Чижик – пыжик

— Сколько надо будет, — скромно ответил я. Хули нам, красивым девкам?!

— А как Вэка на это посмотрит?

— Как скажу, так и посмотрит.

— А я думал, что он главный, — удивился Алик.

— Мне лишний понт ни к чему. Кому надо, тот знает, что хозяин в городе и области я.

— А не губернатор? — насмешливо спросил он.

— Губернатор тоже приятно заблуждается. Только его дочка будет работать в нашей с тобой фирме директором по связям с общественностью, рабочий день — ненормированный. Время от времени она будет устранять неувязки между нашими и государственными интересами.

— Да, здорово! — почесал он репу и вдруг скривился, насторожившись: — А может, ты таким образом на моего батю выходишь?

— Зачем? Хочешь быть бедным — будь им. Желающих разбогатеть, как говна, сами предлагают свои услуги, — ответил я.

— Да, народ в последнее время скурвился, — горько заявил Варваринов.

— Скурвился он давно, только раньше негде было приложить свои таланты.

— Хорошо, если будет так, как ты говоришь. то я согласен, — упал он, добитый моральным падением народных масс.

Мы обговорили технические детали, потом обмыли соглашения коньяком, довольно поганым.

— Цены теперь, конечно, снижать не буду, — пообещал Алик. — Мы свое на крупном опте возьмем. Особенно, если поможешь побыстрее деньги через банк протаскивать, а то пока дождешься платежки…

— Я думаю свой банк открыть. Я тебя нет знакомого специалиста в директора, молодого, с головой?

Шлема предлагал мне своего кореша. Но доверия ему больше нет. Да и глупо сосредоточивать все в одних руках. Пусть каждый взрыхляет свой участок моей нивки: Шлема — один, тесть — другой, Вэка — третий, Варваринов — четвертый, банкир — пятый.

— Есть, — ответил Алик. — Муж подруги моей жены. Он заведует отделением сбербанка, но хочет свое дело открыть. Предлагал мне, — Варваринов развел руками, — не те возможности, все деньги в деле крутятся.

В нашей стране бюро по трудоустройству — знакомые. Кстати, проколы бывают реже, чем в государственных конторах.

— Сведи нас.

— Сделаем.

Выходя из «Звезды», я остановился перед будкой и спросил:

— Однокашник, знаешь, почему коза всех хуже?

— Нет, — ответил он.

— У нее пизда снаружи. Кто захочет, тот и выебет, — открыл ему тайну. — Догоняешь, к чему я это спросил?

Он промолчал. Молчишь — в пизде торчишь.

— К тому, что стою и думаю, выгнать тебя с работы или нет? Намек понял? — и кинул ему на прощанье: — Алямс-тралямс!

Он снова промолчал. Засунул указательный палец за воротник и провел, будто ослаблял удавку. Так-то, помнить надо, что место твое — в шестерках. Рожденному хуй сосать не дадут ебать.

Варваринов выполнил обещание, через несколько дней мы встретились в кабаке втроем: я, он и муж подруги его жены. Постоянно поправляя очки в тонкой золотой оправе, заведующий отделением сбербанка долго и нудно расспрашивал меня, уточнял детали. Осторожный, сука. Наверное, таким и должен быть банкир. Мои условия ему понравились и вскоре в городе появился первый негосударственный банк — Толстожопинский коммерческий. Семьдесят пять процентов акций принадлежали мне, пять — банкиру, а остальные разошлись по мелочи среди областной верхушки.

Как в ивановском колхозе Ебут девок на навозе. Их ебут, они пердят — Брызги в стороны летят!

Рынок Толстожопинска каким был три года назад, таким и остался — шумным и вонючим. Правда, стало больше товаров, шашлычных и нищих. У входа сидела та самая ебанашка среднего пола, рекламировала денатурат. Я по традиции кинул ей купюру. Жена удивилась, потому что знает мой жизненный принцип: на хуй нищих — бог подаст. Что поделаешь, рынок — такое место, где надо кого-нибудь наебать, а в этом деле не помешает подкормить удачу.

Я быстро протащил Иру мимо рядов, заваленных барахлом. В доме больше нет места для шкафов, которые она до отказа набивает тряпками. Почти каждый день слышны ее радостные крики: нашла одежку, купленную когда-то давно и забытую. Мы подходим к продуктовым рядам, начинаем затариваться. Домработница боится сюда ходить, Толя сегодня выходной, поехал на «вольво» в деревню к приболевшей матери, а Ирку одну нельзя сюда запускать: обязательно всучат ей отборнейшее говно и забудет купить самое необходимое.

В Карабахе азеры с хачиками воюют вовсю, а здесь стоят рядышком, наебывают славян, отстраивающих им разрушенное войной и землетрясением. Летом восемьдесят девятого азеры порезали из-за баб двух местных парней. Те собрались и немножко погоняли зверье. Мои спортсмены тоже принимали участие. Били курчаво-курносых всех подряд, а потом уже разбирались, какой национальности. Где-то с месяц после этого зверье стояло на рынке с табличками во всю грудь, на которых, чтобы опять не перепутали, толстыми буквами было написано: лезгин, осетин, ингуш… Дружба народов — дело толстое.

Я подхожу к зверю, который спрятался за баррикадой из фруктов, одна курчавая голова выглядывает. В руке у меня сотня. Я торгуюсь и верчу ее пред его загнутым шнобелем. Беру у него яблоки и сдачу с сотни. У другого прицениваюсь к бананам и тоже верчу перед носом сотню. Россия превратилась в банановую республику, только не выращиваем их в непотребном количестве, а пожираем в еще большем. Покупаю бананы и получаю сдачу. Когда я перед клювом пятого или шестого вертел сотню, у Иры появляется подозрение. Она не улавливает момент, когда и куда исчезает купюра, но точно знает, что торговец ее не получал. Округленными от удивления глазами она смотрит, как он отсчитывает мне сдачу. У следующего она зорко наблюдает за нами, опять упускает момент исчезновения и еле сдерживается, чтобы не прыснуть, когда лох протягивает мне деньги. Азер не может понять, почему она тащится, начинает нервно дергаться. Нет, в таких условиях нельзя работать!

Мы переходим в мясные ряды, где на вырученную мелочь быстро, не торгуясь, отовариваюсь у русских бабок мясом, колбасами, копченостями. Я складывал в пакет последние покупки, когда к бабке подошел зверь — не азер, скорее, чечен — и сказал:

— Дай.

Она отдала ему заранее приготовленные деньги. То же самое молча сделали и ее соседки. Я прикинул, сколько на рынке мест. Вот это да! А мы на рынок забили, мол, слишком много мороки, мол, на хую сала не соберешь. Лень, бля, наклониться за деньгами. Хотя с другой стороны хорошо, что русский человек ленив — меньше революций. Я прошел к параше, понаблюдал за зверьем, которое там тусовалось. Трое стояли ближе к забору и пиздоболили. Чуть в стороне, рядом с урной, тусовался четвертый, лягушка икряная. Нарком подходил к троице, платил и шел погулять. Один из зверей топал к лягушке, передавал заказ. Лягушка клала наркоту в урну и растворялась в толпе. Возвращался нарком, его отправляли к урне, где он и брал то, за что заплатил. Да, хорошая многоходовка. Наверное, гроссмейстер консультировал. Лохи-мусора ни за что не прихватят с поличным. За те минут пятнадцать, что я наблюдал за зверьем, они обслужили двоих. А за день сколько? Пора нам браться за рынок.