Чтение мыслей. Как книги меняют сознание

Однако сегодня Нанси заставляет Лисси изрядно нервничать. Каждые несколько минут она меняет положение тела, то и дело наливает новую чашку чая, вскакивает и снова садится. Ей уже известно это состояние. Оно наступает, когда то, что она читает, идет вразрез с ее убеждениями. Однако перестать читать Лисси не может, так как аргументы, приводимые французским философом, чересчур убедительны. Сейчас она испытывает это чувство, поскольку Нанси забирает у нее возможность обладать душой. Все эти годы она утверждала, что не верит в существование никакой души и что подобные представления наивны. Однако когда Нанси заявляет, что идея существования души на самом деле отражает представление о втором, немного отличающемся, теле в первом, она ощущает тупую боль. Словно у нее отняли маленький дачный домик вместе с огороженным забором участком. Впрочем, это не повод останавливаться, так что, пересилив себя, Лисси читает:

Если данный коллоквиум существует и мы сегодня интересуемся телом, то лишь по той причине, что мы чувствуем, более или менее явно, что тело тела — проблема тела, проблема того, что мы называем телом, — связана с определенной приостановкой или прерыванием смысла, в которой мы сейчас находимся и которая является нашим текущим, настоящим, актуальным состоянием. Каждый день мы сталкиваемся лицом к лицу с тем, что в отношении смысла, согласно одному из определений смысла, более не существует некоего сказанного, произнесенного, выраженного смысла, некоего бестелесного смысла, который должен был бы придать смысл всему остальному. Мы соприкасаемся с определенным прерыванием смысла, и данное прерывание связано с телом, оно и есть тело^[38].

Этот отрывок оказался не таким уж плохим. Беспокойство немного отступает. Места с размышлениями о душе уже позади, да и это уже давно случилось: Нанси забрал у нее эту — возможно, последнюю — частичку души.

* * *

Спустя неделю Лисси сидит на скамье для медитации в окружении других людей. Сегодня первый день ретрита. Десять дней подряд она будет медитировать и хранить обет молчания. Ей запрещено смотреть другим людям в глаза. Лисси собирается упорядочить и прояснить свои мысли. Поначалу будет неприятно, затем ощущения станут непередаваемыми. Первые полчаса — примерно, так как в помещении нет часов (по окончании сеанса звучит гонг) — проходят великолепно. Затем у нее начинает болеть левая лопатка. Лисси не хочет двигаться, однако каждые пять минут невольно слегка меняет положение тела. Боль от этого не проходит. Сидение в полной тишине представляется Лисси бессмысленным. Перспектива провести так целый час, а затем еще дважды по два часа кажется ей ужасающей. И хотя Лисси каким-то чудом удается продержаться до обеда, это время она проводит больше в ожидании, чем в медитации. После обеда она вновь садится, ее плечо противно ноет, а в голове ходят по кругу шесть фраз: «Зря я решила приехать на ретрит. С чего я взяла, что это хорошая идея? Я не выдержу. Сейчас встану, заберу вещи и уеду. Если я уеду, то дома буду чувствовать себя отвратительно. Наверное, еще немного можно потерпеть». Она прокручивает эти мысли, вместо того чтобы следить за ритмом дыхания и оставить тщету бытия в стороне, как учил инструктор. Однако она продолжает сидеть. По прошествии времени наступает вечер, а это значит, что сегодня Лисси со всем справилась. Она горда собой и в то же время чувствует себя очень глупо.

Лисси медитировала и раньше, но никогда не задумывалась, насколько некомфортным может быть бесконечное сидение. Это происходит с ней постоянно: она вечно недооценивает, как тяжело долгое время выдерживать то, что доставляет легкий дискомфорт. Неважно, идет речь о медитации, чтении книг или уборке: каждый раз ее поражает, насколько невыносимым может казаться такой процесс, если этим необходимо заниматься часами. Тем не менее Лисси постепенно привыкает к ретриту. Во вторник медитация дается ей уже легче, в четверг немного тяжелее, но о том, чтобы уехать, она больше не думает. Ее тело по-прежнему где-то болит. С каждым днем она все лучше чувствует ягодицы, бедра и плечи. Даже деревянный пол, на котором сидит, и окружающие звуки она, к собственному удивлению, ощущает намного детальнее. Это точное восприятие удивляет и в то же время доставляет дискомфорт. На других участников Лисси, как ее и учили, старается обращать как можно меньше внимания, даже беспрерывно находясь рядом с ними и время от времени ощущая волну чужого беспокойства.

