Что сказал бы Генри Миллер...
Шрифт:
Вполне возможно, что «Сияние» — лучшая режиссерская работа Стенли Кубрика (хороши также комедия «Доктор Стрейнджлав» и культовая фантастика «Космическая одиссея 2001 года»). Но Стивен Кинг, автор экранизированного романа, фильм ругал, а самого Кубрика, мягко выражаясь, недолюбливал. И не он один — так к Кубрику относились многие. Кубрик широко известен своей мелочной придирчивостью, он заставляет актеров снова и снова делать одно и то же, хоть результаты порой бывают весьма сомнительными. Сцену, когда Джек Николсон в «Сиянии» с топором поджидает в засаде Скэтмэна Крозерса, Кубрик переснимал сорок раз. Когда, в конце концов, семидесятилетний Скэтмэн Крозерс уже валился с ног от усталости, Николсон сказал Кубрику, что дублей сделано достаточно и он не будет больше сниматься в
Позже в ходе съемок Джек преследовал жену с ножом (Шелли Дюваль), взбегая за ней по лестнице пятьдесят восемь раз, чтобы сцена понравилась Кубрику. (Имела ли эта работа смысл? Может быть, хватило бы и двух-трех дублей? Скорее всего, да.)
Но более важным было мнение Стивена Кинга о том, что до Кубрика «просто не доходило», как надо создавать ощущение ужаса, что он просто не понимал, с какой стороны к этому подступиться. В начале съемок «Сияния» Кинг отправился посмотреть, как идет работа, и уехал со съемочной площадки с чувством отвращения — он сказал, что фильм получается, как «кадиллак» без мотора: «Вы садитесь в него, чувствуете залах кожаных сидений, но ехать на нем никуда не можете». Потом писатель не раз повторял, что, по его мнению, Кубрик снимает кино, чтобы «делать людям больно».
Отчасти я с этим согласен. Но «Сияние» мне нравится, нравится, как этот фильм снят, нравится освещение, нравится звук трехколесного велосипеда — гулкий, когда мальчик едет на нем по деревянному полу, и тихий, когда пластмассовые колесики катятся по застилающему пол ковру, скрадывающему звук. Меня всегда охватывает жуть, когда в кадре возникают девочки-близнецы. Но в качестве лучшей сцены я выбрал тот эпизод, когда в помутившемся рассудке Джека Николсона возникает видение его разговора с официантом гостиницы — чопорным, похожим на британского дворецкого. Она снята в ярко освещенной уборной — в ядовито-красном и белом цветах. Их разговор завязывается как бы невзначай, но потом официант предупреждает Джека, что его маленький сынишка «причиняет неприятности» и, возможно, вопрос с ним «следует уладить». Официант (Филипп Стоун) приковывает в этом эпизоде все внимание к себе совершенной неподвижностью и спокойствием тона речи. Посмотрите, как он смыкает сухие губы в конце каждого предложения — будто изящно, даже слегка небрежно ставит знак препинания.
У него тоже были проблемы с дочерьми, признается официант. Одной из них гостиница не нравилась, и она попытался ее сжечь. Но официант «исправил ее» (топором). «А когда жена решила удержать меня от исполнения моего долга, я исправил и ее». Игра Стоуна безупречна. В отличие от Николсона, который почти не состарился с тех пор, когда я впервые смотрел картину в 1980 году. Кажется, он в ней переигрывает почти как любитель, причем на удивление слабый, особенно по сравнению с блестящей игрой в совершенстве контролирующего себя английского актера.
Джеси, правда, эта сцена лучшей не показалась. Он выбрал тот эпизод, когда мальчик рано утром прокрадывается в комнату к отцу, чтобы забрать оттуда свою игрушку, и видит сидящего на постели папу, вперившего в пространство взгляд тысячелетнего старца. Отец подзывает сына, который неловко пристраивается к нему на колени. Глядя на небритое лицо отца, его затуманенный взор — в синем халате Николсон выглядит бледным как труп, — мальчик спрашивает его, почему тот не ложится спать. Отец отвечает ему так, что дрожь пробирает: «Мне еще очень многое надо сделать», — ясно давая понять зрителю, что ему еще предстоит изрубить свою семью в капусту, как это сделал официант.
— Вот это да! — проговорил Джеси. — Можем мы еще раз это прокрутить?
