Чм66 или миллион лет после затмения солнца

Нам было уже то ли не интересно следить за мучениями, то ли захотелось проверить живучесть котенка до конца. Неизвестно откуда нашлась веревка и мы повесили кошку.

Тут то все и кончилось.

Что на меня нашло? Не знаю. Все началось с игры.

Таня Репетилова общественница и отличница. Она училась с Шефом до

8-го класса. Брату нелегко угодить и от того, как Шеф часто и помногу рассказывал о Тане, можно было понять, что нравилась она ему не только, как образцовая комсомолка.

Хороша Репетилова, но и Шеф симпатяга хоть куда. Только вот, чему я придавал едва ли не решающее значение, Таня на пол-головы выше брата. Между тем, невзирая на разницу в росте, Репетилова благоволила к Шефу. Ее ничуть не смущала его репутация – одного из первых хулиганов в школе; гораздо больше трогало ее то, как Шеф блеском ироничного ума начисто затмевал записных отличников.

Глава 5

Папа заключил договор на перевод романа Шолом-Алейхема

"Блуждающие звезды". Книжка средней толщины, да и романы переводить отцу не впервой. Папа думал уложиться к назначенному в договоре сроку. Если не отвлекаться, то поспеть можно спокойно. Аванс получен и должно сложиться так, как это и было в случае с "Порт-Артуром"

Степанова, который отец, невзирая на большую толщину двух томов сдал в издательство без опоздания.

Папа напоминал: "Для работы мне нужен покой". При этом сокрушенно добавлял:

– Каторжный труд.

Каторжный труд? Мне казалось, что папа немного играет. Какой же это каторжный труд? Сиди себе как вкопанный и строчи напропалую.

Лениться не надо – вот и все.

В промежутке между "Судьбой барабанщика" и "Порт-Артуром" отец выдал длинную очередь переводов Чехова, Бальзака, Джека Лондона,

Ролана, Толстого. Перевод чеховской "Лошадиной фамилии" заметили. В литературных кругах о папе заговорили. За полноценного литератора его не держали, но считаться – считались. Отец и сам понимал реальный смысл и содержание положения переводчика чужих мыслей. Он говорил: "Вот, например, Р. Он писатель. А кто я? Обыкновенный переводчик". В то же время себя он не ставил ниже тех, кто сочинял собственные книжки. Отец артистично рассказывал о незатейливых, пустых вещах. Его острую наблюдательность подмечали друзья-писатели, но никто из них не подбивал отца заняться сочинительством.

Способности словесника лучше всего проявлялись у отца в застольных речах. Когда он брал слово, то в предвкушении уморительного поворота, гости накоротке перебрасывались: "Сейчас

Абекен выдаст… Да уж…". А вот когда очередь держать речь доходила до мамы, за столом воцарялась напряженная тишина. Со стороны могло показаться, будто собравшиеся старались не пропустить каждое слово мамы, потому как наперед знали: жена Абдрашита выстраивает пожелания не, на утомивших всех сравнениях и поговорках, а полагаясь только на воспосланные слова, какие – она всегда это знала наверняка – придут к ней сами собой без опоздания.

В эти минуты мама, не допуская, чем грешила в перепалках, ни капли бытового цинизма, скорее, произносила не тост, а размышляла вслух.

Она была высокого мнения о своих способностях наставлять, убеждать, вдохновлять. Ее самонадеянность смешила. Однако мало кто из посторонних находил ее суждения, даже уснащенные дичайшими предположениями и домыслами, глупыми или недостойными внимания.

Ее главный тезис: "Без рубля в кармане человек никому не нужен".

Так это на самом деле или нет, но с мамой соглашались многие взрослые. Еще по матушке получалось, будто деньги на то и существуют, чтобы их не трогали. Не меньшее почтеиие вызывало у нее и золото, какое она все же принимала неким, хоть и надежным, но все же временным заменителем рубля.

О покупках в ювелирном магазине мама никому не докладывала. Об очередных приобретениях становилось известно отцу, только когда родители отправлялись в гости. Мама без предупреждения вынимала из серванта свежий перстенек с александритом или опалом, и нанизывала на свободный палец.

Папа морщился.

Однажды, когда он увидел на безымянном пальце мамы колечко с бриллиантом в два карата его прорвало.

– Это мещанство! – простонал отец.

– Мещанство? – невозмутимо отозвалась мама. – Болаберсин мещанство.

Мещанством маму не запугать. Подумаешь.

Папа перешел на шепот.

– Сейчас же сними…

– Неге?

– Посмотри на Зауреш Омарову! Зауреш носит только обручальное кольцо.

– Зауреш золото не положено! – обрубила матушка и пояснила -

Зауреш министр. Я – домохозяйка. Мне можно все!

…Привезли венгерский столовый гарнитур и мы наблюдали за сборкой серванта и горки. Мастер вкручивал шурупы и говорил, что нам крупно повезло: ореховое дерево, работа ручная, такие гарнитуры делают только на заказ. Мама согласно кивала. Мебель она перекупила у жены Председателя Карагандинского Облисполкома – по иному гарнитур ей бы не заполучить.

Отец молча слушал разговор мастера с мамой и несколько раз взглянул на меня. В очередной раз, бросив на меня взгляд, вывел за руку в коридор.

– Я давно хотел тебя предупредить…- Папа закрыл дверь в столовую.- Твоя мать…Ничего не поделаешь…Она такая… Ты же…

Ты должен запомнить раз и навсегда.

– Что, папа?

– Что…- Отец оглянулся на дверь в столовую – Запомни, мебель – это дрова. Ты понял меня?

– Пап, да знаю я…

– Хорошо, если знаешь…- Отец внимательно смотрел на меня. – А то… Иначе… – Он помедлил и решительно закончил. – Иначе ты человеком не станешь.

Станем ли мы людьми важно для отца, для мамы существенней добъются ли ее дети положения. "Катарга киру керег". – ставила она перед нами установку на жизнь. "Катарга киру керег". – это чтобы с тобой считались, уважали, а еще лучше, заискивали.

Про мебель папа мог и не говорить. Мебель даже не дрова. Я хорошо запомнил фильм "Шумный день" с Круглым и Табаковым. Табаков шашкой рубил мебель, но до конца не изрубил. А зря. Если бы до конца изрубил, тогда Толмачева точно бы ахнулась. Папа неспроста приводил в пример Зауреш Омарову. И мама была права. Женищине-министру не полагается сверкать золотыми украшениями. Если что и полагалось на то время Омаровой, так это вникать в нужды рядовых людей. На то она и министр социального обеспечения.

В Союзе писателей работала вахтершей старушка Савельевна. Папа иногда присаживался за вахтенный столик поболтать со старушкой. В одну из бесед Савельевна поделилась: сын попал под машину, остался без ног. Отец спросил: "Чем я могу помочь?". Вахтерша ответила, что сына крепко бы выручил "Запорожец" с ручным управлением.

– Пишите заявление. – сказал папа. – Инвалиду обязаны выделить машину.

– Писала уже, куда только не ходила…- Савельевна вздохнула.
–

Не выделяют. "Запорожцы" с ручным управлением дают только инвалидам войны.