Чм66 или миллион лет после затмения солнца

Рабочий день у него начинается с просмотра газет "Юманите диманш", "Морнинг стар" и "Нойес Дойчланд". Иван Христофорович посвящает десять минут пересказу прочитанного, мы внимательно слушаем.

Сотрудница патентного отдела Майя Иосифовна восхитилась выправкой

Озолинга:

– Иван Христофорович, вы прекрасно сохранились!

На что он ответил:

– Это не я, это меня сохранили.

Сталина он хоть и называет "усатым", но, по-моему, до сих пор боится. Хрущеву благодарен и не поддерживает в своем присутствии ругательных разговоров про Никиту Сергеевича.

Заведует лабораторией оптимизации развития энергетики любимчик директора института энергичный Жаркен Каспакович Каспаков, кандидат наук, выпускник МВТУ. Принимать к себе меня у Каспакова желания не было. Накануне папа звонил ему, – Жаркен двоюродный брат жены

Есентугелова – Каспаков однако ворчал на то, что экономистов в лаборатории и без меня полно.

Директор института Шафик Чокинович Чокин. До осени 73-го я много слышал о Чокине и полагал, что он естественник: физик, математик, на худой конец – химик. Широкая известность бывшего Президента

Казахской Академии наук в моем представлении не вязалась с энергетикой, у которой, как я тогда думал, солидной науки быть не могло.

На газетных фотографиях у директора КазНИИ энергетики молодое, целеустремленное лицо. В жизни Чокин другой. По коридору института шел, медленно поднимая ноги, 61- летний седой старик. Сотрудники замедляли ход, останавливались, здоровались. Директор в упор не видел подчиненных, смотрел только вперед и ступал так, словно главной заботой его было, как бы ненароком не оступиться.

Группа наша занимает, отделенную от лаборатории коридором, комнату за железной дверью.

Второй по значимости сотрудник в группе промэнергетики Володя

Семенов. Ему 35 лет, весной он защитил кандидатскую. В декабре он должен принять от Озолинга группу.

Володя, прежде чем усесться за бумаги, отпирает правый верхний ящик стола, достает нарукавники и протирает влажной тряпочкой рабочее место. Усаживается, звеня связкой ключей, отпирает левый верхний ящик. Достает остро заточенный перочинный ножичек, логарифмическую линейку, карандаши, ластик и поворачивает голову к сидящему через проход Озолингу. Спрашивает, как ему понравилась вчерашняя передача "Очевидное-невероятное". Иван Христофорович уважает Володю и за глаза называет его старшим братом.

Третий в группе – сорокалетний маленький торопыга Нурхан, по прозвищу Лал Бахадур Шастри. Если Володя основательный и правильный тугодум, то Шастри, напротив, думает быстро, но не всегда правильно.

Озолинг поругивает его, и Шастри, чтобы думать в правильном направлении, напропалую переписывает учебники по теории металлургических процессов и термодинамике. Переписывает книги днем и ночью он не только потому, что желает научиться мыслить, но еще из-за того, что хочет отвлечься от дум, по впившейся занозой в его сердце, профоргу Альбине.

Марьяш, жене Шастри 26 лет. Она и машинистка, и материально ответственное лицо лаборатории. От Шастри у нее трое детей. Она постоянно заботится о муже.

– Нукуш, ничего не нужно? – Марьяш гладит по голове Шастри.

Шастри нужны две вещи. Защитить диссертацию и завладеть сердцем

Альбины. Что важнее – он для себя еще не решил, потому продолжает яростно переписывать книги.

…Эксергия, анергия – понятия, на которых строится метод

Озолинга по анализу термодинамических систем. Читаю отчет и скучаю по экономике энергетики.

– Ты не сильно занят? – спросил Володя.

– Изнываю от безделья. – ответил я.

– Тогда посчитай эксергию соединений. Вот список… Твои расчеты пригодятся. Впереди работа с Чимкентским свинцовым заводом…

Список химических соединений на ста страницах. Володя показывает, как рассчитывается эксергия. Задание для роботов.

– Покурим? – Шастри вызвал меня для разговора в коридор.

Шастри курит не в затяг. Дым у него валит изо рта, из носа, глаза слезятся.

– Ты считаешь для Володи эксергию?

– Считаю.

– Делай копии.

– Зачем?

– Семенов уходит от нас и никакой Чимкент делать не собирается.

– Ну и что?

Шастри прокашлялся, сплюнул на пол.

– Он заберет с собой твои расчеты.

– Пускай забирает.

Шастри замотал головой.

– Нельзя. Это твой труд.

– Какой еще труд? Любой дурак в два счета сделает.

– Все равно делай под копирку.

Неделю идут холодные дожди, рабочие меняли батареи и в неподключенных к отоплению институтских комнатах мерзли сотрудники.

В коридоре стоял запах карбида.

Из комнаты напротив в белом плаще с башлыком вышла инженер Фая.

– Ты комсомолец?

– Вестимо.

– Вестимо? – она поправила завиток над ухом. – Принеси свой билет, я поставлю тебя на учет.

У Фаи голосок избалованной барышни.

– Пошли со мной на стенд.

– Там что?

– Сегодня комсомольское собрание. Надо оповестить всех под роспись. – Она капризно наморщила носик. – Надоело… Теперь ты вместо меня будешь народ собирать.

Фая, выгнув шаловливым котенком головку, вышла через низкую дверь во двор института и зажмурилась.

Светило Солнце, институтский двор пересыхал после ночного дождя.

У автомобильной ямы лениво разговаривали шофера с механиками. То тут, то там блестели черные лужи. Фая обходила их плавно, не спеша и, казалось, будто испытывала желание поводить носком туфель по воде.

Остановилась у входа на стенд и сказала:

– Хорошо.

– Что хорошо?

– На воздухе хорошо. Ты разве не чувствуешь?

– Немного душновато.

– Фу, какой ты противный! – Она огляделась. – Ладно, на тебе список комсомольцев. Обойдешь… А мне надо в магазин.
–

Засмеявшись, Фая протянула мне листок и повернула обратно. – Ну я побежала.

Самая боевая из лабораторных женщин татарка Альбина. Ей 36 и она жена завлаба Рината Шарафутдинова. По ней то и изнемогает Лал

Бахадур Шастри. Раза три-четыре за день под разными предлогами

Альбина вбегала к нам потискать Володю. Семенов как будто не понимал, чего от него хочет профорг. Альбина весело болтала и быстро переходила к борьбе с преемником Озолинга. Володя молча сопротивлялся, Альбина распалялась и видимо досадовала на присутствие в комнате посторонних – тогда бы Семенов уж точно не отвертелся.