Чм66 или миллион лет после затмения солнца

– Никому не верь…Особенно женщинам. Они коварные…

Почему она так говорила о женщинах? Сама ведь женщина. Или она не считала себя женщиной? Непонятно.

Перед разговором с матушкой Сандибек вручал мне деньги.Именно вручал торжественно и прилюдно десятку, иной раз, четвертной.

К деньгам дяди Сандибека я крепко привык.

Доктор собирался на школьный вечер и не знал, с какого бока подойти к прижимистой матушке насчет денежек. Пришел сатирик и брат послал меня за полагающейся десяткой.

Дядя Сандибек с хмурым лицом слушал матушку. Я подошел к нему, тронул за локоть и сказал: "Дядя Сандибек, дайте десять рублей".

Сатирик непонимающе перевел на меня глаза, отряхнулся и рявкнул:

"Отстань! Нет у меня денег!"

Другой писатель, дядя Ислам, руководил казахской писательской газетой. За обедом он аппетитно закусывал и не забывал похвалить маму. Матушка говорила, что Ислам самый просвещеннейший в республике человек. Да мы и сами видели и слышали, как много чего знал дядя

Ислам. Часами рассказывал он любопытнейшие вещи. Заговорившись, он начисто забывал о редакции, куда давно ему пора было возвратиться.

Кроме Ситки Чарли спорить с ним никто не спорил. Брат больше года как выписался из диспансера. Болезнь как будто отступила и родители уже подумывали о возвращении Ситки в институт. Вот почему мама настороженно вслушивалась в споры Ситки Чарли с дядей Исламом – она боялась как бы Ситка не перевозбудился.

Для Ислама любой разговор представлялся чем-то вроде упражнения пресыщенного ума. Для брата все то, о чем он рассуждал вслух, было тем, чем он жил. На то время главным между ними разногласием была война. Сталинград, Берлин 45-го. Ислам говорил о Сталинградском сражении исключительно как об историческом событии. Старший брат со смехом возражал: "Дорогой дядя Ислам, вы не понимаете, что произошло в Сталинграде, если видите за ним только исторический смысл".

Ислам отрицательно крутил головой.

– Сталинградская битва имеет единственный смысл, единственное значение. Всемирно-историческое…

Ситка нетерпеливо ходил по комнате.

– Сталинградская битва не закончилась. – Он вплотную подошел к

Исламу. – Она продолжается. – и спросил. – Хотите знать почему?

Дяде Исламу меньше всего хотелось знать, почему до сих пор продолжается Сталинградское сражение, почему он благоразумно спохватился, улыбнулся и, погладив Ситку по плечу, сказал:

– Я совсем забыл о работе. А с тобой мы еще поговорим.

Окружающим мама объясняла заболевание Ситки перенесенным гриппом.

Так ей было удобнее, потому как гриппом болеют все, но кое для кого его последствия в реальности получаются необъяснимо непоправимыми.

В школе Ситка учился старательно. Отличником не был, но учителя выделяли его среди других. Не за способности легко и быстро усваивать знания. Не сговариваясь, они признавали его некую необычность. Какую необычность? Учителя не могли толком объяснить

Заболел Ситка на первом курсе, не проучившись и половины семестра. Прошло два года, и об институте он уже не вспоминал.

Теперь на нем был дом. Ситка отвечал за уборку квартиры, ходил за покупками. По дороге домой из магазина он покупал кипу центральных и местных газет. Следил он за происходящим во внешнем мире, события в стране его не интересовали.

Газеты он просматривал минут за десять. Откидывал их в сторону и протяжно итожил: "Дух Женевы!", "Война в Корее…". Закончив мытье полов, брат уходил гулять по городу. Вечерами ходил в кино, но фильмы раздражали его и он возвращался, не досидев и до половины сеанса.

Доктор задавал дежурный вопрос:

– Как картина?

– Коммунистическая пропаганда. – отвечал Ситка.

Однажды он досмотрел фильм до конца, пришел домой с красными глазами.

– Вот это человек! – воскликнул с порога Ситка.

Доктор удивился. В ТЮЗе второй месяц подряд гнали "Коммуниста".

– Ты смотрел "Коммуниста"?

– Да.

Доктор хихикнул.

– Но это же коммунистическая пропаганда.

Ситка соболезнующе посмотрел на Доктора.

– Какой же ты дурак. Фильм не о коммунистах.

Следил Ситка и за порядком в подъезде. Раз в неделю он мыл лестничный марш от квартиры до первого этажа. Чистоту и порядок в подъезде поддерживать ему было непросто.

Соседи привыкли к греющимся на межлестничной площадке местным шпанюкам. После них на утро площадка между первым и вторым этажами оказывалась заплеванной, усеянной окурками. Пару раз Ситка просил парней не свинячить. Они пропускали слова брата мимо ушей.

Связываться с ними никто не хотел. Чинные соседи при виде ханыг спешили прошмыгнуть к себе. Ситка, по-моему, тоже побаивался их, почему терпел и продолжал молча мыть за ними лестничный марш.

…Проснулся я от шума. Из столовой доносился незнакомый голос. Я открыл дверь. Напротив папы и мамы за столом сидел милицейский чин.

В ответ на папины слова милиционер качал головой. Ситка стоял у стены с опущенной головой. Мильтон развернулся к нему.

– Ну зачем же так? – Спросил он. – Я понимаю – если бы они к вам в дверь ломились, тогда конечно, бить их надо. – Милиционер рассуждал по-житейски.

В первом часу ночи шум в подъезде заставил Ситку выйти из квартиры. Брат увидел, как один из парней, присев на корточки, минирует межэтажную площадку. Парниша справлял нужду сосредоточено, не спеша, аккуратно придерживая полы распахнутой москвички.

Парень кивнул Ситке как старому знакомому и сказал:

– Ты вовремя. А ну-ка принеси мне бумажку.

– Сейчас. – Ответил Ситка Чарли и заскочил домой. В душевой брат взял чугунный совок и спустился на площадку. Все произошло быстро.

Парень приподнялся было, но сообразить не успел. Ситка молча примерился, напрокинул дерьмо на совок и той же стороной огрел чугунным калом шпанюка по лбу. Его друзья беспорядочно побежали к выходу.

Отец с матушкой перепугались. Шпана могла изловить Ситку где-нибудь на улице. Дождавшись утра, папа вызвал милицию. Матушка уговаривала мильтона, чтобы тот каким-то ему известным образом дал знать шпанюкам, что сын их больной и они, его родители, просят пострадавшего простить их.

Милиционеру не понравилось предложение родителей.

– Еще чего! Нашли у кого просить прощения. – Он опять развернулся к Ситке. – Не бойтесь, они не тронут вашего сына. Психов они и сами боятся. – И добавил. – А ты ведь сынок, не псих. Правда?

– Я больной. – Задумчиво ответил Ситка.

– Ты не больной. – Строго сказал милиционер. – Просто надо держать себя в руках.

Первый друг мой Эдька Дживаго. Среди ровесников он самый крепенький, самый ловкий. Несколько раз Эдька расквашивал мне сопатку. Долго не мог понять, почему не могу справиться с ним. Он одного роста со мной, а что до силы его, так ведь надо только уметь правильно драться. Раз за разом я цеплялся к нему и так же раз за разом одним единственным тычком, после которого перед глазами плыли серые картинки, Эдька повторял: "Не рыпайся. Хуже будет"