Что день грядущий нам готовил?

«Выходит, доктор, — признался тот, — что ваше электричество сильней моего хотения».

Дельгадо неизменно настаивал на том, что его опыты преследуют исключительно терапевтические цели — например, излечение хронических депрессий и эпилепсии; столь же упорно он отрицал намерение управлять сложными формами человеческого поведения, объявив такую возможность нереальной. Тем не менее иные высказывания доктора оставляли простор для интерпретаций. «Все функции, что мы традиционно связываем с душевной деятельностью: дружелюбие, удовольствие или речь, — сообщил Дельгадо в 1965 году в интервью „Нью-Йорк таймс“, — всё это возможно вызывать, изменять и отменять посредством прямой электростимуляции мозга».

Копья вокруг метода Дельгадо стали ломаться не шутя, когда через несколько лет двое его последователей, Вернон Марк и Фрэнк Эрвин, опубликовали книгу «Насилие и мозг», где описывали свой опыт применения электронных стимуляторов мозга для усмирения убийц и других преступников. Марк с Эрвином, как и Дельгадо, отрицали возможность превращения людей в послушных роботов. Но свою работу они приурочили ко времени, когда в Америке резко вырос уровень преступности, а большие города сотрясались от расовых бунтов. Подчеркивая, что главным средством борьбы с валом насилия должны оставаться традиционные формы социальной помощи, Марк и Эрвин указывали на недостаточность одних этих методов. По их данным, во время печально знаменитого бунта в лос-анджелесском районе Уоттс лишь немногие зачинщики совершили действительно тяжкие насильственные преступления, и двое ученых считали, что именно в подобных случаях «неоценимую помощь могут оказать нейрофизиологи и врачи-клиницисты». Еще один их коллега тогда же пробовал с помощью электродов «вылечить» гомосексуалиста.

Противники «технологического тоталитаризма» пришли в возмущение. Однако многим обращение к столь действенным методам казалось неизбежным (с Дельгадо, кстати, одно время сотрудничало Управление научно-исследовательских работ ВМС США). Футурологи Герман Кан и Энтони Винер предсказали, например, что продвинутые методы психоконтроля в XXI веке помогут разгрузить тюрьмы.

В конце концов эти скандалы наряду с новыми успехами фармакологии подорвали общественный интерес к электростимуляции поведенческих реакций (хотя сегодня такие устройства используют, чтобы облегчить страдания эпилептиков, паралитиков и жертв болезни Альцгеймера). Работы Дельгадо, в свое время считавшиеся революционными, почти вышли из научного оборота. Конгресс и администрация США не раз делали официальные заявления о недопустимости любых попыток подавления свободы методами психического контроля.

Но и на этом страхам перед грядущим столетием не пришел конец. Современное общество, как и отдельная личность, удаляясь от традиционных взглядов и норм, утратило свою былую целостность, следовательно, управлять им стало сложнее. Многие аналитики предсказывали эпоху, когда демократические свободы придется «ревизовать», дабы сохранить хотя бы подобие легитимности и порядка. Бертран Рассел, наблюдая за ростом фашистских диктатур в Европе 1920-х годов, пришел к выводу, что такие вещи, как независимость прессы, рыночная свобода или гражданский контроль над армией, безнадежно устаревают и маргинализируются. В итоге, как он считал, через полвека принципы общественного устройства повсеместно будут диктовать «те, кто распоряжается войсками и производством».

Угроза милитаризма в шестидесятые годы, как писал впоследствии президент США Дуайт Эйзенхауэр, чрезвычайно заботила многих критиков левого толка. К примеру, Майкл Харрингтон опасался, что системы электронного сбора информации и автоматизированного управления породят корпоративный строй полуфеодального или фа-шизоидного типа. Другие полагали, что в мире тотального контроля, где на каждом шагу установлены камеры наблюдения, исчезнет всякая частная жизнь; рухнут и такие освященные веками общественные договоры, как врачебная тайна и тайна исповеди. Некоторые волновались даже, сохранится ли само понятие отдельного человека. Писатель-искусствовед Огаст Хекшер, служивший в департаменте городских парков Нью-Йорка, обнародовал в 1967 году доклад, озаглавленный «Личность, а не масса», где призывал создать специальную комиссию по защите индивидуальности. В противном случае, заявил он, «невозможно рассчитывать, что, предоставив событиям идти своим чередом, мы сумеем избежать превращения в роботов».

