Чрезмерная благосклонность губительна

Графу Буондельмонте случилось в это время побывать при дворе, и великий герцог Фердинанд поздравил его с образцовым спокойствием, воцарившимся в аббатстве Санта-Рипарата. Слова государя побудили графа поехать взглянуть на дело своих рук. Легко можно представить себе его удивление, когда аббатиса рассказала ему о двойном убийстве, свидетельницей которого она была. Граф ясно убедился, что аббатиса Виргилия ничего не может сообщить ему о причине этого преступления. «Здесь только Феличе, та умная девушка, чьи доводы ставили меня в такое затруднительное положение полгода назад, во время моего первого посещения монастыря, может пролить свет на это дело, — подумал он. — Но она до такой степени занята мыслями о несправедливом отношении общества и родни к монахиням, что едва ли захочет говорить».

Приезд наместника великого герцога доставил Феличе беспредельную радость. Наконец-то она вновь увидит этого необыкновенного человека, бывшего единственной причиной всех ее поступков за минувшие полгода. На Челиану и ее подругу, юную Фабиану, появление графа троизвело обратное действие — оно повергло их в величайший ужас.

— Твои колебания погубят нас, — сказала Челиана Фабиане. — Аббатиса настолько слабохарактерна, что, конечно, проговорилась. Теперь наша жизнь в руках графа. У нас два выхода... бежать, но на какие средства мы будем жить? Наши скупые братья воспользуются тем, что нас подозревают в преступлении, и откажут нам в куске хлеба. В старину, когда Тоскана была не более как испанской провинцией, те несчастные тосканцы, которые подвергались гонениям, могли находить приют во Франции. Но герцог-кардинал ищет сближения с этой державой и хочет сбросить испанское иго. Для нас нигде нет приюта. Вот, бедняжка, до чего довели нас твои ребяческие колебания. Мы все-таки вынуждены совершить преступление, ибо Мартона и аббатиса — единственные опасные свидетельницы всего, что произошло в ту роковую ночь. Тетка Роделинды ничего не скажет; она не захочет уронить честь этого монастыря, которою она так дорожит; Мартона, дав аббатисе снотворное средство, не посмеет ни о чем рассказывать, когда мы ей откроем, что это был яд. К тому же она славная девушка и без памяти влюблена в своего Джулиано.

Было бы слишком долго излагать искусную беседу Феличе с графом. Она хорошо помнила ошибку, которую совершила, слишком быстро уступив в вопросе о горничных. Следствием этого излишнего чистосердечия было то, что граф полгода не показывался в монастыре. Феличе твердо решила не повторять такой ошибки. Граф с величайшей учтивостью попросил ее пожаловать для беседы с ним в приемную. Феличе была вне себя от радости, получив это приглашение. Ей понадобилось призвать на помощь женское достоинство, чтобы отложить на один день эту беседу. Но, войдя в приемную, где не было никого, кроме графа, Феличе, хотя ее и отделяла от него решетка с огромными перекладинами, внезапно почувствовала такую застенчивость, какой она никогда еще не испытывала, и была крайне удивлена этим. Она глубоко раскаивалась в умысле, когда-то показавшемся ей столь ловким и забавным. Мы имеем в виду признание в любви к графу, сделанное ею аббатисе для того, чтобы та передала ему об этом. Тогда Феличе любила графа далеко не так, как теперь. Ей показалось забавным покорить сердце этого важного человека, которого герцог назначил представителем своей власти в монастыре. Теперь она питала совсем другие чувства: понравиться графу было необходимо для ее счастья; если это не удастся, она будет несчастна, и что подумает такой важный человек о странном сообщении аббатисы? Он может найти его непристойным, и эта мысль терзала Феличе. Надо было начать разговор. Граф сидел перед нею с серьезным выражением лица и восхвалял ее высокий ум. Сказала ли ему аббатиса? Все внимание молодой монахини было сосредоточено на этом вопросе. К счастью для нее, она решила — как это и было на самом деле, — что, ужасно испуганная видом двух трупов, представившихся в ту роковую ночь ее взору, аббатиса забыла столь ничтожную подробность, как безрассудная любовь, овладевшая молодой монахиней.

