Чм66 или миллион лет после затмения солнца

– Обязательно сними. Не лопухайся.

Так просто после Кожедуба с Кимом с Яшки деньги не снимешь.

– Яша, ты не займешь мне еще пятьдесят рублей? – упростил я процедуру.

– Для тебя Бек, всегда пожалуйста. – Розенцвайг открыл сейф. – С возвратом можешь не торопиться.

– Хороший ты мужик Яша, – чистосердечно признался я.

Должен я ему уже больше ста рублей. Ничего страшного – от него не убудет. Да не ослабеет рука расхищающего.

Завтра понедельник, в предписании велено прибыть в райисполком к восьми утра. "Эх-ма, тру-ля-ля! Не женитесь на курсистках! Они тонкие как спички!". Что она со мной делает! Вот завтра уеду, она без меня окончательно потеряет и выдержку, и стыд.

Что делать?

Дай-ка я ей позвоню.

– Завтра уезжаю на сборы… Может встретимся на дорожку?

– Не могу, – сказала Кэт. – Гапон что-то пронюхал и весь день орет.

Подруга положила трубку.

Не хочет.

Что может пронюхать Гапон? Катя Козлова, она же радистка Кэт из

"Семнадцати мгновений весны", проговорилась от боли при родах. Наша

Кэт если и проболтается во сне, то заставит поверить в свое вранье не только узбека, но и меня.

Ставит рога и мужу, и мне. О каком стыде речь? Совести у нее нет.

На сборы уезжал с камнем на сердце.

…И надеюсь, что это взаимно.

Монтень утверждал: "Невозможно судить о том, счастлив человек или нет, пока он не умер". Что вкладывал он в понятие счастье, трудно сказать, его суждение сродни русскому присловью – смеется тот, кто смеется последним. Само собой, счастье по-французски должно отличаться от счастья по-казахски. Несмотря на то, что думаем мы все об одном и том же. Да нет. Не может быть, чтобы мы все думали об одном и том же. В свою очередь Зяма, рассуждая о подведении итогов, замечал: "Мужики, главное, чтобы было что вспомнить".

Иными словами, "моментом в море". И все дела.

Иногда кажется, беготня за достатком, признанием, существует всего лишь для того, чтобы мы позабыли о чем думали, мечтали каких-то десять лет назад. Детство и юность как катание на американских горках, зрелость – это уже не катание, не езда в незнаемое, а бесконечное и бессмысленное хождение из угла в угол, нечто такое, от чего, когда задумаешься нал происходящим с тобой, начинаешь медленно сходить с ума: "Неужели все зря? Но так не должно быть". . Не должно быть, потому что все что с нами происходит во взрослой жизни – это нечто иное как отправление, придуманных за тебя кем-то, механических обязанностей, подлинно животная жизнь.

Все же в том, что все зря, имеется свой смысл. Ибо, если бы в жизни существовала хоть какая-то тайна, то поход за ней напоминал бы принудиловку по выполнению какого-то плана, некоей целевой программы. В таком случае История, выходы в нее человека теряют привлекательнось, необходимость.

Но все же, даже если все напрасно, все равно человек рожден не непонятной миссии какой-то ради, а токмо для разгадки цели бытия.

Миссия у всех одна – жить, чтобы жить. Иначе быть не может. Для чего тогда радости и волнения? Из-за чего весь сыр-бор?

Ну не кефира на ночь ради же.

Но почему нам никогда не разгадать смысла жизни? Все просто. Если кто-то сподобится понять в чем загвоздка, История прекратится.

"Осталось 20 минут… Надо успеть".

…Личности калибра Чокина снедаемы мыслью о бессмертии оставляемого наследия. По иному не может быть. Хоть смысла в жизни нет, каждый из нас придумывает себе и смысл, и задачу жизни.

Жаль, сегодня не суббота…

Я бросил сумку у двери и сразу же подал о себе знать телефон.

– Приехал? – звонил Бирлес. – Мы скоро будем.

На кухне мама возилась с мясорубкой.

– Где Гульжан?

– Она ушла от нас.

Ушла? Ну и шут с ней.

– Звонил Бирлес. Говорит, с кем-то скоро будет.

– Спальный гарнитур сейчас привезут, – сказала она.

Спальный гарнитур? Матушка и Бирлес действуют в одной связке, в свои дела меня не посвящают. Иногда мне кажется, что я Бирлеса нисколько не интересую и приходит он к нам из-за мамы.

…– Какой еще спальный гарнитур? – спросил я.

– Увидишь, – загадочно сказала мама.

Гарнитур оказался не новым. Продала его маме Магриппа Габдуллина.

Мебель стала ненужной ее снохе после смерти сына Алтая. Мне-то зачем две кровати? Неужто…? Так и есть. Пока я неделю был на маневрах,

Карашаш, Бирлес и матушка завершили подготовку и решили поставить меня перед свершившимся фактом.

– Ты что делаешь?! – обрушился я на маму.

– Успокойся.- Она быстро крутила ручкой мясорубки. – Ты должен жениться.

Опять должен? Да что они из меня Кугеля делают?

– Мама, ты говоришь, что у этой женщины ребенок. Тебя это не смущает?

– Не смущает. – запальчиво ответила матушка. – У тебя тоже ребенок. – Она раскрутила мясорубку, вытащила ступившиеся ножи, заменила их на новые. – Отец больной, я больная… В доме нужен врач.

Беспощадная логика. Меня хоть когда-нибудь будут спрашивать? Я все понимаю, но я не марионетка, не игрушка. Имею право на самоопределение.

Гарнитур занесли в мою комнату и до часа "Х" решено его не собирать. Все из-за того, что может прийти Кэт и осквернить ложе. А что? Она всегда готова сняться с якоря с чужого причала.

В квартире ее матери в большой комнате на стене фотография старшего брата Кэт. Звали его Максут и погиб он в 72-м, перелезая с балкона на балкон пятого этажа. В 14-й алма-атинской зоне он сидел вместе с Доктором. В микрашах его еще помнят.

Когда мы с Кэт предаемся близости в квартире ее матери, подруга снимает со стены фотку.

– Мне кажется, он на нас смотрит… – говорит Кэт.

"Кажется, он на нас смотрит…". Ты сам-то куда смотрел? Куда и все смотрят – в Центр мироздания. Досмотрелся. "И это в то время, когда Большой театр бороздит просторы Вселенной…". Сейчас у

Центра мироздания барражируют отроки во Вселенной. Ну, Гуррагча!

Все из-за этой Умки. Идиотка! Подняла акции монгола, а эта… Эта тут же пошла тропою грома в пустыню Гоби.

Сейчас она на работе. Позвонить?

… В дверь не позвонили, тихо постучали.

На пороге соседский малыш.

– Тебя зовет какой-то дядя.

Каким-то дядей оказался Уран из косых домов.

Что ему надо? Встречное заявление? Так этот поезд давно ушел.

Около нашего дома своя трансформаторная будка из бетона. У нее мы и разговаривали.