В большинстве подобных пророчеств по умолчанию предполагалось, что Америка в XXI веке останется богатой страной. Однако не все были в этом убеждены. В 1951 году журнал «Чейнджинг таймс» опубликовал статью с предсказанием, что скоро американский стандарт жизни испытает крутой и длительной спад. Вовсе не потому, что самая мощная в мире экономика снизит производительность, — просто всё большую часть национальных доходов будут съедать военные и вообще государственные траты. Обслуживание ухудшится, товары «исчезнут из магазинов», подорожают и испортятся.

Спустя три года бизнесмен и зоолог Генри Фэрфилд Осборн-младший предсказал в книге «Границы Земли», что качество жизни не будет повышаться бесконечно и поворотный момент наступит довольно скоро. В середине семидесятых целая армия прогнозистов твердила в унисон: дескать, пик процветания, по Осборну, уже пройден, а дальше начнется эпоха, которую они окрестили обществом постизобилия. Символом будущих времен станет «новый дефицит», прямая противоположность периоду накопления богатств, длившемуся непрерывно три десятка лет после Второй мировой войны.

В наступившей реальности уровень жизни в Америке и большинстве других стран продолжает расти, хотя достается этот рост все тем же интенсивным, если не сказать адским трудом. Частная жизнь, по обыкновению, процветает; правда, ее несколько осложнило развитие электронного контроля и даже биологии (властям теперь приходится охранять конфиденциальность генных тестов). Семейные устои гораздо подвижнее, чем у прошлых поколений, но большинство женихов и невест с былой искренностью клянутся у алтаря: «Пока смерть не разлучит нас». И оказия повстречать свадебную процессию в нарядах из бумаги, похоже, опять отложена на неопределенный срок. Как ни менялись вещи за минувшие пятьдесят — шестьдесят лет, многое в жизни осталось прежним.

8. Глобальный взгляд в стране и за рубежом

Когда Никита Хрущев, как наперебой сообщали телеграфные агентства под конец 1956 года, бросил западному миру вызов: «Мы вас похороним», знаменитая фраза советского лидера вовсе не казалась пустым бахвальством. Советский Союз внушал почтение своей ядерной мощью; одни боялись, другие надеялись, что вот-вот эта сила обрушит свободные капиталистические страны. Техника СССР считалась передовой: как рассказано в главе о космосе, русские уверенно обгоняли США на этом направлении (к ужасу американских педагогов: что мы сотворили с образованием и наукой?!). К тому же Советы, похоже, выигрывали глобальное сражение за сердца и умы людей: недавно освободившиеся колонии во множестве примкнули к коммунистическому лагерю и начали строить у себя социализм по марксистско-ленинским рецептам. Никто не сомневался: если не случится невозможное — ядерная война, то СССР суждено жить в веках.

И почти никто не предвидел того, что произошло на самом деле: бывший главный противник тихо ушел со сцены. Никто не загадывал, что США останутся единственной сверхдержавой на мировой арене, а вскоре после этого другая великая нация, коммунистический Китай, бросит Америке вызов не по законам холодной войны, но на ее собственной площадке: с позиций процветающего рынка.

Нет, если на то пошло, куда более реальной представлялась иная возможность: в XXI веке нации приблизятся к воплощению идеи, столетиями будоражившей умы, — к единому мировому правительству. Уж по утопизму, во всяком случае, такое не сравнить с заводами в китайских деревнях, снабжающими Америку всем на свете, от собачьих консервов до модельной обуви и пластиковых игрушек.

Надо заметить, любые попытки провидеть перемены в глобальном геополитическом пейзаже хотя бы на несколько лет вперед необычайно трудны — эти вещи разложить по полочкам куда сложнее, чем научно-технические или социальные тенденции. Непредсказуемые события или действия небольшой группы активистов могут радикально изменить весь мир. Так, например, победа иранской «консервативной революции» 1979 года подействовала сразу на всё: от мирового рынка нефти до господствующих тенденций в дальнейшем развитии исламских государств и движений. Или, скажем, в начале шестидесятых казалось, будто относительно слабая армия Северного Вьетнама не сможет сопротивляться всерьез американским войскам. Десять с лишним лет спустя фактическое поражение Америки повлекло за собой мощную инфляцию в стране (а следовательно, по меньшей мере в половине мира), успех уотергейтского скандала как результат общей потери доверия к президенту Никсону, его беспрецедентную добровольную отставку и в итоге огромный урон международному авторитету Соединенных Штатов. Более свежий пример — теракты 11 сентября в Нью-Йорке и Вашингтоне. Неполных два десятка людей, вооруженных канцелярскими ножами и начальными навыками самолетовождения, обрушили лавину глобальных событий, включая даже не одну, а целых две войны.