Что я сделала ради любви

– По-моему, можно придумать кое-что пооригинальнее. Не находишь?

– Когда ты пытаешься быть оригинальным, со стороны это выглядит ужасно. Начинаешь заикаться и выглядишь полным идиотом. Хотя бы раз в жизни возьми себя в руки. Будь спокойным и сдержанным. Только «привет» и «как дела». Ты принес с собой плавки, как я просила?

Он бросил черный мешок на стул.

– Ты также не мой личный тренер.

– Привез?

– Не помню. Может быть.

Чаз подумала, что некоторый прогресс все же намечается. Эрон уже соглашался съедать приготовленный ею ленч и больше не привозил еду с собой. Прошло только три недели, и Чаз была уверена, что брюшко у него немного усохло.

– Сегодня перед отъездом домой поплаваешь полчаса в бассейне. И я не шучу.

– Могла бы заняться собой, а не приставать к окружающим, – проворчал Эрон, опускаясь в офисное кресло у компьютера. – Давно бы излечилась от психического расстройства.

– Мне нравится мое психическое расстройство. Прекрасное средство держать на расстоянии всяких подонков, – фыркнула она. – Хотя в данном случае и это не помогает.

Вообще-то Эрона трудно было назвать подонком. Он был порядочным парнем, и втайне Чаз восхищалась его умом. Однако при этом он был ужасно беспомощным и бестолковым. И одиноким. Если бы он только слушался ее, то, вполне возможно, у него могла бы появиться девушка. Не то чтобы секс-бомба, но умная и хорошенькая.

– Ленч в половине первого, – объявила она. – Не опаздывай.

Повернувшись к выходу, Чаз увидела стоявшую в дверях Джорджи. Очевидно, та успела запечатлеть всю сцену на видеокамеру.

Чаз вызывающе подбоченилась.

– Это незаконно, знаете ли. Нельзя снимать людей без их ведома!

– Найми адвоката, – посоветовала Джорджи, не отрывая глаз от объектива.

Чаз вылетела в коридор и направилась к задней лестнице. Джорджи была последним человеком на Земле, с кем ей хотелось сейчас говорить. Вчера, когда Джорджи вернулась домой вместе с Брэмом, оба вели себя странно. У Джорджи на лице были красные пятна, и она упорно не смотрела на Брэма, который улыбался ей с крайне самонадеянным видом. Чаз понятия не имела, что с ними происходит. Они воображали, будто она не знает, что эти двое спят в отдельных комнатах. Чаз же давно догадалась, ведь Джорджи совершенно не умеет застилать постель. Так что же стряслось вчера?

Чаз получила бы кучу денег, если бы продала таблоидам историю о том, как знаменитые новобрачные спят в разных комнатах. Может, она так и поступила бы, если бы при этом пострадала только Джорджи, но ранить Брэма не желала.

Джорджи проводила ее до задней лестницы.

– Почему ты изводишь Эрона?

Чаз могла бы сама задать кое-какие вопросы: например, почему Джорджи изводит Брэма, что случилось вчера и почему прошлой ночью она опять спала в своей кровати, – но давно научилась держать все, что знает, при себе, пока не найдет повода использовать информацию.

– У меня вопрос получше, – сказала она вслух. – Почему вы ни разу не пытались помочь Эрону? Он ходячий кошмар. Стоит бедняге подняться по лестнице, как его только что инфаркт не хватает!

– А тебе нравится его перевоспитывать?

– И что тут такого?

Вся эта история с камерой более чем странная. Она не знала, почему Джорджи продолжает ее снимать. И почему она сама не отказывается говорить на камеру. Но каждый раз, когда Джорджи направляла на нее камеру, Чаз начинала молоть языком. Можно подумать… можно подумать, что разговор о себе под объективом камеры каким-то образом делал ее важной персоной. Словно ее жизнь – нечто особенное и у нее имелось что сказать окружающим.

Они спустились вниз и пошли на кухню.

