Что тогда будет с нами?..

– Я знаю, на какой, – догадалась тогда Наташа. – Я вам сделаю проект. А вы потом скажете, правильно я поняла или нет.

Оказалось, что она совершенно точно представила себе, какую именно картинную красоту имел в виду будущий генерал. Так появился по соседству с Наткиным лаконичным домом трехэтажный бревенчатый терем с крышей-маковкой, огромными витринными окнами и с разными затейливыми пристройками: летней кухней с мангалом, огромной беседкой, тоже увенчанной крышей-луковкой, способной принять под свой кров человек пятьдесят, не меньше. Родители Альбы любили свой дом и при первой же возможности прилетали на свой берег. Отец собирался поселиться здесь, когда уйдет на пенсию, а пока – море, солнце и друзья доставались им лишь время от времени.

Когда Галка и Волька прилетели в опустевший тетин дом, в аэропорту их встретил дядя Жора, Георгий Федорович. Он обнял Галку, прижал к себе, стал гладить по макушке, приговаривая:

– Вот как увиделись! Кто же думал… Кто же знал… Нет Натки… Но мы с тобой, Галюша. Поможем всегда.

Увидев, что рядом стоит Волька, он и ее привлек к себе, спросив, почему Галка никогда не привозила с собой свою красавицу подружку.

– Ее родители не отпускали, – пояснила Галка.

– Боялись за меня, – подтвердила Волька. – Я их просила, а они…

– И я бы боялся, – кивнул дядя Жора. – Тут у нас места южные, похитить могут.

Волька вежливо улыбнулась.

– Но если ты под нашей защитой, бояться нечего.

Когда приехали к Галке постояльцы из Питера, родители Альбы позвали всех к себе на кефаль. С детства Волька думала, что же это такое – кефаль. Из-за песни «Шаланды полные кефали в Одессу Костя привозил…» Волька считала, что тут какая-то ошибка. Вместо «кефаль» надо петь «кафель». Костя привозил полные шаланды кафеля. Кафель же всем нужен. Это ведь понятно. Но в размер песни «кафель» не укладывался. И Волька пела: «Шаланды полные кафеля…» В стихах же поэты меняют ударения для удобства. И рифму пришлось изменить: «Шаланды полные кафеля в Одессу кости привозил, и все биндюжники балдели, когда в пивную он входил…» И так она дожила почти до восемнадцати лет, когда вдруг обнаружилось, что кефаль – это рыба. И говорили, очень вкусная рыба! Вольке очень хотелось попробовать настоящую черноморскую кефаль. Ее только пугало, что соберется такое количество незнакомых людей, с которыми к тому же придется о чем-то говорить.

Людей действительно собралось немало, но никто не лез к ним с разговорами, все общались друг с другом, наслаждаясь вечерним дыханием моря, отдыхая от дневного зноя.

Кефаль действительно оказалась невероятно вкусной рыбой. Волька, наплававшись и назагоравшись днем, осоловела от еды и лениво прислушивалась к разговорам за столом. Она слышала, как Галка жаловалась отцу Альбы, что не верит в естественную смерть тети и ничего с этим поделать не может. Ведь у Наты была такая спокойная, благополучная жизнь. Всего у нее имелось вдоволь, в том числе и здоровье. И плавала она, и на гору свою любимую ходила, и ела все свежее… С чего умирать? Так не бывает.

– Галчонок, вот поверь: я те же вопросы себе задавал. И говорил с ребятами, просил все расследовать досконально. Ну – нет ни единого повода считать, что Натка не своей смертью умерла. Полностью исключено. Мне бы врать не стали. И ты мне поверь. Я понимаю, ты принять это никак не можешь. Но что делать? Время тебе нужно… Время лечит.

Голос генерала звучал убедительно. Волька ему поверила. А Галка никак не хотела принять его слова, все приводила свои доводы.

– А давайте, девчонки, споем, – предложил генерал, отходя от Галки.

Волька огляделась. Альба принесла гитару. Волька не знала, что Альба играет на гитаре, зато знала, как она поет.

– Какую, пап? – спросила Альба.

– Мою любимую, – отвечал генерал. – Сама знаешь.

Рядом с Альбой села мама. Зазвучала песня. «Быстро молодость проходит, дни счастливые крадет, что назначено природой – обязательно случится», – послышался низкий мощный голос подруги. Вольке почему-то захотелось плакать. У нее словно душа встрепенулась и ожила. «То ли самое прекрасное, ну, самое прекрасное, в окошко постучится, то ли самое напрасное, ну, самое напрасное, в объятья упадет…»

К Альбе присоединилась мать, и голос ее был так же силен и чист, как у дочери. Волька смотрела во все глаза – они были прекрасны, взрослая статная женщина и ее юная копия.

– «Ах, не делайте запаса из любви и доброты, и про черный день грядущий не копите милосердья…»

Вольке казалось, что слова эти обращены к ней. Странно, что она никогда прежде не слышала эту песню. Она и не заметила, как песня закончилась:

– «Две жизни прожить не дано…»

Через мгновение тишины все словно выдохнули и принялись аплодировать. А Волька, совершенно не ожидавшая от себя такой смелости, громко попросила спеть еще раз.

– Никто не против? – спросила Альба, хотя и так было понятно, что все жаждут повторения.

