Что там впереди, за поворотом?
Шрифт:
– Вам, молодым, видней, но я хочу рассказать одну сказку.
Таня усмехнулась злорадно:
– Теперь про любовь только сказки и остаётся загибать... Такие уж времена.
Пётр Сергеевич не обиделся, и продолжил спокойно и тихо:
– …А может быть, это и не сказка даже. Мне рассказал один знакомый, а он услышал её ещё от кого-то. И, вероятно, пока эта история переходила от человека к человеку, в ней перемешалось и явное, и сказочное. Послушайте...
БЕССМЕРТИЕ
Ты говоришь, что сейчас любовь стала проще. Люди просто сходятся, просто
Да, времена Дафниса и Хлои, Тристана и Изольды, Ромео и Джульетты давно прошли, но не грусти об этом. Они были просто люди. Оглянись. И тебя окружают люди, обыкновенные люди, знакомые и незнакомые. И вот что случилось с ними однажды.
В одном городе жили два друга, Константин и Александр. Это были красивые, сильные, умные ребята, настоящие богатыри. Они любили небо, как и все лётчики, и одну очень юную девушку, потому что в груди их бились самые обыкновенные сердца. Но так уж ведётся: любовь – счастье для двоих и мука для третьего. Даже сердце бьётся сдвоенными ударами. Долго сужала своё сердце девушка и однажды впустила в свой дом Александра.
На свадьбе было много гостей. Они с удовольствием пили, пели и кричали «Горько!», и только Константин молча сидел за дальним концом стола и с грустью смотрел на новобрачную.
– Почему ты так странно смотришь на мою жену? – с улыбкой спросил Александр.
– Я люблю её, – громко и спокойно ответил друг.
В комнате стало тихо. А они стояли, два богатыря, смело и честно глядя друг другу в глаза.
– Уходи, – сказал Александр.
И друг ушёл.
Но недолгим было счастье молодожёнов. Беда идёт, как хозяйка, для неё все двери открыты. На третий день после свадьбы, двадцать второго июня, началась война.
В ночь перед отъездом на фронт Александр, как маленькую девочку, носил на руках свою жену и нежно говорил ей что-то, понятное лишь очень любящим людям. Она так и уснула у него на руках, а он простоял неподвижно всю ночь, боясь нарушить её сон.
Когда прохладные синие стёкла окон стали розоветь, в дверь громко постучали. Женщина проснулась, соскользнула с рук мужа, распахнула дверь и увидела Константина.
– Нам пора, – сказал он сурово, боясь взглянуть в огромные, испуганные глаза своей любви, повернулся и медленно стал спускаться по лестнице.
Женщина с отчаянием захлопнула дверь. С минуту в растерянности стояла посреди комнаты, потом подошла к стене и остановила часы.
– Иди, – сказала она мужу, – иди и будь спокоен. Знай, одному тебе я разрешу снова пустить их. Теперь только удары моего сердца будут считать долгие часы нашей разлуки. А если ты не вернёшься, я остановлю своё сердце, как этот маятник.
И она отвернулась, чтобы не видеть, как уходит из дома её муж.
Кто забудет, каким жестоким и упорным был наш враг, сколько пепла, крови и слёз пало на нашу землю. Тысячу четыреста восемнадцать дней шла война. Тысячу четыреста восемнадцать дней в дверь квартиры той женщины не стучал почтальон. А она и не ждала его стука. Она ждала свою жизнь.
И вот, когда в небе над городом расцвели красивые букеты последнего победного салюта, женщина надела своё белое свадебное платье и села под часами.
Шли дни.
Однажды вечером она услышала на
лестнице тяжёлые шаги могучего человека. Так ходил один мужчина на свете – её муж. Женщина закрыла глаза и, почти теряя сознание, протянула руки к пришедшему. Открыла глаза. Перед ней стоял Константин. Огромный, суровый и совсем седой. Он внимательно оглядел комнату, не спеша подошёл к часам и… тронул маятник. Тик-так, тик-так – словно громом наполнился дом.– Что ты сделал? – плача, закричала женщина.
– Сначала ты выслушай меня, – спокойно ответил мужчина. – Мы возвращались вдвоём, Саша и я. В тот день нам не повезло. Разогнали большую группу бомбардировщиков, пять сбили, но сгорели и два наших ястребка. Досталось и мне. И вдруг у линии фронта на нас наткнулись два фашиста. Это были отчаянные парни, и машины у них были с яркими знаками, на борту одного нарисована кобра, у другого – туз пик. Саша приблизился. Наши взгляды встретились. Моя искалеченная машина медленно теряла высоту, почти не поддавалась управлению, она могла лишь одно: кое-как доползти до нашего аэродрома. Я сказал: «Саша, ты же знаешь, чем я тебе помогу?» – и ударил кулаком по приборному щитку. «Уходи, – отозвалось в моём шлемофоне. – Прикрою».
Мы попрощались.
Саша резко набрал высоту...
Я кое-как посадил машину на своём поле, стал разворачиваться, чтобы освободить полосу для Саши, но моя калека завалилась на крыло. Ребята помогли вылезть из кабины и сказали, что Сашу ждать не надо...
Но там, в небе, в последнюю минуту он взял с меня клятву вернуть жизнь твоему времени...
Константин умолк и решительно опустил на пол свой маленький потёртый чемоданчик.
– Так поступить приказал мне твой муж...
Теперь вы спросите меня: любила ли женщина своего мужа? Я скажу – да, больше, чем жизнь.
Вы спросите меня: счастливы ли она и Константин? Я скажу: да, счастливы. И в подтверждение этому сообщаю, что своего первенца они назвали Александром, назвали так, потому что настоящая любовь бессмертна.
ТУМАН
День странный. Куда-то пропало солнце. Берега реки (она стала шире и почти неподвижна) размыты синеватой дымкой. Во второй половине дня дымка стала гуще. Сначала в ней растаяли деревья, потом кромка берега.
– Туман, – предупредил я Таню.
– Ничего, до Кедрова рукой подать.
– Тебя где ссадить?
– Нигде, – почему-то сердито ответила Таня.
– Не понимаю.
– А ещё учитель русского языка. Я сказала, нигде.
– Да ну тебя, – отмахнулся я.
Мне действительно было не до её капризов. В пяти шагах кругом сплошная мгла. Стемнело. Нужно смотреть в оба. Вечера не было. Сразу наступила ночь. И вскоре впереди показалось мутное зарево. Это Кедрово. Таня предупредила – впереди два моста. Я стою впереди, на самом краю плота.
Мутная лента огней обозначила берега. Откуда-то сверху всё яснее и громче доносится шум проезжающих машин. Высоко над нами нависает редкая цепочка огней. Спереди надвигается чёрная стена. Легкий толчок. Ледорез. Руками отталкиваюсь от холодных скользких столбов. Несколько секунд кромешной темноты, и опять чуть посветлело. Первый мост позади.
Подходит Таня, прижимается к моей спине, испуганно шепчет:
– Страшно.
– Не бойся мать, не врежемся, – бодро успокаиваю её я.
– Гудит что-то.