Граф, в свою очередь, ясно замечал чрезвычайное смущение этой красивой девушки и не знал, чему его приписать. «Не виновна ли она?» — спрашивал он себя. Эта мысль волновала графа, обычно столь рассудительного. Такое подозрение заставило его уделить серьезное и глубокое внимание ответам молодой монахини — честь, которую он давно уже не оказывал речам женщины. Граф восхищался находчивостью Феличе. Она искусно отвечала лестными для него словами на все, что он говорил ей относительно рокового боя у монастырской калитки, но решительно воздержалась от каких-либо существенных показаний.

После полуторачасовой беседы, в продолжение которой граф ни минуты не скучал, он простился с молодой монахиней, попросив ее через несколько дней снова удостоить его беседы. Эти слова наполнили душу Феличе неизъяснимой радостью.

Граф уехал из аббатства Санта-Рипарата в глубоком раздумье. Он говорил себе: «Долг велит мне, конечно, доложить герцогу о странных событиях, о которых я только что узнал. Все герцогство было заинтересовано странной смертью этих двух бедных юношей, таких блестящих и богатых. С другой стороны, при том грозном епископе, которого недавно назначил к нам герцог-кардинал, сказать ему хоть одно слово о происшедшем — значит навлечь на этот несчастный монастырь все ужасы испанской инквизиции. Этот грозный епископ погубит не одну бедную девушку, а, быть может, пять или шесть; и кто, как не я, будет виновником их смерти, между тем как достаточно мне слегка злоупотребить доверием герцога, чтобы этого не произошло? Если герцог уже знает о случившемся и будет упрекать меня, я скажу ему: меня испугал ваш грозный епископ».

Граф не смел до конца признаться себе в причинах, побуждавших его молчать. Он не был уверен в невиновности прекрасной Феличе, и ужас охватывал все его существо при одной мысли о том, что может подвергнуть опасности жизнь бедной девушки, после того как с нею так жестоко обошлись ее родные и общество. «Она была бы украшением Флоренции, — думал он, — если бы ее выдали замуж».

Незадолго перед тем граф пригласил на великолепную охоту в мареммах Сьены, половиной которых он владел, знатнейших придворных и самых богатых купцов Флоренции. Он извинился перед ними, охота состоялась без него, и Феличе немало удивилась, услышав уже через день после первого разговора нетерпеливый топот графских лошадей на переднем дворе монастыря. Решив не рассказывать герцогу о случившемся, его наместник, однако, почувствовал, что берет на себя обязанность следить в дальнейшем за спокойствием в монастыре. А чтобы добиться этого, надо было сначала выяснить, в какой мере обе монахини, любовники которых погибли, причастны к их смерти. После долгой беседы с аббатисой граф приказал позвать десять монахинь, в том числе Фабиану и Челиану. К своему величайшему удивлению, он убедился, что восемь из них, как сказала ему перед тем аббатиса, ничего не знают о событиях той роковой ночи. Граф задавал прямые вопросы только Челиане и Фабиане; они все отрицали, Челиана — с твердостью духа, стоящей выше величайших несчастий, а юная Фабиана — как бедная, впавшая в отчаяние девушка, которой жестоко напоминают причину всех ее горестей. Она ужасно исхудала, и, по-видимому, у нее начиналась чахотка; она не могла утешиться после смерти молодого Лоренцо Б.

— Это я его убила, — говорила она Челиане в долгих беседах с нею. — Мне надо было пощадить самолюбие предшественника Лоренцо, жестокого дона Ч'eзаре, когда я порывала с ним.

Едва войдя в приемную, Феличе поняла, что аббатиса имела слабость рассказать наместнику великого герцога о ее любви к нему; поэтому поведение благоразумного Буондельмонте совершенно изменилось. Сначала это заставило Феличе отчаянно краснеть и смущаться. Сама того не замечая, она вела себя очаровательно во время долгого разговора с графом, но ни в чем не созналась.

Аббатиса ровно ничего не знала, кроме того, что сама видела, да и то, судя по всему, видела плохо. Челиана и Фабиана ни в чем не сознавались. Граф был в большом затруднении. «Если я допрошу, — рассуждал он, — благородных камеристок и служанок, это будет то же, что привлечь к делу епископа. Они все расскажут своему духовнику, и в монастырь нагрянет инквизиция».

