась в XVII веке; поэтому я расскажу об ”омнибусе-ресторане” и докажу, что он был изобретен столетием раньше руанским парламентом ^{178} , который на этот раз повел себя весьма прогрессивно; впрочем, хотя он об этом и не подозревал, его опередила китайская полиция. Подходящий предмет для старинной книжонки.

Итак, открытие было сделано в конце XVI столетия; года я не назову по двум серьезным причинам: первая, и вполне уважительная, состоит в том, что я его не знаю; вторая — в том, что высоко ученым руанским коллегам ничего не стоит ее узнать. XVI столетие подходило к концу, стоял июнь (это мы знаем точно), и вот тут-то мудрый провинциальный сенат принял смелое решение, опередившее на две сотни лет благоразумные установления, которыми недавно облагодетельствовали жителей Северной Америки учрежденные там общества трезвости. В ту пору, как и сейчас, трудовой люд тратил много времени на разорительные посещения трактиров; работа не двигалась, неоконченные шедевры напрасно дожидались, пока искусные руки возьмутся за них вновь; тупея в разгуле, ремесленник отдавал подлым кабатчикам последние деньги, лишая себя, а подчас и всю свою семью, хлеба насущного. Помочь этому горю было трудно, но в те варварские и отсталые времена мудрые правители не боялись трудностей. Нормандский парламент издал должным образом составленный и подкрепленный королевской печатью указ, предписывающий закрыть трактиры и под страхом серьезных кар запретить предприимчивым владельцам подобных заведений ”подносить местным жителям” — в отличие от постоянных клиентов из числа странствующих подмастерьев и ярмарочных торговцев, которым разрешалось по-прежнему отдыхать от трудов праведных или, если угодно, коснеть в лени и предаваться усладительной праздности. Что же касается права заказывать провизию и питье на дом, то оно было сохранено за всеми, что пошло многим семьям только на пользу:

Кто нынче с другом или свояком Захочет пропустить стакан-другой, Тот должен приглашать его домой, Велев домашним принести вина. Теперь во всякой выпивке мужской Участвуют и дети, и жена.

Но это еще не все. Парламент понимал, что ремесленника-домоседа, следует приучать к воздержанности постепенно и что регулярный отдых, совмещая приятное с полезным, восстанавливает силы и бодрость трудящегося человека. До тех пор работяги шли отдыхать в кабак и спускали там все; отныне кабакам было предписано отправиться к работягам, не задерживаясь, впрочем, на одном и том же месте дольше определенного срока, дабы развлечения не отвлекали от труда. Именно с этими распоряжениями, достойными Спарты, связано, насколько мне известно, появление ”рестораций на колесах”, хотя весьма вероятно, что другая старая книжонка объяснила бы его по-другому. Между прочим, хотя в ту скромную пору люди знали греческий и латынь гораздо лучше, чем теперь, они приискали новому заведению не греческое и не латинское, а французское название; ”омнибус-ресторация” именовался у них просто-напросто ”кружалом”, от доброго старого слова ”кружить”, означающего одновременно и ”гулять, пьянствовать”, и ”плутать, ездить по кругу”, что нынче, возможно, поймет, не прибегая к услугам комментатора, далеко не каждый.

Не подумайте, однако, что указ о закрытии руанских таверн затрагивал интересы жалкой горстки людей. У кабатчиков не было отбоя от посетителей, цех их был могущественной силой.

За мостом располагались ”Подковка”, ”Луна”, ”Ангел”, ”Ступеньки”, ”Склянка” и ”Образ Святого Франциска”.

На набережной находились ”Шпага”, ”Бочонок золота”, ”Гредилева нора”, ”Флажок”, ”Слон”, ”Агнец Божий”, ”Олень”, ”Звонкая монета”, ”Обитель”, ”Осетр”, ”Дельфин”, ”Котел”, ”Смерть быку”, ”Рыбачий баркас”, ”Высокая мельница” и ”Кипучий источник”.

В гавани задавали тон ”Верное спасение”, ”Анютины глазки”, ”Голова сарацина”, ”Зеленый дом” и ”Мячи”.

У подножья горы Святой Екатерины и в ее окрестностях к вашим услугам были ”Образ святой Екатерины”, ”Львенок”, ”Саламандра” и ”Куколь”.

У рынка вас ожидали ”Черт подери!”, ”Зеленый крест”, ”Отменные подливы”, ”Медведь”, ”Вертун” (иначе говоря, ”Голубь”), ”Кубок”, ”Белая лилия”, ”Плоскодонка”, ”Французское экю”, ”Большой Гредиль”, ”Волк”, ”Топор” и ”Кабанья голова”.

На берегу Робека гнездились притоны, пользовавшиеся дурной славой, — ”Заступ”, ”Весла”, ”Куколь святого Никеза”, ”Петух”, ”Весы”, ”Малый кабачок”, а также многие другие — ”Песочное экю”, ”Ягненок”, ”Оловянный горшок”, ”Розовый куст”, ”Роза”, ”Ворот”, ”Козочка”, ”В пеленках”, ”Святой Мартин”, ”Колокол” и ”Златое древо”.