Всю неделю шел мелкий дождь. На шестой день выглянуло солнце. Его лучи проникают через окно, падают Лисси на колено и медленно ползут вверх по бедру. Сидя на скамье для медитации и ощущая тепло у себя на ноге, она вдруг замечает, насколько прозрачной стала ее кожа. Как для солнечных лучей, так и для всего остального. Ее поры раскрыты. Она совершенно явно это чувствует: между ней и миром не существует никакой грани. Из нее без конца что-то струится наружу. Без конца нечто проникает внутрь нее и сливается с ней. Лисси подвергается вторжению как издалека, так и вблизи. Это ужасное чувство. Ей тяжело оставаться в сидячем положении. Она в растерянности. Два года назад после прочтения одной из работ Нанси Лисси легла и постаралась ощутить разомкнутость своего тела. Ей удивительно быстро удалось это сделать. Тогда это было приятное, волнующее ощущение. Cвязь с внешним миром всегда представлялась ей исключительно положительным явлением. Чем-то приятным, если подходить к этому вопросу осознанно. Лисси раньше утверждала, что не стоит бояться разомкнутости и подобной связи. Она верила Нанси, когда тот писал о прикосновении как о самом живом, что есть в этом мире. А теперь она сидит здесь, в защищенном, спокойном месте, и разомкнутость ее пугает. Лисси невольно вспоминает работу Нанси, в которой тема разомкнутости ощущается острее всего: «Вторжение» («L’Intrus»). Здесь Нанси размышляет на тему перенесенной операции по пересадке сердца и того, как тяжело ему было подавлять свою иммунную систему и подвергаться всевозможным вторжениям в организм. Этой работой Нанси поставил под сомнение предыдущий труд, так как получил новый опыт. Многие из однокурсников Лисси не приняли эту книгу, но ей она всегда казалась достоверной, так как была ориентирована на восприятие. Однако теперь Лисси замечает, что относилась к тексту недостаточно серьезно. Она воспринимала описываемые Нанси боль и страх как нечто, ее не касающееся. Осознание этого приводит Лисси в ступор. Лучи теперь падают и на второе колено. Ей бы хотелось, чтобы солнце скрылось за облаками.

* * *

После ретрита Лисси действительно чувствует, что ее мысли стали яснее, а связь с окружающим миром — более тесной. Лисси передвигается очень осторожно. Аккуратно закрывает дверцы шкафа, чтобы они не хлопнули слишком громко. Лисси не смогла бы выдержать возникшие от хлопка колебания. Это было бы сродни насилию. Через две недели особое состояние проходит, и Лисси осознаёт, что неделя медитации не помогла решить ее проблему. Человечество неумолимо движется навстречу катастрофе, и Лисси по-прежнему не знает, что ей предпринять. Все взаимосвязано, все, что происходит в любой точке земного шара, касается каждого из нас. Ей это известно уже много лет. Она только не знает, что из этого следует. Совершенно недостаточно того, что Лисси медитирует, даже если это и правильное решение. Как и недостаточно придерживаться веганской диеты и активно выступать в защиту окружающей среды. Несколько лет Лисси действовала так с присущим ей боевым настроем. Это не было ошибкой. Но этого оказалось недостаточно. Состояние Земли продолжает ухудшаться. Должно произойти что-то намного большее. Люди должны начать мыслить на совершенно другом уровне.

Лисси снова читает Жан-Люка Нанси. Если кто-то и может предложить решение проблемы, то только он. Во время чтения Лисси, сама того не осознавая, ищет руководство к действию. Что должно произойти? Как необходимо думать? Как действовать индивидам и обществу? Текст то и дело откликается у Лисси, активирует смыслы, однако все они шатки и условны. Она хочет найти что-то внятное, чего сможет придерживаться, однако Нанси ей этого не дает. Каждый раз, когда Лисси читает его тексты, проходит целая вечность, прежде чем она понимает, что ищет формулу того, как все наладить. Осознав это, она сразу же вспоминает, за что уважает Нанси. Он умен и отдает себе отчет в том, что простого решения проблемы не существует. Тем не менее осознание расстраивает Лисси. Ее мозг напрягает все извилины, чтобы еще лучше понять Нанси и наконец отыскать правильный путь. В конце она утешает себя мыслью, что французский философ учит такому отношению к жизни, которое способствует поиску решений проблемы. Эта мысль ее успокаивает, но лишь на некоторое время. Лисси чувствует, что ситуация не терпит отлагательств, и от такой срочности ее едва не разрывает на части. Тем временем Нанси сохраняет самообладание, хотя тоже обеспокоен. Его не разрывает на части. То, что Нанси может оставаться настолько спокойным, смущает Лисси. Она не понимает, как он выдерживает, что мир не прислушивается к нему. А потом ее осеняет, что внутреннее спокойствие всегда помогает, особенно когда речь о мышлении.

