ЧОП ’ЗАРЯ’

— Давайте сюда, они на стены лезут, — откуда-то из дымного облака прогудел Стеча, — Один фургон назад сдал.

Выстрелил — перезарядил, выстрелил — перезарядил, такое себе удовольствие с одностволками бегать. Забраться на настил и принять оборону наверху, мы уже не успели. Прогремело несколько коротких очередей, разрывающих дымовую завесу по обе стороны от затора, а мы только и успели что броситься врассыпную. Банши за раздолбанную телегу, а за крыльцо маленького сруба.

Над частоколом стали появляться сектанты, кто-то перелезал и сразу скатывался на землю, кто-то пробовал бежать по настилу. Как минимум пятеро уже здесь и в дыму явно какое-то движение.

И началась пальба! Стеча снес кого-то со стены, потом пальнул под ноги. Банши метнула два взрывпакета — уже обычные по ее меркам. Рвануло, разбрасывая повсюду комья мерзлой земли, и загорелось. Схватился дом, где мы разобрали пьяную охрану, и вспыхнула створка от ворот. Я палил как на качелях — высунулся, выстрелил, скрылся от выстрела в ответ, пальнул, не глядя поверх перил, и забежал в дом. Перезарядился и выстрелил в окно, тут же спрятавшись за раму. И так по кругу, только меняя естественные бойницы и перезаряжая ружье.

Хрен поймешь с этим молчунами, попал ты или нет. Стреляют и мычат, и не понятно от злости или от боли. Банши точно кого-то достала — горящее тело выскочило из дыма, пробежало несколько метров и рухнуло в грязь. Стеча, все еще скрытый дымом над воротами, выкинул тощее тело вниз, с хрустом переломившееся о край капота. Я скорее всего тоже в кого-то попал, может, не убил, но задел точно.

Банши метнула еще одну дымовуху и крикнула отходить. Мы прикрыли Стечу, я даже зацепил сектанта, сломавшего калитку запасного входа и на радостях влетевшего во двор. Отступили сначала к одному дому и отстрелялись, я уже перешел на «крынку», дробовые патроны закончились. Перебежали к амбару с пленными, которых, к счастью, там уже не оказалось, и по очереди, прикрывая друг друга, вбежали в большое темное здание скотобойни.

Первое, что я почувствовал — это вонь. Сырое подтухшее мясо, свиные туши, свисающие с потолка на крюках, разводы и целые лужи крови.

Второе — это шум, истеричное хрючание еле живых свиней, тесной толпой набитых в загоне, жужжание тучи мух, копошащихся над кучами с гнилыми потрохами, скрип старых ставень на окнах, которые по ощущениям только вытягивали воздух, не принося ничего взамен. Еще Стеча зацепился за пустые крюки, устроившие звонкое бряцанье.

Сектанты здесь что-то уже успели подготовить, центр был расчищен, часть мебели раздвинута по углам. На полу бледно светилась пентаграмма, над которой висело несколько десятков крюков. Три были заняты — на ближайшем к нам висело, проткнутое в трех местах, маленькое пузатое существо.

Губ у него не было, а сразу в несколько рядов торчали маленькие игольчатые зубы, как у пираньи. Вместо глаз мутные белесые провалы, в которых что-то шевелилось. Шкура черная, короткая и с виду очень жесткая. Засохшая кровь виднелась только в проколах, которые были не смертельны, но как-то так хитро этого уродца насадили, что вырваться он не мог. Губы не срезали, похоже, таким уродился.

На втором и третьем крюках висели люди, раздетые до нижнего белья девушка с парнем. Бледно-синие, обескровленные и давно мертвые.

— Это что за хомячок? — спросил чумазый и пропахший дымом Стеча, пытаясь за шутливым тоном спрятать нервозность.

— Толокош, — сплюнула Банши, а потом повернулась ко мне, — Убей его серебром и не жмись, издалека завали, с ножа опасно. Отожранный фобос уже в полной телесной оболочке.

За домом послышался топот, Банши со Стечей рассредоточились по амбару — девчонка взлетела вверх по лестнице, а здоровяк пристроился за загоном со свиньями. Я не стал задерживаться, поменял пулю в «крынке» и поднял руку, будто на дуэли.

Толокош вздрогнул, почувствовав, задергался, но только сильнее насаживался на крюки. А потом черная хрень в его глазах заметалась, оставляя размытые следы, уставилась на меня и потянулась, будто намереваясь вылететь из глаз. Я услышал шепот — какой-то хриплый белый шум, с едва различимыми отдельными фразами. Почувствовал, как нагрелся орденский жетон, и заметил, как призрачная нить, тонким ручейком тянется от монстра в мою сторону.

Да, ну нахрен! Я выстрелил, пробив аккуратную дырочку во лбу маленького чудовища. Толокош умер не моментально, успел заверещать, а темная нить, как бешеная змея стала хлестать во все стороны, пролетев от меня в каких-то десяти сантиметрах, часть проткнула потолок, а часть осыпалась, растворяясь в воздухе.

— Матвей, пулю потом заберешь, — крикнула Банши, — Лезь на крышу, они подходят.

Я не стал говорить Банши, что трепанация черепа у этой твари — это последнее, чем я бы сейчас занялся, и побежал к ней наверх. А потом поднялся еще выше, пристроившись рядом с небольшим слуховым окном.

По мосту шло шесть человек — два прям смелых шли в полный рост и четверо семенили рядом, косясь на дом и пригибаясь. Я попробовал прощупать их ауру, но мало того, что обжегся, так еще сразу двое вскинули руки с револьверами и открыли огонь по моему окну.

Я ответил, пальнул зажигательным в сторону моста, особо не рассчитывая на точность. Потом поругал себя за расточительность, но в тот момент обиделся что ли на то, что меня чуть не подстрелили. Одного зацепил слегка и прожег ему кусочек плеча.

Обрадоваться не успел, оба «спокойных» синхронно ударили молнией в мою сторону. Я рухнул в сторону, скатываясь с лестницы, но все равно меня достало. Хороший такой удар током, будто оголенный провод схватил сразу всем телом, а сверху еще засыпало досками и мусором, от взорванного окна.

Меня коротнуло. Лежал, пуская слюни, тряс рукой и смотрел на дымящийся ботинок. А пошевелиться не мог. Боль волнами проходила через тело, вызывая судороги. Я хрипел и кривился, но меня будто паралич пробил.

Внизу раздались выстрелы, несколько взрывов, рядом с моей головой, буквально в метре, взорвался пол из-за вылетевшей шаровой молнии. Внизу завизжали свиньи, закричала Банши:

— Пусти меня, урод! Матвей, помоги, они нас живыми хотят взять! Отвалите от меня! Матвей, спасай Стечу — его опять вырубило.

А я не мог пошевелиться. Кряхтел, тужился, аж до слез. И реально почувствовал легкую щекотку на переносице и, скосив глаза, увидел, как на грязной коже слеза оставляет размытый след. Муха! Помоги. Муха? Что-то слабо ткнулось на границе сознания, легонько, почти нежно, коснулось и разочарованно отступило, оставив невнятное послание в голове: «не могу, не хватает сил».

Я взвыл и от злости дернулся, смог перевернуться на другой бок, и выгнулся дугой от новой судороги. Стукнулся головой об пол и увидел маленькую черную нить, оторвавшуюся от толокоша. Едва заметную, уже почти истаявшую. Но я потянулся к ней, мысленно, как через трубочку, втянул в себя. И меня обдало жаром, кровь загорелась в венах, я закричал и потерял сознание.