Мы посмотрели «Энни Холл» Аллена, в частности, из-за сцены, где Дайан Китон в темном баре поет «Как в былые времена» [22] . Китон снята немного сбоку и выглядит так, будто смотрит на кого-то рядом с камерой. От этого эпизода у меня мурашки по коже бегут — возникает впечатление, что героиня взглядом выделяет самые драматические моменты песни. А еще в этих глазах отражается осознание Дайан характера персонажа — характера Энни Холл, начинающей певицы, которая не без
доли опасений, но уверенно вступает на профессиональный путь.22
Оригинальное название песни «Seems Like Old Times».
После просмотра некоторых фильмов иногда портится настроение — раньше вы их обожали, они рвали вам сердце на части, вас за живое задевало то, что вы видели, а когда вы смотрите их теперь уже с других позиций, обнаруживаете, что вся их чарующая магия улетучилась. Я показал сыну «Вокруг света за 80 дней» 1956 года. Восхитительный полет воздушного шара над Парижем в лучах закатного солнца, который потряс меня, когда я был в возрасте сына, теперь показался мне совершенно несовременным и нелепым.
Но некоторые картины продолжают вызывать у вас те же чувства, что и раньше, спустя долгие годы. Я показал Джеси «Злые улицы», фильм, сделанный Мартином Скорсезе в самом начале его карьеры. В нем повествуется об отношениях крутых парней в нью-йоркском районе Маленькая Италия. В начале картины есть эпизод, который я не смогу забыть никогда. Под напряженные аккорды звучащей за кадром песни «Скажи мне» [23] группы «Роллинг Стоунз» камера следует за Харви Кейтелем, идущим по залитому красным светом бару. Эти кадры вызывают ощущения, знакомые любому, кто привык захаживать в любимый бар вечером по пятницам. Вы знаете там почти всех посетителей, они приветственно машут вам руками, называют вас по имени, впереди у вас целый вечер. Кейтель идет своим путем через толпу завсегдатаев, пожимает протянутые руки, кое с кем обменивается шутками. Он идет, слегка пританцовывая, плавно двигая при этом только бедрами. Он — портрет молодого человека, влюбленного в жизнь, счастливого от того, что еще жив в этот вечер пятницы, что он сейчас с этими людьми в этом месте. А еще на этих кадрах лежит явственный отпечаток радости молодого создателя фильма, тот эмоциональный порыв, с которым, делая свое дело, он творил картину.
23
Оригинальное название песни «Tell Me».
В числе других замечательных эпизодов мы выбрали тот момент в фильме «Французский связной», когда Джин Хэкман входит в бар, проходит к стойке, кричит: «Здесь По-пай!» — и тут же на пол летят флакончики, коробочки, баночки и пакетики с наркотой. В «Иштар» — эпизод с замедленной реакцией Чарльза Гродина, когда Дастин Хоффман спрашивает его, находится ли Ливия «поблизости». Или монолог Марлона Брандо в «Последнем танго в Париже» о псе по кличке Датчи, который любил «прыгать и озираться в поисках кроликов» на горчичном поле. Мы смотрели «Последнее танго» поздно вечером, на столе горела свеча, и в конце этой сцены я заметил на себе взгляд темных глаз Джеси.
— Вот так, — сказал я.
В картине «Завтрак у Тиффани» Одри Хэпберн снята на лестнице черного хода, куда выходят двери квартиры в доме из красного кирпича в Манхэттене. Волосы Одри обернуты купальным полотенцем, ее пальцы мягко перебирают струны гитары. Сначала камера снимает все — лестницу, кирпичи, изящную женщину, потом в кадре возникает Одри, снятая средним планом, потом — бац! — и только Одри, потом — бац! — и крупным планом экран заполняет лишь ее лицо: фарфоровые щеки, остренький подбородок, карие глаза. Она перестает перебирать струны, вскидывает глаза, с удивлением смотрит на кого-то рядом с камерой.
— Привет, — мягко говорит она.
Это один из тех моментов, ради которых люди ходят в кино. Если увидеть эту сцену хоть раз — не важно, в каком возрасте, — забыть ее уже нельзя никогда. Вот пример того, что может делать кинематограф, как он может пробить любую защиту и разбить вам сердце.
Пока по экрану ползли титры, а за кадром звучали финальные аккорды, я сидел потрясенный и ошеломленный, но Джеси, как мне казалось, был немного скован, как будто не решался пройти по чистому ковру в грязных ботинках.