Что есть философия?!
Шрифт:
“В случае признания двух противоречащих друг другу утверждений, придется признать какое угодно утверждение… Из пары взаимопротиворечивых утверждений можно с полным правом вывести все, что угодно”…
Итак, для Поппера — противоречие — это то, что надо искоренить из теории. Для Гегеля — противоречия — это неустранимая суть понятия, определение логической его структуры. Казалось бы, никакое поле взаимопонимания между Гегелем и Поппером невозможно. Но все горе в том, что они говорят о противоречии в совершенно разных смыслах. У Гегеля (в диалектике в целом) речь идет вовсе не о “любом противоречии”; в таком усредненном, всеядном виде формальные законы тождества, исключенного третьего, противоречия абсолютно всесильны. (Всесильны — после процедуры такого усреднения.)
Нет спора: утверждения наличного факта: “да, это — стакан” или “нет, это — не стакан”, никак нельзя отождествлять; взятые в одно время
Попытаемся уточнить — в каком именно.
Во — первых. Это — исходное для “любого” понятия — тождество (и противопоставление) — мысли и бытия. Мысль должна истинно определять бытие, но определять его как не тождественное мысли. Иначе это — не мысль. (Но — скажем, — ощущение, или восприятие, или…) Мысль должна быть тождественна бытию, но должна быть ему также контрадикторна и контрарна, противопоставлена — как некое инобытие. Причем для мышления Нового времени, для “познающего разума” особенность всей ситуации в том, что тождество мысли и бытия и вместе с тем невозможность их отождествить (тогда это не мысль, если она не мысль о чем-то, не тождественном мысли в самом глубинном, онтологическом смысле), — это тождество осуществляется через некий медиатор “сущности”; в сущности, бытие есть понятие, в сущности бытие есть мысль. То есть в философской логике Нового времени (античность или средние века — это особь статья) тождество противоположностей реализуется в понятии не сразу, не прямиком, но в сложном движении мысли. Вне “медиатора” сущности, вне “среднего схематизма” гегелевской логики, вне категорий рефлексии бытие никоим образом не может быть тождественно понятию (здесь сходятся Кант и Гегель, об их расхождения я сейчас говорить не буду). Причем, чем более формально — логически точно определяется бытие, предметность, тем более с большей логической силой и парадоксальностью обнаруживается в понятии диалектико — логическое противоречие (об этом я еще скажу).
Во — вторых. Тождество противоположностей определяется Гегелем (и в любом варианте диалектики) в точке самозамыкания логической дедукции, то есть это есть обоснованное движением мысли диалектическое тождество начала логики и ее “окончания”, завершения. Это тождество предстает в целостной системе понятий, объединенных единой идеей. Для Гегеля — начало — чистая предметность. “Конец” — чистый Метод, чистая Идея. Соответственно, в научной структуре это тождество определимо только в целостной теории, своеобразном “мега — понятии” (из многих триадных переходов формируемом). Или, если определять в обобщенном (для Нового времени) кантовско — гегелевском варианте содержательной логики: в начале логического движения мысль и бытие наиболее жестко противопоставлены; в завершении логического пути они целиком отождествлены. Но логика в целом (и любая развитая теория) есть тождество противопоставления и — абсолютного тождества (в идее) мысли и бытия. Некое тождество противоположностей “во второй производной”.
Здесь возникают как бы два полюса в содержательной логике Нового времени. — Скажем, картезианский и спинозистский; кантовский и гегелевский. Спиноза, Гегель — мысль — лишь тогда мысль, когда она через идею сущности все переводит в понятие — (“я понял предмет в его сущности”). Декарт, Кант — мысль — тогда мысль, когда она каждый раз вновь и вновь, все более глубоко формулирует понятие о предмете, не тождественном мысли, т. е. подлежащем пониманию. — Это — “протяженная субстанция, которая никак не может быть отождествлена с мыслью” (Картезий). Это — “идея разума” у Канта. “Идея разума” предполагает собственно логическое (!) обоснование вне — логичности бытия (коль скоро оно понято в его сути).