Это очень похоже на медитацию. Вы не доводите технику до совершенства, чтобы больше никогда к ней не возвращаться, мысленно пометив галочкой «сделано», а оттачиваете мастерство всю жизнь и никогда не ставите точку. Нанси явно пишет, следуя логике стремительного потока мыслей, который не может остановить: в его текстах можно найти удивительно ясные места, но нет стабильного знания. Тем не менее Лисси надеется, что в ней когда-нибудь что-то щелкнет и она сумеет довести технику медитации до совершенства. В связи с этим она постоянно испытывает дискомфорт. Ровно так, как это описывают буддисты: то и дело болит какая-то часть тела, что-то кажется утомительным и с периодичностью раз в два дня все усилия представляются тщетными. Лисси знает, что это неизбежная черта бытия человека, еще не достигшего просветления. Она хотела бы достичь просветления. Хотела бы, используя все силы и средства, бороться за возможность жить в лучшем мире и знать, что она поступает самым правильным образом.

Так во время чтения и медитации Лисси неосознанно ходит по этому кругу. Каждый раз она думает, что ей удалось вырваться за его пределы, но не проходит и нескольких лет, как наступает понимание, что в ней никогда ничего не щелкнет и что это нормально. Все это тренировки, и в их отношении не стоит питать иллюзий. Лисси каждый раз чувствует, что теперь понимает что-то намного глубже, чем раньше, и принимает это осознание за щелчок, который способен все изменить. Однако такое ощущение оказывается ложным и не задерживается надолго, словно то, во что она верит и что считает правильным, одновременно не принимается ею на веру. Словно под сознательным, убежденным в своей правоте слоем мышления Лисси существует другой, глубинный слой, который всегда только делает вид, что принимает ее убеждения. Это тем более удивительно, поскольку Лисси способна чувствовать истину в текстах Нанси всем телом — телом, которое она как раз и считала тем самым глубинным слоем. Ей следует больше медитировать и читать Нанси, и тогда она однажды почувствует щелчок по-настоящему.

Всматриваясь в бездну

Эльмар читает Карла Барта

Еще в десять лет Эльмар заметил, что существуют вещи, о которых мы, по сути, ничего не знаем. Эта мысль пришла к нему во время посещения планетария. Там доносившийся из динамика голос рассказывал, что сегодня существуют только в высшей степени спекулятивные теории о периоде до Большого взрыва. Человечество не знает, почему возникла Вселенная и что было до нее. Это сильно впечатлило Эльмара. По дороге домой он спросил отца: «Почему вообще есть что-то, а не наоборот — ничто?»^[39] Впоследствии, хорошенько над этим поразмыслив, Эльмар осознал, что все в его жизни имеет причину. Ему казалось крайне странным, что без причины и прыщ не вскочит, а Вселенная вдруг возникла просто так. Никто не мог дать Эльмару ответ на этот вопрос: ни отец, ни мать, ни учитель физики. Они его не знали. Да и самого Эльмара эта мысль занимала недолго. К тому же размышлять было не над чем: очевидно, что, скорее всего, какая-то причина существует. Это было любопытно и волнующе, однако, поскольку никто не мог предложить ответ, а самому Эльмару не приходило в голову ничего вразумительного, все дальнейшие рассуждения на подобную тему представлялись ему бессмысленными.

В пятнадцать лет у Эльмара была следующая теория: Земля представляет собой огромную экспериментальную лабораторию пришельцев. Они поместили людей в лабиринт под названием «Земля», чтобы посмотреть, как быстро им удастся найти выход. Однако люди этого не поняли и поселились в лабиринте. Эльмар все продолжал и продолжал рассказывать эту историю, хотя считал ее пугающей и слишком мрачной.

В его жизни долгое время не происходило крупных потрясений. Со школой проблем не было, даже несмотря на то, что он рос стеснительным ребенком. У него было несколько хороших друзей, он играл на гобое в юношеском оркестре и читал много научно-популярной литературы, в особенности посвященной квантовой теории. Родителей Эльмара интересовали совсем другие вещи, но они не запрещали ему заниматься тем, что было ему по душе. Позднее он стал изучать философию. Ему легко удавалось мыслить логически и аналитически. Эльмар был любимчиком преподавателей, получил должность младшего научного сотрудника, а затем стипендию на обучение в аспирантуре; успешная академическая карьера казалась более чем реальной. Все было в полном порядке — вплоть до того дня, который наступил вскоре после его двадцативосьмилетия.