И снова зазвучали аккорды гитары. Теперь Волька изо всех сил старалась запомнить слова.

– Галь, запомни мне песню, – прошептала она подруге, доверяя ее необыкновенной памяти.

– Я ее и так знаю, – еле слышно шепнула Галка. – Это Окуджава.

Альба с мамой пели песни, одна другой прекраснее, но Волька все повторяла про себя те слова первой песни, которые смогла запомнить.

– Ну ты, Георгий Федорович, богач! – воскликнул один из гостей, когда пение закончилось. – Среди такой красоты живешь!

– Двойной красотой окружен! – хвастливо подтвердил отец Альбы. – Да ведь и мы не лыком шиты. Мы с сыном – красавцы хоть куда! Так что у нас – двое на двое! Мужское-женское в полном равновесии.

– Да, семья образцовая, что тут скажешь.

– Видели бы вы нас в молодости! Что ни день, то сражение. Каждый свою свободу отстаивал так, что пух-перья летели. Мы – ребята горячие, да, жена?

– Еще какие, – подтвердила, смеясь, мама Альбы.

– А вы что, родители, – с интересом спросила Альба, – дрались даже, что ли? Никогда не поверю. При мне они не дрались, никогда не видела, – обратилась она к гостям.

– Нет, до драк не доходило, – засмеялся генерал. – У нас борьба шла за свободу и независимость. Скандалили по любому поводу. Вот однажды после месяца учений приезжаю. И дали мне дня три отдыха. Я, конечно, собирался их провести сугубо с молодой женой. Ну, она меня встречает, нарядная, красивая. Я дико соскучился за месяц. А она говорит, что мы должны ехать на день рождения к какой-то ее подруге. Ну, какой может быть день рождения чей-то, когда месяц не виделись? Она говорит, что давно пообещала, что подарок купила, что никак нельзя не пойти. А я ей говорю, не пойдем, мол, никуда. Устал я и хочу дома побыть. А жена отвечает: «Ну, и сиди дома, а я пойду, хоть подарок подарю и тут же вернусь». На такое я согласиться не мог. Обида меня взяла. Ну, я запер дверь, ключ спрятал. Приказал ложиться спать. Она аж вся кипела, только что не рыдала. А что сделаешь? Легли спать. Я ей говорю: «Вот какое тебе веселье нужно? Ты скажи. Я тебя развеселю без всякого дня рождения». (Девчонки, не слушать!) В общем, веселились от души. Я думал, она навеселится до полного изнеможения и уснет себе без задних ног. Я-то сам так и уснул богатырским сном. Утром просыпаюсь, ее рядом нет, и чувствую – что-то рука правая затекла. Хотел руку поднять – не могу! Тяжесть какая-то держит. Посмотрел – мама дорогая: а я прикован наручниками к моей собственной 16-килограммовой гире. Я обалдел. Понял, что жена со мной так пошутила. Зову, кричу – никого в квартире нет! Куда она делась без ключа? Потащился с гирей к своему тайнику (а я ключи от квартиры на антресоль закинул). Я тогда, без гири, подпрыгнул, дверцу антресольную открыл и ключи там спрятал. А теперь, с гирей, не подпрыгнешь. Потащился я за стремянкой, вскарабкался. Лежат ключи на антресоли, как я их туда положил. А дверь заперта. Чудес на свете не бывает. Куда ж она делась? Потом уж я узнал, что она через лоджию перелезла к соседке. При полном параде и с подарком! И ушла-таки на ДР. Сел я с этой гирей на кухне, достал одной рукой кефир из холодильника, сижу пью. Злой, как черт. Звонок в дверь. Ну, думаю, вернулась. Сейчас я ей покажу, думаю. А это ко мне курьер со службы пришел. Я, как Геракл, с этой долбаной гирей потащился дверь открывать. Курьер обалдел. «Что это у вас?» А я говорю, мол, физкультурой занимаюсь. Чтобы физическую форму поддерживать. А он: «А наручники зачем?» Ну, я ему наплел, что это я всегда так, чтобы отжаться столько раз, сколько наметил. В общем, курьер ушел с вытаращенными глазами. Я, конечно, хотел дождаться, когда она домой вернется. Стояла бы под дверью, а я бы подумал, открывать ей или нет. Но потом понял, что так и прохожу целый день с этой гирей. Позвонил ей: где ключ от наручников? А она в ответ: а где ключ от квартиры?

Гости хохотали. Кто-то спросил:

– А откуда у вас в доме наручники были? Общевойсковым офицерам вроде наручники не выдают? Или?

– Да это не мои, – вздохнул генерал. – Это вон ее, любимой жены. Она как юрфак окончила, ее следователем взяли. Вот она там и работала, опыта набиралась, пока в декрет не ушла. Ходила на службу с наручниками в сумочке. Пригодились… для страшной мести.

– А куда мне было деваться? – подключилась к рассказу жена. – Я же обещала на день рождения пойти! А он уснул. Я его пыталась разбудить – Жора, Жора, пойдем, пойдем. А он мычит и не просыпается. Ну, я обиделась. Подумала, что он меня насильно удерживает, без моего согласия. Вот я и решила… Сгоряча, конечно. Но что уж. – Она не выдержала и расхохоталась. – Вспомнить страшно, какими мы были дураками, а?