Так строится теория (в мышлении Нового времени) — теория ли это атома или излучения света — каждая физическая или химическая теория. Рассмотрим эту странную двуполюсность нововременной логики в связи со схематизмом мысленного эксперимента, крайне существенного для критики всеобщности попперовского “метода проб и ошибок”. В новое время обнаруживается, что роль решающего испытания теорий играет движение реального эксперимента — в направление эксперимента мысленного, способного — в логическом доведении (невозможном в реальности) полностью изолировать предмет в его самобытии, с устранением всех внешних воздействий, ускорений, чувственных претензий и т. д. Предмет наконец-то познается в его сути — как он есть “в себе”. Но в таком бытии предмета “в себе”, независимо от
наших воздействий, раскрывается его странное тождество с… мысленным, чисто логическим определением, или, как сказал бы Гегель, — с идеей предмета. Предмет, как он есть “в себе” есть только в мысли, предполагающей… его абсолютное вне — логическое, вне — мыслительное бытие. Ср. Идею в “Логике” Гегеля и — “Идеи разума” в кантовской “Критике чистого разума”. В явлениях нет и не может быть ни “идеально твердого тела”, ни чистой “инерции”, ни “абсолютной пустоты”. Вообще — в наличном бытии невозможно достичь абсолютной характеристики какого-то предмета как предмета мысли. Чем более предмет понимается как внеположный мысли, тем более он есть… мысленный идеализованный предмет. Чем более предмет идеализован, тем абсолютнее в нем… пред — положено вне — логическое, вне — понятийное бытие. Вот действительный парадокс научных теорий Нового времени — в свете философского “наукоучения”.Диалектическое неустранимое противоречие возможно только в категориальном контексте. Так, внутреннее тождество формы — содержания, количества — качества, сущности — существования, возможности — действительности… есть именно “дополнительность” противоположных определений, и избавиться от нее — это то же самое, что избавиться от… апорий движения (Зенон), антитез бытия — ничто (Аквинат), или антиномий разума (Кант).
Причем в каждой логической культуре это тождество противоположностей (да и в целом система категорий) “перенормируется” и переосмысливается. Так — ограничусь одним примером — логика взаимопредположения и взаимоотрицания “содержания — формы” имеет совершенно иной смысл в античности (в идее “внутренней формы”) и в Новое время (в идее — сущностно — содержательного анализа). Причем повторю еще раз: в позитивной физической теории понять движение и бытие микрочастицы означает вчертить ее в “сетку категориальных модальностей” — формы и содержания, возможности — действительности; в биологической теории понять суть генетической наследственности также означает— но в ином предметном плане — “вписать” генную структуру в подвижную матрицу категориальный связей.
Нельзя мыслить в “чистых” категориях; нельзя мыслить в “чистых” предметных понятиях; возможно мыслить только в их сращении… И тогда — и только тогда — возникает проблема “диалектического противоречия”.
Так — в схематизме диалектики, и только в таком общедиалектическом контексте — возможно говорить о “триаде”, возможно ее оспаривать.
Вне этого контекста — триада — бессмысленное словосочетание. Кстати, внимательный читатель, наверно, заметил, что я уже начал серьезный спор с Гегелем, — но только с учетом нормального диалектического контекста, в формах философской речи.
Для менее внимательных читателей разъясню: это — необходимость “диады”: категорий и предметного понятия; это — различие категориального строя различных логических культур; это — несводимость логического противоречия — к противоречию “атрибутов”, с исключением “логического субъекта”. Но теперь речь о другом. О попперовской критике диалектики вне ее реального логического контекста.
Итак, сейчас были вкратце намечены те реальные логические ситуации, в которых возможно говорить о “диалектических противоречиях”.
Вне такого контекста формально — логический запрет противоречия полностью всесилен и не может быть нарушен. Следовательно, отнюдь не “любое противоречие” разрешается диалектикой; из тех противоречий, о которых речь шла выше, вовсе не следует “любой вывод”, но следует строго логическое развитие мысли.
8. Только теперь, — если учесть реальный диалектико — логический контекст, возможно понять рациональные основания попперовской критики диалектики Гегеля.
Но все эти основания связаны с тем, что Гегель во многом “подставляется” под критику Поппера. Или, иными словами, — в гегелевской диалектике (в целом — в философии Нового времени) есть много позиций, дающих Попперу — и вообще позитивистам — повод упрекать Гегеля за “непоследовательный” позитивизм.
Однако в нововременной логике это в действительности отнюдь не “непоследовательность”, но насущный пафос наукоучения, “познающего разума”, пафос, конгениальный мышлению XVII–XIX веков.
Разъясню этот тезис.
Во — первых, логика Гегеля, выявляя один из полюсов нововременной мысли и оставляя в стороне — второй полюс — картезианско — кантовский, настаивает — в конечном счете — на абсолютном тождестве мысли и бытия, но тем самым лишает смысла одно из оснований собственно диалектического противоречия, а именно— логическую внеположность понятия и бытия, идеи и ее предмета. Если же это основание “диалектического противоречия” будет устранено, то формальный запрет на “противоречие” должен быть признан, должен диктовать свою волю и вне формальной логики и в сфере логики содержательной. И — в схематизме триады.