Чмоки

Все восьмидесятые мы росли и расширялись, сдирая идеи у известных дизайнеров, а в качестве побочного направления контейнерами возили ношеную джинсу из Штатов — очень, кстати, выгодное было дело. Заработали порядочно, большую часть вложили в развитие. А потом грянул спад. Еще через пять лет мы — теперь уже «Пуффа груп» — еле-еле тянули со своей сетью в Лондоне и оптовой фирмой по продаже спецодежды и рэйверских тряпок.

…Вообще, мне это нравится: компания того и гляди обанкротится, а этому деятелю все до лампочки. Замер на краешке дивана и ждет, пока его ненаглядный возьмет трубку.

— Алле… Что? Да. Друг… А его нет?… Понятно… То есть Джим Форбс тут не…. Козел, — прошипел Тони, услышав, как на том конце повесили трубку.

— Не туда попал, что ли?

— Да он мне телефон написал на бумажке, а я бумажку потерял. Вот хочу попробовать так дозвониться, по справочнику. Хорошо хоть, что он не Смит какой-нибудь.

— Ага. И не Маколей Калкин. Бросай фигней страдать, поговорить нужно.

— Ну еще один. — Тони лихорадочно вколачивал в кнопочки номер очередного Форбса.

Это у него не столько либидо, сколько чисто эмоциональная потребность. После развода началось. Понятно: сколько лет он в себе все это подавлял, пока не проявился!

Я подошел к окну и выглянул наружу. Цепочка скандинавских школьников пролагала себе извилистый путь по тротуару на той стороне Шафтсбери-авеню, напрочь заблокировав поход к аптеке. Их джемпера и кенгурухи яркими пятнышками светились в пыльном летнем воздухе. Мимо прогрохал здоровенный грузовик. Зазвенели стекла. Длинноволосый парень лет пятнадцати перешел улицу и вошел в аптеку. На нем была наша кожаная куртка, модель прошлого года, сто шестьдесят фунтов штука. Хорошо, кстати, по фигуре обмялась. Тони набрал еще один номер.

— Слушай, да брось ты все это. Ну что ты ерундой занимаешься, смотреть противно… Мне с тобой поговорить надо.

При мысли об Алане нервы мои натянулись еще на пару оборотов колка.

— Я хочу его до работы застать. И вообще, раз он мне телефон дал, значит, я ему нравлюсь.

— Не значит. Что за телефон-то? Он тебе небось набор цифр дал, чтобы ты от него отвязался. И вообще, тебе бриться пора и идти. Могли бы до Алана приехать хоть раз-то в жизни. Чтоб он хоть видел, что тебе не наплевать.

— Да кто он такой, этот Алан? Вот Салли — это серьезно.

— Между прочим, она к нему прислушивается.

— Брось! Ты знаешь, что этот гад обо мне думает. Хочет меня выгнать — пусть выгоняет. Переживу… Нет, ты серьезно, что ли, думаешь, что, если я к нему сейчас подмажусь, он меня не тронет? Чем я, по-твоему, два месяца занимался?

— Чем ты занимался? Споить его пытался раза три. Только ведь он не пьет почти…

— Не пьет, зараза, — вздохнул Тони. — Нам когда к Салли?

— К четырем. Ты что, забыл? — Я понемногу начал звереть.

— А сейчас сколько?

— Без двадцати девять.

— Ты на платной встал?

— Нет.

— Так тебе небось уже блок давно поставили, — глупо хихикнув, заявил он.

— Ч-черт! — Я явственно увидел мой «Сегун» с жуткой желтой колодой на колесе и пришел в ужас. Опять я на двойную желтую…

— Вставай, пошли. — От кофе я стал какой-то дерганый.

— Иди один. Мне еще надо душ принять, побриться, освежиться…

— Делай что хочешь! — В этот момент мне уже было наплевать, выгонят его или нет.

Я дохромал до нижнего вестибюля и выбрался на Шафтсбери-авеню. Пробираясь в толпе и пропуская встречных, я обо что-то споткнулся и здорово приложился об асфальт. Оказалось, что какой-то парень в спальном мешке пристроился спать прямо на пороге одежного магазинчика. Об его ноги я и зацепился.

— Прости, друг, — сказал я.

Из кокона высунулась голова.

— Мелочью не поможете? — просипел парень, выхаркнув похожий на устрицу комок туберкулезной мокроты.

Я сделал вид, что роюсь в кармане, отдышался за это время и ответил:

— Нету ничего, извини.

Голова втянулась обратно, и кокон замкнулся. Мальчишка, уличная личинка, не желающая выходить из парапетной фазы. Я доковылял до Уордор-стрит, наполняя легкие выдохами миллиона машин. «Сегун», слава богу, не стреножен. Пронесло. Под «дворником», как и следовало ожидать, торчал штрафной талон. Я с наслаждением порвал его в клочья.

Был замечательный летний день, я катил на север по Тоттенем Корт-роуд, бодро виляя из ряда в ряд, а небо голубым веером раскрывалось мне навстречу. От кофе мысли мелькали слишком быстро, но, в общем, мне было хорошо. Я чувствовал себя хозяином жизни и был готов к боям и свершениям. Я достал из кармана старого шевиньоновского блузона мобильный телефон и позвонил домой. Мне отозвался мой собственный занудный бубнеж с выраженным южнобританским акцентом. Непривычно было слушать свой голос, на пленке он звучал как-то напряженно и подавленно:

«Здравствуйте, мы сейчас не можем подойти к телефону. Пожалуйста, перезвоните позже или оставьте сообщение… п-и-и-и-и-к».

— Привет, это я! Хотел тебя проведать. Я еще перезвоню с работы. Я тебя люблю. Честно. Пока.

Мой развеселый тон показался мне не вполне убедительным.

У обочины стоял зеленый «Форд Орион», и полицейский отчитывал за что-то растамана средних лет. Где-то я его видел, этого полицейского. Я поехал помедленнее, чтобы его рассмотреть. Ух ты! Да это же я! Еще бы пивное пузо — и был бы я на сто процентов.

Я остановился на красном на Юстон-роуд и, задрав голову, уставился на зависшую над перекрестком непомерную махину юстонской высотки.

Тут-то оно и началось. Я ничего не делал, просто смотрел себе на стеклянно-стальной фасад здания — и вдруг идеально ровные, как по клеточкам вычерченные панели стали плавиться и расползаться словно под давлением какой-то внутренней силы. Я не верил своим глазам: средняя часть здания вздувалась пузырем, как на оп-артовской картине. Я в ужасе подался вперед и осмотрел ветровое стекло в поисках изъяна, который мог бы дать такой эффект. Изъяна не было. Когда я снова глянул вверх, здание уже вернулось в стабильное состояние.

Сзади загудели, я подскочил и очнулся. Уже зеленый. Я переехал Юстон-роуд, свернул на Драммонд-стрит и вкатил на отведенное мне место на стоянке, как раз там, куда указывала длинная тень от юстонского небоскреба. Галлюцинация меня здорово прошибла. Я глубоко вдохнул, чтобы немного прийти в себя. Остановил мотор и стал убеждать себя, что это просто стресс, психологический «звоночек»: мол, пора сбавить темп. Но в глубине души мне было страшно. Страшно знать, что твоя собственная голова может выкинуть такую штуку… А если это после того случая? В 84-м я так подогрелся, что чуть в психушку не загремел. Неужели с тех могло пор остаться?