– Расскажи, что случилось, после того как ты покинула Барстоу.

– Я уже говорила. Приехала в Лос-Анджелес и сняла квартирку недалеко от бульвара Сансет.

– А у тебя были на это деньги? Каким образом ты смогла заплатить за квартиру?

– Нашла работу. А вы что подумали?

– Какую именно?

– Мне нужно пописать, – буркнула Чаз, направляясь к маленькой ванной рядом с кухней. – Или собираетесь и туда за мной тащиться?

Она закрыла дверь. Никто не заставит ее говорить о том, что случилось, когда она приехала в Лос-Анджелес. Никто.

Когда она вышла, Джорджи уже не было, а Брэм говорил по телефону. Чаз принялась вытирать полотенцем кухонный стол.

– Попроси Джорджи не бегать за мной с камерой, – бросила она, когда Брэм отключил телефон.

– Мне трудно приказывать Джорджи.

Он вытащил из холодильника кувшин с охлажденным чаем.

– Да что это с ней? Почему она не отвяжется от меня?

– Кто знает? Дня два назад я видел, как она снимает женщин, которые убирают дом. Она говорила с ними по-испански.

Чаз не хотела признаваться в том, что ей совсем не нравится, когда Джорджи снимает кого-то, кроме нее.

– Прекрасно. Может, она не будет постоянно ко мне приставать!

Брэм потеребил мобильник.

– Ты уже это сделала?

Чаз открыла посудомоечную машину и стала загружать туда посуду, оставшуюся после завтрака.

– Я над этим думаю.

– Чаз, за этими стенами – большой мир. Ты не можешь скрываться здесь до конца жизни.

– Я не скрываюсь! А теперь, прости, у меня полно работы. Завтра вечером люди придут на ужин, а у меня еще дел по горло.

Брэм покачал головой:

– Иногда мне кажется, что я оказал тебе медвежью услугу, взяв на работу.

Он ошибался. Потому что оказал ей огромную услугу, которую она никогда не забудет.

Этим же днем, одеваясь к очередной встрече с папарацци, Джорджи не переставала спрашивать себя, почему ее намного больше возбуждает секс с плохишом, чем с порядочным парнем, даже если этот порядочный парень бросил ее ради другой женщины. Так зачем же она заставила себя снова спать в другой комнате? Потому что вчера ей было хорошо? Слишком хорошо. Восхитительный разврат, утонченное беспутство… Так безумно и изысканно, что она не готова испортить это возвращением к реальности. Она также хотела, чтобы Брэм понял: ее нельзя превратить в послушную, легкодоступную куклу лишь потому, что вчера она пережила самую волнующую сексуальную эскападу в своей жизни. Но потребовалась вся сила воли, чтобы оттолкнуть его, и Джорджи не понравился его понимающий взгляд, когда она заявила, что будет спать одна.

Они вышли из дома в середине утра. Джорджи решила, что лучший способ вернуться к нормальному существованию – затеять ссору.

– Перестань жужжать себе под нос! – прошипела она. – Воображаешь, что у тебя есть слух?

– Что ты злишься? И при чем тут я?

– Ты омерзителен.

– Эй, что случилось с твоим знаменитым чувством юмора?!

– Ты, – коротко бросила она.

– Тогда все в порядке. – Он снова стал напевать начальные такты «Хард-нок лайф» – очевидно, ей назло. – Вчера ты была намного дружелюбнее. Намного.

– Это была обычная похоть, приятель. Я тебя использовала.

– И делала это с большим вкусом.

Ей не понравилось его полное нежелание вступать в перепалку, которая была ей позарез необходима для восстановления душевного равновесия.

– И не стоило утверждать, что ты помнишь ту ночь в Вегасе, хотя это вовсе не так.

– Метод исключения. Гарантирую, что один из нас отключился, прежде чем дело было сделано, потому что, если бы мы закончили, я бы помнил.

На этот раз Джорджи была склонна ему верить.