Чм66 или миллион лет после затмения солнца

– Брат Шары и тоже хочешь, чтобы мой сын стал бандитом?

– Апай, подождите. В чем дело?

– Вот этот Пак не дает моему сыну направление на экзамен. Хочет, чтобы сына выгнали из института…

Пак спросил:

– Как фамилия сына?

– Ты лучше напиши мне на бумажке свою фамилию.

– Зачем?

– Завтра я пришлю к вам комиссию из ЦК.

…Утром я пришел на кафедру электрических машин к преподавателю

Борисову.

Он взглянул на направление и присвистнул.

– Это твоя мать вчера приходила в деканат?

– Она.

– Мамаша у тебя не подарок. – Борисов хихикнул. – Давай зачетку.

Трояка тебе хватит?

– За глаза.

Из однокашников один только Валихан принимал меня таким, какой я есть и возражал против устоявшегося мнения о том, что я оболтус, которому место на историческом факультете КазГУ. Староста наш служил в десантных войсках, после армии работал на производстве и говорил:

– Бека, ты – большой балдежник.

Витька Варвар не варвар. Носил он фамилию Курако. Хоть и учился

Витька примерно так же как и я, но человек он любопытный.

Кличку получил он на просмотре румынского фильма "Колонна". По равнине скакали с топорами на лошадях, натянув на лица лисьи морды, варвары. Витька спросил:

– Это кто?

– Ваши предки. – ответил я.

– Ужас. – прошептал Курако.

Мама его преподавала математику в 28-й школе, отец Виктор

Степанович отставной подполковник медицинской службы вел занятия по медицине в институте иностранных языков, а на досуге лихорадочно рассказывал о богатеях

– Ты слышал о начальнике ХОЗУ Совмина? Его фамилия Бабник.

– Виктор Степанович, – уточнял я, – не Бабник, а Бабкин.

– Так я и говорю, Бабник. – взахлеб повествовал старший Курако.
–

Знаешь сколько у него денег?

– Сколько?

– Миллионы.

Виктор Степанович прихрамывал на одну ногу. Не как "Твист о гейн", но заметно. С утра он пил портвейн, к вечеру наливался до краев, бродил по округе пьяненький, но милиция его не трогала.

– Мария Леонтьевна, – говорил участковый маме Варвара, – вашего мужа мы не забираем.

– Что его забирать? Тихий инвалид войны.

Варвар парень экономный. Когда я рассказал маме, как Витька умудрился прожить в Топаре четыре месяца на десять рублей, то Ситок, видавшая всякие виды, не удержалась от восхищения.

– Жадный молодец! Бери с него пример.

Прожить на червонец в чужом городе и при этом поправиться на четыре килограмма Варвару бы не удалось, если бы с ним в одной комнате не жили однокашники Канат Дильдабеков и Жусуп Калымбетов.

Они привезли с собой тушу барана, несколько кругов любительской колбасы, два ящика макарон. Колбасу они просили Витьку без их ведома не трогать. Витька просыпался с уходом Каната и Жусупа на ТЭЦ и первым делом нарезал себе на завтрак любительской. Отрезал он так, чтобы не было заметно. Дильдабеков и Калымбетов возвращались со станции и возмущались:

– Опять нашу колбасу ел!

Колбаса висела у окна на веревочке. Витька не мог понять, откуда они узнавали про его баловство с любительской. Нарезал то он аккуратно. Приглядевшись, увидел еле заметную, сделанную ножом, метку. Посмеялся про себя Витька, да и стал делать свою метку, ту что повыше оставленной Жусупом с Канатом. Канат и Жусуп продолжали хмуриться, но попрекать обжорством прекратили

Что касается бараньей туши, то Витька говорил друзьям:

– Вы езжайте себе спокойно на станцию. А я пока приготовлю бешбармак.

– Любишь бешбармак? – беспокойно спрашивал Калымбетов.

– Я люблю казахов. – говорил Варвар. – У вас и кухня хорошая. Еще мне нравится казы.

После Топара Жусуп разочаровался в однокашнике.

– Твой друг Курако нехороший. – говорил он мне.

– Жрет много?

– Откуда знаешь?

– Знаю.

…– Ленка болела. Пока с Любкой искали ампициллин – ни до кого не было дела. – Коротя расставлял шахматы.

– Ребенок болеет – плохо. – Шеф сделал ход. – Сейчас как?

– Любка колет ее десять дней… Хрипы прошли. Та-ак… Что ты мне тут готовишь? – Коротя задумался и сказал. – На той неделе я звонил тебе на работу. Сказали, что ты на базе.

– Ну да… Два дня с Димкой там проторчали.

Вовка Коротя геофизик и работает в трех километрах от города в

Волковской экспедиции. Жена его Люба физик. У них две дочери Лена и

Катя.

Женился в 71-м и Мурка Мусабаев. Мурка заведует отделением в инфекционной больнице. Полчаса назад звонил, обещал подойти.

Матушка зовет меня на кухню. Передача готова. Сегодня я иду кормить Ситку и Джона.

В столовой третьего отделения пожилая женщина беседует с молоденьким парнем. Женщина встает, подходит к умывальнику, моет руки, возвращается за столик. Паренек доедает коржик.

Мы сели через стол от них, Ситку госпитализировали позавчера, глаза у него зашмаленные, он суетится, Джон психует.

– Джонни, погоди… – Ситка соскочил со стула. – Сейчас я возьму у буфетчицы ложки.

Джон ничего не говорит и руками лезет в кастрюльку с бешбармаком.

– Джонни, говорю тебе, погоди… – Ситка нетерпеливо стучит в задраенное фанерным листом окошко раздаточной.

Джон продолжал ковыряться в кастрюльке.

– Вера, нам с братишкой нужны ложки!

Окошко раздаточной открылось.

– Вот ложки, Джонни… – Ситка Чарли глянул на Джона и сказал.
–

Что не мог подождать?

– Иди на х…! – алюминиевая ложка полела на пол.

– Ты что?!

– Ты мне остох…л! Иди в п…! – Джон замахнулся на Ситку Чарли.

Семейно-психический камнепад перегородил дорогу через перевал. В эти минуты для меня четко и ясно обрисовалось положение, в какое угодила наша семья. Это даже не несчастье, а последствия непонятной природы разрушительнейшей катастрофы в горах. Глыбины продолжали валиться с вершин и спереди и сзади. Перевал закрыт навсегда.

"И это только начало, – думал я, – Впереди бесконечная зима".

Картина цапающихся моих безумных братьев отображалась во мне внутренним грохочением. Я уже не испытывал жалости ни к себе, ни к сумасшедшим братьям. В эти минуты я ненавидел и Ситку, и Джона.

Сейчас я по-настоящему понимал, что подлинный ужас существования нашей семьи возможно ощутить только здесь, в пропитанной кислым томатным духом столовой третьего отделения.

И умереть нельзя, и жить невозможно. "Прощай, труба зовет..".