Граф, сильно обеспокоенный, ежедневно приезжал в Санта-Рипарата. Он решил допросить всех монахинь, затем всех благородных камеристок и, наконец, всю прислугу. Граф неожиданно для себя установил все подробности совершенного три года тому назад детоубийства, донос о котором ему представил один из членов духовного суда, руководимого епископом. Но, к своему великому удивлению, граф убедился, что о случае с двумя умирающими юношами, вошедшими в монастырский сад, не знал никто, кроме аббатисы, Челианы, Фабианы, Феличе и ее подруги Роделинды. Тетка Роделинды так ловко отвечала на вопросы, что осталась вне подозрений. Страх, внушаемый новым епископом, был столь велик, что за исключением аббатисы и Феличе все остальные монахини давали свои показания, явно перемешанные с ложью, в одних и тех же выражениях. Граф заканчивал каждое свое посещение монастыря долгой беседой с Феличе; эта беседа была для нее счастьем, но, желая продлить ее, она старалась каждый день сообщать графу только очень небольшую часть того, что знала о смерти обоих кавалеров. В то же время Феличе проявляла величайшую откровенность в том, что касалось ее лично. У нее было трое любовников; она рассказала графу, почти ставшему ей другом, историю всех своих увлечений. Такая откровенность молодой девушки, столь красивой и умной, заинтересовала графа, не замедлившего ответить на нее величайшим чистосердечием.

— Я не могу отплатить вам такими же интересными рассказами, как ваши, — говорил он Феличе. — Осмелюсь ли я вам признаться, что все особы вашего пола, с которыми я встречался в свете, всегда возбуждали во мне больше презрения к их характеру, чем восхищения их красотой?

Частые приезды графа лишили Челиану покоя. Все более погружаясь в свое горе, Фабиана перестала выказывать отвращение к советам своей подруги. Когда настала ее очередь сторожить монастырские ворота, она отперла их и отвернулась, и молодой ткач Джулиано, друг Мартоны, наперсницы аббатисы, получил возможность войти в монастырь. Он провел там целую неделю, до той минуты, когда ворота снова были оставлены открытыми. По-видимому, к концу этого длительного пребывания в монастыре своего любовника Мартона, тронутая жалобами Джулиано, запертого в одиночестве у нее в комнате и смертельно скучавшего, дала снотворное аббатисе, которая желала денно и нощно видеть ее подле себя.

Молодая и очень набожная монахиня Джулия, проходя однажды вечером в общую спальню, услышала разговор в комнате Мартоны. Она подкралась к двери, посмотрела в замочную скважину и увидела красивого молодого человека, который, сидя за столом, смеялся и ужинал с Мартоной. Джулия постучала в дверь, потом ей пришло в голову, что Мартона может открыть эту дверь, запереть ее, Джулию, с молодым человеком и донести на нее аббатисе, которая поверит Мартоне, так как Мартона обычно не отходит от нее ни на шаг. Молодую монахиню охватила величайшая тревога; она представила себе, как Мартона, гораздо более сильная, чем она, гонится за ней по пустынному и темному коридору, где еще не зажгли лампы. Джулия в смятении кинулась бежать, но, услышав, как Мартона открыла дверь, и вообразив, что она ее узнала, пошла и рассказала все аббатисе. Пылая негодованием, аббатиса прибежала в комнату Мартоны, где Джулиано уже не оказалось, так как он скрылся в саду. Но в ту же ночь, после того как аббатиса сочла за благо, ради репутации Мартоны, уложить ее спать в своей келье и объявила ей, что утром она сама пойдет в сопровождении монастырского духовника, отца ***, и наложит печать на дверь комнаты Мартоны, где, как осмелились злостно предположить, был спрятан мужчина, Мартона, раздраженная и занятая в это время приготовлением шоколада, составлявшего ужин аббатисы, подмешала в него огромную дозу снотворного, как ей сказали, средства.

На следующий день аббатиса Виргилия почувствовала сильнейшее нервное возбуждение и, взглянув в зеркало, увидела, как изменилось ее лицо, и сочла себя при смерти. Первое действие перуджийского яда заключается в том, что люди, его принявшие, почти сходят с ума. Виргилия вспомнила, что одной из привилегий аббатис благородного монастыря Санта-Рипарата было право получать предсмертное напутствие от епископа; она написала прелату, и он вскоре явился в монастырь. Аббатиса рассказала ему не только о своей болезни, но и о происшествии с двумя трупами. Епископ сделал ей строгий выговор за то, что она не уведомила его о столь необычайном и преступном событии. Аббатиса ответила, что наместник герцога граф Буондельмонте усиленно советовал ей избегать огласки.